В конце 1919 года в особняке бежавшего за границу купца Елисеева, на углу Мойки, Невского и Морской, по инициативе Горького возник Дом искусств. Совет дома возглавлял он сам. В колоритную компанию здешних обитателей и завсегдатаев Горький и постарался в первую очередь ввести нового своего питомца — Федина.

Подвальный этаж дома, как здесь его шутливо именовали — «обезьянник», — был обращен в общежитие для писателей и критиков, не имевших собственного угла в городе. Литераторов, старых и молодых, свело вместе бескорыстное желание служить своим пером революции. Здесь жили О. Форш, А. Грин, Аким Волынский, Шагинян, Зощенко, Шкловский… «Комнаты», — воспроизводит обстановку мемуарист Е. Полонская, — это были бывшие людские — не отапливались. Единственным теплым местом… была большая барская кухня, когда-то сверкавшая белыми кафельными плитками, никелированными крючками, медной посудой и тазами, большим котлом, вмазанным в плиту. Сюда прибегали утром и вечером за кипятком, здесь отогревались и возвращались обратно в свои холодные берлоги.

Железная койка, деревянный столик и стул — вот вся обстановка комнаты: кто приходил, тот садился на кровать или приносил стул с собою. Федин часто бывал здесь, а жил он где-то на стороне, снимая комнату у квартирной хозяйки.

Но зато неотапливаемые комнатушки были творческими мастерскими, коллективными студиями, а просторная барская кухня — подлинным дискуссионным клубом, где не смолкали споры на острые политические и литературные темы.

В Доме искусств регулярно проводились «понедельники», когда большой его зал бывал переполнен. Здесь гремел голос Маяковского, читавшего поэму «150 000 000», здесь Александр Грин мечтал вслух, читая только законченные «Алые паруса»; старый юрист Кони с трудом взбирался на трибуну, чтобы вспомнить о своих дружеских встречах с Толстым, Тургеневым, Достоевским; здесь бушевали дискуссии у развернутых выставок Бенуа, Добужинского, Кустодиева, Петрова-Водкина…

Пожалуй, наиболее сильные впечатления оставили у Федина личность и выступления Александра Блока. В Доме искусств Блок появлялся и выступал неоднократно. «Не художественные, а жизненные черты сближали Блока с Горьким, — вспоминал позже Федин. — Основной из них была страстность блоковского отношения к революции. Как великий поэт Блок был терзаем мыслями о счастье человечества… И так же, как Горький, работал в тех формах, какие создавались временем. Он был одним из основателей Большого драматического театра, много сил отдавая его новому классическому репертуару; он посещал нескончаемые заседания в Доме искусств, в Союзе поэтов, в Театральном отделе… Он был повседневно на людях, но каждое его выступление становилось событием…» И далее Федин так передает свои ощущения — слушателя произведений Блока:

«Его лицо было малоподвижно, иногда почти мертвенно. Шевелились только губы, взгляд не отрывался от бумаги. Странная убедительность жизни заключалась в этой маске.

Я вышел после чтения на улицу, как после концерта, как после Бетховена, и позже, слушая Блока, всегда переживал бетховенское состояние трагедийных смен счастья и отчаяния, ликования молодой крови и обреченной любви и тьмы небытия.

Такое чувство я переживал и тогда, когда слушал грозную речь Блока „О назначении поэта“, и особенно — когда Блок читал „Возмездие“ в Доме искусств…»

В этом клубе-общежитии Федин не только обрел близкую и необходимую ему атмосферу революционного искусства. Здесь он встретил людей, одержимых теми же стремлениями, которые волновали его, немало единомышленников, десятки новых друзей. Осваиваясь в среде Дома искусств, недавний провинциальный журналист стал развиваться еще стремительней и интенсивней. Ощущение литературного чужака в северной столице скоро забылось навсегда.

