А последующие строки Сакен посвятил другу, который понимал чистоту его души.

В середине лета Сакен получил долгожданный отпуск. И, ни на минуту не задерживаясь, направился в родной аул.

Знакомая дорога, но каким оказался долгим путь! Сакена знали, Сакену несли сказки и песни, к нему шли рабочие железной дороги Кзылжар — Акмолинск с жалобами на свои бытовые нужды, с просьбами о помощи.

Сакен несколько дней и ночей провел в лачугах рабочих. Знакомился с их жизнью, бытом, немудреными развлечениями.

По пути заезжал в Караганду, Нильди. Как хорошо дома! Как вкусно пахнет первый снег, но как быстро пролетело время. Он его и не заметил, с увлечением работая над поэмой «Кокче-Тау».

Возвращаясь в Кзыл-Орду, Сакен сделал остановку у своего друга Жакии Айнабекова. Его брат, Кайып, — тоже поэт, но считает себя неудачником, так как его стихи только изредка появляются на страницах газет и журналов.

Не без тайного умысла, едва представился к тому случай, Кайып прочел Сакену две строфы — не свои, Шолпан.

Сакен сразу все понял, перебил его.

— Каке, как поживает Шолпан?

— Разве ты не слышал?

— А что?

— Нет больше нашей сестрички… Сакен изменился в лице.

— Бедная Шолпан! Она ведь была первой нашей поэтессой. Первая ласточка. Только-только расцветший цветок. Увяла, не успев созреть…

— Не думал, что ты не знал, — сожалеючи говорил Кайып, — хотел было выложить свои обиды и нужды. Вот и вспомнились ее стихи, посвященные тебе! Сакен ничего не слышал:

— Она горела пламенем. Году в двадцать третьем помог я Шолпан опубликовать ее стихи «Путник и рабочий» в газете «Енбекши казах» к Октябрьскому празднику…

Кайып помолчал. Потом сказал напрямик:

— Ты ведь помог выпустить и книгу Сабыра Шари-иова «Алтыбасар», даже написал предисловие к ней.

— Да, Каке! И что же?

— Всем помогаешь, а почему не обращаешь внимания на меня?

— Ведь в газетах и журналах появляются ваши стихи.

— Да, изредка, но хотелось бы и мне выпустить книгу. Вот я собрал все, что написал. Можно было бы назвать «Красные степные цветы». Увези с собой в Кзыл-Орду. Прочти, если найдешь подходящим, сделай что-нибудь, а нет — так порви. Я это говорю тебе как руководителю КазАПП!

— А что же вы сердитесь, Каке?

— Ну а как же, если с вами говорить помягче, то вы не понимаете! Редко публикует мои стихи «Енбекши казах» — обидно!

— У казахов много поэтов. Разве может газета поместить стихи всех? Скоро будем выпускать литературный журнал. Вот тогда и будет вам простор, Каке.

Жена Кайып поспешила вмешаться — перевела разговор на житейские темы. Поделилась радостью — единственная дочь двоюродного брата Кайыпа, Батырбека, учится в Кзылжарской совпартшколе.

— Наверное, скучает по дому. Ты же едешь в Кзылжар, передай ей привет, гостинцы.

— Достаточно ведь и того, что вы помогаете ей деньгами, зачем еще гостинцы?

Кайып сразу понял, что Сакен не настроен обременять себя всякими поручениями.

— Ох эти женщины! Всегда поставят в неудобное положение, — сказал и недовольно посмотрел на жену. — Зачем тебе возиться со всякими гостинцами, захвати, пожалуйста, только деньги.

— Да, путь далек, — сказал как бы между прочим Сакен,

По приезде в Кзылжар Сакен послал мальчика — сынишку хозяина дома, где он остановился, в общежитие совпартшколы пригласить Гульбарам Батырбекову. Вскоре в комнату вошла воспитанная в аульных традициях молодая красавица с длинными косичками, приятным матовым оттенком лица и искрящимся взглядом.

— Сестричка, в ауле все живы и здоровы. Каке воспользовался моей поездкой и передает тебе деньги и привет. — И, достав из внутреннего кармана сложенные пополам деньги, передал ей. — Ну, как учеба, наверное, привыкла уже к городской жизни?

Гульбарам силится что-то сказать, шевелит губами, но ничего не слышно. Все еще не может расстаться с аульной застенчивостью. Засобиралась было уходить, но хозяин дома сказал:

— Посиди, милая, покушаешь с нами.

Гульбарам еще больше засмущалась, не зная, что и ответить. А Сакен украдкой бросает взгляд на юную красавицу. Кажется, вовремя и кстати хозяин дома предложил остаться ей.

Не находя, что ответить, Гульбарам хотела было сослаться на занятия, но вышедшая из кухни женщина не дала ей даже опомниться.

— Ну что же ты стоишь, миленькая, как пугливая козочка! Пойдем со мной, — сказала и увела в другую комнату.

У Гульбарам не хватает смелости смотреть в лицо человека, который уже достаточно знаменит. А хозяин дома — ее директор. Она не стала есть. Когда ты сильно смущен, то и вода застревает в горле.

Кое-как прошел этот вечер. Тот же мальчик, который привел девушку, проводил ее до общежития.

Почти всю ночь Сакен не сомкнул глаз. Он и читал, и слыхал, что бывает на свете любовь с первого взгляда. Но себя считал застрахованным от нее. И напрасно…

Назавтра он сам разыскал Гульбарам в совпартшколе. Потом дома был недолгий разговор.

— Вчера мы не смогли поговорить, — начал было Сакен издалека. — Мне кажется, тебе лучше было бы учиться в Кзыл-Орде. Присматривали бы за тобой, помогли бы.

Чувствительное сердце девушки поняло, куда клонит поэт. От смущения щеки ее вспыхнули густым румянцем. Но, преодолевая робость и волнение, она сказала с сомнением:

— Не знаю даже, без того уже я далеко забралась от аула. Вот теперь, если с вами уеду, то, наверное, и не найду своих родных, свой аул.

— Я понял смысл твоих слов. — Сакен продолжал после недолгой паузы: — Если ты сдержишь свое слово, то я во всеуслышание объявлю о своем намерении.

Он хотел выразиться как-то помягче, но получилось слишком прямолинейно. Гульбарам ничего не ответила на это, кроме как «поживем — увидим».

Сакен отправился в Кзыл-Орду. По пути он думал о Гульбарам.

Наверное, он не должен был вот так, сразу сказать ей все, что он чувствует, о чем мечтает со вчерашней встречи. Но так уж получилось…

А через несколько дней поэт заговорил стихами. «Моей сестре — студентке совпартшколы (Гульбарам)».