— Лови ты, — говорит помощнику Улугбек, отодвигаясь от инструмента и с наслаждением распрямляя уставшую спину. — У тебя глаза помоложе.

Али-Кушчи начинает определять угол между восьмой звездой Волка и невидимой точкой равноденствия, от которой надо вести отсчет. Он делает это умело и ловко, но Улугбеку кажется, что слишком медленно.

— Дай мне, — нетерпеливо говорит он и снова склоняется над шамилой.

Несколько мгновений он всматривается в прорезь, потом вдруг сердито восклицает:

— Дьявол! Где же звезда? Ты сбил прибор. Что за корявые руки! Принеси факел.

Али-Кушчи бежит за факелом. При его колеблющемся свете они оба внимательно осматривают инструмент. Улугбек убеждается, что он установлен правильно.

— Что за черт! Где же эта проклятая звезда? — бушует правитель.

Они снова гасят факел и нетерпеливо ждут, пока глаза опять привыкнут к темноте. Секунды кажутся Улугбеку длинными, как летний день.

Звезды снова мерцают у них над головами. Но не видно среди них ни восьмой, ни шестой —куда-то исчезло вдруг даже все созвездие Волка.

— Тучка, великий эмир, — упавшим голосом говорит Али. — Видите, набежала тучка. Но, слава аллаху, небольшая. По его милости она скоро уйдет.

Улугбек молчит. Увы, звезды не повинуются земным владыкам. Надо ждать, надо учиться терпению.

— Пойди принеси мне... — Улугбек хотел сказать «вина», но вспомнил, что от вина еще сильнее начнут дрожать руки, и не окончил фразы.

— Что принести, шейх-ур-раис? — переспрашивает Али.

— Ничего.

Они стоят на крыше и, задрав головы к небу, ждут. Ждут десять минут, полчаса, час. Тучка все не уходит. Улугбек разражается бранью и грозит ей кулаком. Потом покорно говорит:

— Давай попробуем вторую звезду Корабля. Там, кажется, небо чисто...

И все начинается снова: зажигают и гасят факелы, наводят шамилу на другой край неба, приучают глаза к темноте, ловят по очереди едва заметную звездочку в прорезь прибора. Тучи на сей раз не мешают. Но в самый разгар наблюдений звезда вдруг начинает становиться все бледнее и бледнее и пропадает совсем. На востоке, над неровной грядой далеких гор, словно разгорается зарево какого-то пожара. В чуткой предутренней тишине со стороны города доносится едва слышный крик азанчи, который первым поспешил известить правоверных, что аллах ждет от них утренней молитвы «субх». Ее надо успеть произнести, пока не взошло солнце.

Небо быстро светлеет. Появляются на нем розовые облачка, а звезды исчезают и гаснут.

Надо ждать новой ночи. А когда она придет, тучи вдруг затянут все небо, и не будет видно уже ни одной звезды. Или перед самым началом наблюдений вдруг выяснится, что неисправен прибор, который забыли очистить от пыли и плохо смазали нерадивые прислужники. Тогда Улугбек сорвет на них весь свой гнев.

К тому же каждое наблюдение приходилось повторять несколько раз, чтобы не допустить ошибки. Улугбек придерживался этого мудрого правила неуклонно после того, как обнаружил множество неточностей в трактате Абдурахмана Суфи. Большинство звезд, положение которых он определял, находились совсем не там, где им полагалось по таблицам Суфи. А некоторых ему вообще не удалось найти на небе. Видимо, они были просто-напросто выдуманы. И Улугбек твердо решил не повторять подобных ошибок.

Еще одно отнимало у него немало времени и трудов, но он никому не сознавался в этом, даже Али-Кушчи. Начав наблюдения, Улугбек почувствовал слабость и неполноту своих знаний. Наставники покинули его слишком рано. Они многое не успели ему передать. И теперь Улугбеку приходилось не только учить помощников, но и тайно от них все время самому учиться, читать и перечитывать толстенные трактаты по астрономии, математике, осваивать инструменты.

