В дальнейшем печатались на страницах „Откликов“ будущие писатели — А. Колосов, П. Дружинин, К. Горбунов, известные в то время поэты Ф. Шкулев, Н. Власов-Окский, П. Заволокин. Корреспондентским активом была местная интеллигенция, рабочая ж крестьянская молодежь. Помимо выпуска журнала и обильного заполнения многих его рубрик собственными материалами, Федин еще и снабжал постоянными фельетонами и статьями городскую газету.
Около 60 произведений за восемь месяцев опубликовал молодой литератор в сызранской печати. Во множестве посыпались на печатные страницы разные литературные имена — Конст. Редин, К. Алякринский, Петр Швед, Конст. Федин, а первоначальный псевдоним, гордый, одинокий Нидефак, перестал существовать навсегда.
„Короткие месяцы работы в Сызрани, — обобщал Федин, — оставили сильный отпечаток на всем моем жизненном пути. Кроме выучки газетчика, которому приходилось писать все — от передовых статей и фельетонов до театральных и книжных рецензий, или вести наряду с городским репортажем международный обзор, — революционные поволжские события дали мне неиссякаемый материал для писательского труда“.
Заряд идей, глубоко воспринятых и выношенных в Наркомпросе, явно вдохновляет и направляет при этом деятельность публициста.
В статье „На открытие Пролеткульта“, помещенной в первом номере журнала „Отклики“, Федин высказывается за необходимость руководства партии построением пролетарской культуры, против пренебрежительного отношения к классическому наследию, за творческое его развитие и обогащение в новых условиях. „Старая культура буржуазного государства, — пишет он, — наряду с созданием абсолютных ценностей, то есть таких, которые полезны или необходимы при всяком социальном строе, создала множество бутафорских, мнимых и лживых понятий и институтов“. Вот почему, по его выражению, „удовлетвориться популяризацией и распространением достижений старой культуры — значит горящий факел воткнуть в снежный сугроб“. Это губительно. Однако же строить новое можно, лишь основываясь на лучших достижениях предшествующего духовного развития человечества, овладев ими и развивая их. „Каждый очаг пролетарской культуры, — призывает редактор, — должен… пробудить все силы, способные продолжить и расширить эти завоевания“.
Этим общим принципам Федин следует не только при редактировании журнала. Развивает он их и в многочисленных выступлениях на страницах сызранской печати, посвященных проблемам педагогики („Труд в школе“), организации Домов народного творчества („О проекте тов. Ильина“) или опыту деревенских библиотек-передвижек („Передвижные библиотеки“)… Много пишет Федин и о зарубежных политических и революционных событиях („Что делают союзники“, „Спартаковцы“, „Венгрию душат“ и др.), а также как литературный и театральный критик…
Первые недели в Сызрани были омрачены переживаниями, вызванными смертью матери. Болезнь водянки, которой Анна Павловна страдала несколько лет, усилилась после того, как она подорвала сердце, целиком приняв на себя непосильный домашний труд. „Особенно плохо она и начала чувствовать себя со времени моей болезни, — сообщала позже Федину сестра Шура. — Здесь она надорвалась… Ежедневное ворочанье из печки в печку горшков да чугунов дало себя знать очень скоро…“
Анна Павловна умерла 21 февраля 1919 года. Горе чувствовалось тем острее, что при тогдашних обстоятельствах не было никакой возможности добраться до Саратова, чтобы успеть на похороны.
„Я все перечитываю твое письмо, дорогой отец, — писал Федин в эти дни подавленному потерей Александру Ерофеевичу. — Мне кажется, что я часто бывал несправедлив к тебе, отдавая всю любовь свою и все тепло милой покойной матери… Помни, что ты не совсем одинок и что я ни при каких условиях жизни не могу забыть, как много ты для меня сделал…“
Пожалуй, самым удачным получился четвертый номер „Откликов“, вышедший 1 мая 1919 года. Он продавался на первомайской демонстрации, вызвал широкое одобрение читателей, и редактор пожалел, что отпечатал недостаточное количество экземпляров.
