— Что с вами, Сакен Сейфуллинович?! На вас лица нет, вы плохо себя чувствуете? — встревоженно спросил забежавший на минуту Захар Петрович Катченко.

— Да так себе.

— Может быть, плохие вести из Омска?

— Да нет же, Захар Петрович, с чего это вы взяли? Получил вот боевое задание, сижу ломаю голову, как его выполнить.

— Какое это задание, от кого? — опять насторожился Захар Петрович.

— Как бы сказать…

Но вспыльчивый Катченко не выдержал:

— Да говори же, что случилось! Чувствую, какое-то очень плохое известие! Где, что случилось?!

Последнее время из Омска шли тревожные слухи, и у многих работников Совдепа нервы были напряжены.

— Да что ты воды в рот набрал?

Дальше нельзя было разыгрывать товарища. Сакен улыбнулся, не выдержал, заразительно рассмеялся. Захар Петрович рассердился.

— Хорошо, если ты с ума не сошел!

— Захар Петрович, ты должен мне помочь, если ты действительно брат Тараса Григорьевича Шевченко, — безмятежно заговорил Сакен.

— Вот дьявол, какой я брат Тарасу Григорьевичу, ты о чем это? Я до сих пор думал, что ты порядочный и благоразумный человек, а оказывается, ты не можешь без балагурства. Ладно, в чем тебе нужно помочь? — по-дружески, но все еще ворчливо спросил Катченко.

Сакен объяснил.

— Только-то? — Катченко недоверчиво посмотрел на Сакена.

— Захар Петрович, помогите мне.

— А ты знаешь вот эту песню? — И, не дожидаясь ответа, Катченко тихо запел:

Сакен не ожидал, что у Катченко такой приятный голос и очень точный слух. Пока Сакен собирался с мыслями, Захар Петрович юркнул из комнаты. Сакен и не заметил. Начал было говорить, глядь — Катченко нет. Бросился за ним на улицу.

— Захар Петрович! Остановитесь, пожалуйста. — Катченко идет себе и даже не оглянулся.

— Сделайте милость! — Катченко только ускорил шаг.

— Мне некогда! Меня ждут! — вполне серьезным тоном ответил он.

Сакен наконец догнал.

— Ходит молва, что украинцы великолепно понимают шутку и сами остряки. Я бы этого не сказал! — как бы невзначай проронил Сакен. Катченко резко остановился.

— Сатана ты, Сакен!

Переходя с шутливого тона на деловой, Сакен сказал:

— Захар Петрович, вот эту песню, которую вы только что пели, повторите еще раз. Она, видимо, революционная.

— А разве ты не знал ее?

— Нет!

— Это же знаменитая рабочая «Марсельеза»!

— Откуда же мне знать? Ведь в Акмолинске рабочих можно по пальцам пересчитать.

— И что ты предлагаешь, я должен спеть здесь же, на улице?

— Зайдем ко мне.

К приему гостя Габузовы — хозяева дома, где жил Сакен, не были готовы. Они растерялись, видя, что к ним пожаловал сам председатель Акмолинского Совдепа. Татьяна Яковлевна сразу схватилась за чайник, но Катченко, заметив это, успокаивающе сказал:

— Не беспокойтесь, я только что пообедал.

— Да что ты. Разве тебе не известна казахская пословица: «Не заходи в дом, а если зашел, то без угощения из дома не выходи». Когда к нам жалует такой большой начальник, как ты, мы обязаны его угостить, то есть резать барана. Но так как мы просвещенцы, а не скотоводы, то не имеем возможности сделать такое дароприношение. Однако у нас всегда в запасе горячий, густой и ароматный чай. Мы можем угостить, если пожелает товарищ председатель Совдепа, — пошутил Сакен.

— Ну что ж, я согласен. Вижу, что ты не скоро отпустишь меня на волю. Давай не терять времени. — Катченко снова напел «Марсельезу».

Сакен взял домбру и начал подбирать мотив.

— Дайте, пожалуйста, балалайку, если есть, — попросил Катченко. Балалайка нашлась, и дело пошло. Повторили песню три раза. Потом спели под аккомпанемент балалайки и домбры.

— Вот это и есть интернационализм, — сказал Катченко, собираясь уходить.

— Спасибо, Захар Петрович, — поблагодарил Сакен. — А чай?

— Следующий раз — меня ждут в административном отделе.

Итак, мелодия есть. Сакен еще раз сыграл на домбре «Марсельезу». Ритм энергичный, живой, призывный. Такими же должны быть слова.

Сакен начал сочинять.

Строфа показалась медленной, суховатой. Не о прошедшем должна идти речь, а о настоящем, грядущем.

«Да, кажется, стих обретает правильную интонацию», — подумал поэт.

Повествовательная часть стиха получилась, кажется, но никак не складывался припев. Каких только вариантов он ни делал — упругий маршевый ритм не давался. Он еще раз повторил русский текст. Даже стал переводить его, все напрасно. Хотелось напеть то, что написалось, но уже ночь, Габузовы сладко спят. Измученный, он лег в кровать. Не идет сон, в голове звучит мелодия «Марсельезы». Так и проворочался до утра.

Новый день принес новые заботы. Но Сакена одолевало одно-единственное желание — закончить стихотворение. Весь день он мысленно продолжал работать над припевом, хотя не имел и минуты свободной, чтобы присесть с ручкой. Весь день ходил, разговаривал. Желание скорее взяться за перо не покидало его.

Вечером дома, напевая «Марсельезу», Сакен наконец написал:

Прочитал и обрадовался. Пригласил Давида Артемовича послушать.

— Содержания не знаю, но ритмика и такт, по-моему, мелодии соответствуют. Лишних слогов мой слух что-то не уловил, — заключил Габузов.

Сакен облегченно вздохнул, как будто сбросил с плеч тяжелую ношу. Как же назвать эту песню? Долго ломал голову. Может быть, «Степной сокол», «Буйная наша молодость» или «Революционная»? Потом вспомнил, что стихотворение рождено по специальному заказу общества «Жас казах», почему бы так и не назвать его? А мелодия — «Марсельезы». Тогда, может быть, — «Жас казах Марсельеза»? На том и остановился. В переводе на русский язык это название имеет более широкий смысл — «Марсельеза казахской молодежи».

Наступили обыденные дни.

Утром — заседание исполкома. После обеда — заседание президиума Совдепа. Текущие вопросы, требующие незамедлительного решения. Вопрос о средствах на нужды просветительных учреждений особо волновал Сакена. От этого зависело очень многое. Но каждый член президиума стремился оживить и улучшить работу тех отраслей, за которые отвечал. Поэтому не обходилось без споров. Из мизерных средств Совдепа все же львиная доля была выделена народному комиссариату просвещения, возглавляемому Сакеном.