Все это очень утомляло его. Он и так не отличался хорошим здоровьем, а теперь нередко чувствовал, как быстро стареет и теряет силы. Ему было уже не до пиров, и на охоту он выезжал гораздо реже.

Но зато какое изумительное чувство испытывал он, поймав в прорезь астролябии далекую дрожащую звезду! Сколько мыслей проносилось в его голове, когда он стоял по ночам на башне обсерватории и взглядом хозяина осматривал сверкающие звездные россыпи!

Теперь он знал каждую из бесчисленных звезд по имени. У каждой из них были свои особенности и свои загадки.

Вот подмигивает ему звезда Эль-Гуль[27]. Почему другие звезды светят всегда одинаково и только она время от времени заметно меняет свою яркость? И довольно сильно: раза в два или в три. Вспыхнет, потом снова успокоится и станет сиять, как прежде.

Недаром дали ей такое имя: «Дьявол». Поистине есть в ее повадках что-то дьявольское...

Насколько все это оказывалось интереснее мнимых откровений астрологов:

— Суббота — день звезды Зухаль. Горе тому году, который начнется с субботы! Наступит великая скудность земли и неба, голод станет следовать за войной, а за голодом — болезни. Жители Сирии и Египта будут в этот год стонать под игом своих правителей.

Загадка звезды Эль-Гуль будет еще несколько веков мучить ученых. Постепенно астрономы подметят, что она меняет свой блеск с удивительной постоянностью: точно через каждые два дня двадцать часов и сорок девять минут. И это покажется еще непонятнее, пока уже в наше время астрономы не догадаются, что Эль-Гуль вовсе не одна звезда, а целых две, вращающиеся вокруг друг дружки. Одна из них гораздо ярче другой, и, когда она заслоняет свою спутницу, нам кажется, будто звезда изменила свой блеск.

Но у Улугбека нет ни наших телескопов, ни спектрографов, ни фотоэлементов. И для него Эль-Гуль так и останется таинственной «звездой Дьявола»...

Ночь шла над Самаркандом, и звезды медленно описывали величавый круг над головой Улугбека. И только одна звезда вечно оставалась неподвижной, словно ось этой звездной карусели. Туркмены так и прозвали ее «Железным гвоздем», вбитым в небо. А мы теперь называем Полярной звездой.

Созвездие, которое мы называем Большой Медведицей, напоминало Улугбеку своим строением похоронную процессию: четыре звезды ковша — это колеса повозки, а звездочки его ручки — упряжка из двух лошадей со всадником на одной из них и бредущий впереди Бенетнаш — «предводитель плакальщиков». Такие имена и дали арабы этим звездам.

Улугбек чувствовал, как уходят силы в трудах, занимавших и ночи и дни, и поэтому особенно спешил передать свои знания ученикам. Он хорошо понимал, что без них ему никогда не закончить задуманных трудов.

И ему повезло. Ученики оказались понятливыми и вырастали быстро. Особенно талантливым был Али-Кушчи. Сначала Улугбек временами опасался, не увлекается ли его сокольничий астрономией только для виду, чтобы угодить своему правителю. Но, к его великой радости, это оказалось не так. Али-Кушчи был совершенно искренен в своем увлечении наукой. Он не хуже Улугбека изучил все инструменты, самостоятельно проводил наблюдения и даже начал писать весьма сложный трактат «О решении лунообразной фигуры». Улугбек так полюбил его, что называл своим сыном.

Оставил себе наследника в науке и покойный Казы-заде. Его юный внук Махмуд тоже стал учеником Улугбека и подавал большие надежды. Им суждено было блистательно оправдаться: мальчик вырастет, станет продолжать труды Улугбека и прославится в ученом мире под именем Мериема Челеби.

Улугбек и его ученики день за днем и ночь за ночью вели наблюдения, вновь и вновь проверяя их; в тиши своих худжр заполняли рукописи бесконечными шеренгами формул и сложных расчетов, а потом собирались все вместе в просторном главном зале, где мерцали на стенах мозаичные картины небесных сфер, и вели долгие беседы и споры о тайнах звезд.

И беседовали они не только о далеких звездах. Научные занятия не могли не вызвать у них критического интереса и ко многим иным проблемам.