Вообще же тираж журнала не превышал 300 экземпляров, учитывая около полусотни подписчиков. Обретение каждого нового постоянного читателя превращалось в праздник для молодого сызранского актива. „Но я помню, как мы гордились, что вся подписка поступала из деревни! — писал Федин. — Нельзя ведь забывать, какое было время, когда Колчак приближался к Волге и в соседнем Ставрополье, да и в самом Сызранском уезде вспыхивали кулацкие мятежи, восставали „чапаны“. В похоронах жертв кулацкой расправы доводилось участвовать и Федину. Сельские жители, заявлявшие о своих политических симпатиях подпиской на советские издания, не всегда чувствовали себя в безопасности. Драгоценной была каждая новая живая нить из глухой деревни в город.
К лету сроки выхода журнала, начатого как „еженедельный пролетарский орган“, затем „ежедекадник“, стали утрачивать определенность. Журнал запаздывал. Редактора все больше поглощали другие неотложные дела.
Это была прежде всего агитационно-пропагандистская и организаторская работа. Федин выступал на многочисленных митингах и собраниях, читал лекции по политэкономии на краткосрочных курсах для советского актива. В июле к прежним обязанностям прибавились новые, Федина назначили секретарем Сызранского горисполкома (председателем исполкома был Алексей Колосов). В начале октября он стал вдобавок и редактором городской газеты „Сызранский коммунар“…
Удивительно, что при этом он успевал еще и сочинять прозу. Рассказы „Счастье“ и „Дядя Кисель“, напечатанные в Сызрани, оказались уже творческими подходами к будущему роману „Города и годы“. Рассказ „Счастье“ содержал первоначальный набросок образа главной героини, а Дядя Кисель стал впоследствии там одним из персонажей. Именно в это время возник также замысел рассказа „Сад“, принесшего позже заметную известность молодому автору.
„Я поселился в Сызрани, — врпоминал Федин в 1922 году. — И здесь протекала моя революция. Я говорил речи… в Пролеткульте, с балкона, в исполкоме, на площадях, по-русски, по-немецки. Усольским мужикам — о мировой революции, мадьярам и немцам — о принципах трудовой школы, сызранским мукомолам — о спартаковцах и Бела Куне, школьникам — о Советской Баварии и многих других прекрасных вещах. Я основал журнал и из кожи лез, чтобы в нем писали репьевские, паньшинские, соловчихинские мужики. Я редактировал газету, был лектором, учителем, метранпажем, секретарем городского исполкома, агитатором. Собирал добровольцев в Красную конницу, сам пошел в кавалеристы… Этот год — лучший мой год. Этот год — мой пафос“.
1919-й был решающим, поворотным моментом гражданской войны. И именно он отмечен особым взлетом революционной активности молодого литератора. Восемь месяцев прошло в Сызрани. Весна, лето, осень, до октября. И если весь 1919-й, по словам Федина, — „лучший мой год“, „мой пафос“, то лето было воистину необыкновенное… „Необыкновенное лето“ — так и будет назван почти через тридцать лет роман трилогии, описывающий в значительной мере этот период.
К октябрю 1919 года положение на фронтах гражданской войны осложнилось. Деникин нацеливался на захват Тулы — „ворот к Москве“. Наступающие войска Юденича приближались к Петрограду… Была объявлена мобилизация партийно-советского актива.
Во второй половине октября Федин уже ехал в Москву, чтобы получить назначение в одну из частей Красной Армии.
Журнала „Отклики“ к тому времени не существовало. Он прекратился на седьмом номере… Слабость творческих сил в уездном городе и близлежащей провинциальной округе, профессиональная неопытность редактора определяли литературно-самодеятельный налет в облике журнала, отвлеченную риторичность значительного числа публикаций, их недостаточную связь с событиями местной жизни. „Все это так… — подытоживал Федин в 1952 году. — Но теперь больше, чем прежде, я сознаю также, как много почерпнул из своего начального малоудачного редакторского опыта… Восемь месяцев сызранской жизни заняли большое место в моей писательской судьбе… Отсюда и пошла моя литературная дорога“.