Но Горький уже на первых порах озаботился не только этим. Он сам находил способы для поддержания связей, для встреч, бесед и сотрудничества. Сразу же вызвался он устранять и внешние трудности — помогал подыскать такую службу, чтобы род занятий был приближен к литературе и оставлял больше времени для самостоятельного творчества. Испробовано было несколько должностей. Федин работал и секретарем отдела печати Петроградского Совета, и фельетонистом, референтом и заведующим отделом «Петроградской правды», пока наконец в феврале 1921 года не отыскалось, кажется, наилучшее место. Горький создал новый критико-библиографический журнал «Книга и революция». Фактическим редактором этого журнала назначили Федина.

Расширяется кругозор молодого литератора, он становится свидетелем новых исторических событий. Энергии и гражданской страсти ему не занимать. Только за 1920 год на страницах петроградских газет напечатано около 50 статей, очерков, фельетонов, рецензий за его подписью. Все глубже становится анализ, красочный слог, разнообразней и шире обобщения.

19 июля 1920 года в качестве корреспондента «Петроградской правды» из ложи прессы Таврического дворца, большого зала, где в царские времена заседала Государственная дума, Федин смотрит открытие II конгресса Коминтерна, слушает доклад В.И. Ленина. Затем он присутствует на выступлениях вождя революции на Марсовом поле и на Дворцовой площади. Впечатления западают глубоко. Двумя днями позже Федин печатает в «Петроградской правде» очерк «Крупицы солнца».

Из-под пера корреспондента выходит не обычный газетный отчет. Автор ищет художественные краски, чтобы запечатлеть облик вождя революции. Это не всегда удается; патетика чувств преобладает над пластикой изображения. Образ Ленина воссоздается еще романтическими средствами, о чем говорит и название — «Крупицы солнца». По позднейшему признанию автора, ему удалось дать лишь «несколько штрихов о выступлении Ленина». Однако уже в этой газетной зарисовке встречаются детали и эпизоды, которые десятилетия спустя Федин развернет в зримые картины своей «малой Ленинианы» — в сценах книги «Горький среди нас», в очерке «Живой Ленин» и рассказе «Рисунок с Ленина».

«Пионер рождающегося нового» — вождь партии и пролетарской революции в «Крупицах солнца» представлен прежде всего как выразитель народных интересов, доступный и понятный трудящемуся люду. Вот Ильич появляется в зале заседаний конгресса, «заходит в самую глубь поднявшейся толпы, — записывает корреспондент, — протягивает кому-то руки. Кто этот старик, который так чинно, по-крестьянски поздоровался с Лениным? Может быть, старый товарищ, добрый знакомый из мужиков».

Алексей Дорохов, который тоже в качестве газетного корреспондента наблюдал с Фединым открытие II конгресса Коминтерна, вспоминает: «…Мне тогда повезло невероятно. Пробравшись постепенно вперед и усевшись на широкую ступеньку возле трибуны, я оказался соседом присевшего через несколько минут рядом Ленина и мог наблюдать, как он еще раз просматривает и правит тезисы своего доклада… Но у меня осталась на всю жизнь лишь память об этих минутах. А Константин Александрович увидел в огромном парламентском зале так много, что после очерка в газете „Крупицы солнца“, почти через двадцать лет, в 1939 году, он написал замечательный рассказ „Рисунок с Ленина“…»

«Новый этап начинается в моей Жизни. Этап творчества и восхождения», — написал Федин сестре, сообщая о первой встрече с Горьким, о своих художественных интересах и ходе писательских занятий. Так оно и получилось.

«…Когда по возвращении на родину я начал профессионально работать журналистом (Сызрань, 1919), — подытоживал позже Федин, — мои вкусы все еще подчинялись прошлому с его провинциальной любовью к красивости… Полный переворот в моем эстетическом сознании произвел Петроград 1919–1921 годов. Вряд ли я, как писатель, испытал нечто более бурное, нежели в эти годы. Требования времени обступили меня со всех сторон. Но, требуя, время давало мне неизмеримо много. Я слушал Александра Блока, я познакомился с Максимом Горьким, я вошел в литературное общество „Серапионовы братья“… Главенствующим во всех этих событиях было, конечно, знакомство в 1920 году с Горьким. Он оказался моим первоначальным советчиком и другом в литературе и жизни — самым расположенным и внимательным…»