Тогда по таежной тропинке, выходившей к берегу между двумя огромными камнями, спустились два человека. Тунгуз быстро направился к ним. Он обменялся с ними жалобными приветствиями, и они оглядели друг друга,

— Coxa^[1]? — спросил тунгуз.

Один кивнул головою и добавил, указывая на другого:

— Шаман^[2].

Тунгуз поклонился ему с величайшей почтительностью и обернулся к якуту с вопросом:

— Какое несчастье посетило дом сохи?

— Жена больна! — коротко ответил он.

Тунгуз сделал лицо свое скорбным. Якут же спустился к воде, вытянул из-под камня затопленную в реке лодку, опрокинул ее, вылил из нее воду и причалил к берегу.

Не спрашивая разрешения хозяина, которое разумелось само собою, тунгуз прыгнул в лодку за шаманом и взял кормовое весло.

Якут греб изо всех сил. Рулевой ловко справлялся с бурным течением, усиленным горными ручьями. Шаман сидел молча и важно. В присутствии его гребцы не обмолвились ни одним словом.

На берегу, пока якут снова топил лодку, пряча ее в воде, тунгуз помог шаману вынести его сверток с одеждой. До юрты якута он почтительно шел сзади обоих спутников — недавнее событие с лошадью заставляло его с особенным почтением следовать за тем, кому повиновались все духи.

До юрты было недалеко. Хозяин, низко кланяясь, ввел гостей в свое жилище. Здесь было темно и грязно. Бычачьи пузыри, растянутые вместо стекол на окнах, едва пропускали вечерний сумрак. Погасший очаг тлел седыми углями. На куче тряпья и оленьих шкур возле очага лежала женщина. Лицо ее горело, и закрытые глаза не заметили прихода гостей.

Шаман едва взглянул на больную. Молча он снял свое платье и вынул из узла другое, сшитое из выделанной оленьей кожи, обвешанное узкими ремешками и железными бляхами всевозможных форматов. Распустив затем полосы, заплетенные у него в косы и обвитые вокруг головы, он закурил трубку, взял бубен и, сев посреди юрты, стал бить в бубен палочкой, обтянутой кожею.

Якут и тунгуз замерли в благоговейном молчании — шаман вызывал духов. С каждым ударом он оживлялся, поворачивался, подпрыгивал, затем вскочил на ноги, стал кружиться около больной, продолжая греметь бубном. Голова его с растрепанными волосами опрокидывалась вперед и назад, глаза закатывались под лоб, и белки их сверкали страшно при тусклом свете очага. Закружившись, он упал на руки якутов, набравшихся откуда-то в юрту.

Впрочем он скоро очнулся. Прыгая по земляному полу, он подскочил к очагу, схватил три раскаленных уголька и проглотил их, не поморщившись.

Собравшиеся только ахнули от удивления и восторга.

— Теперь она выздоровеет! — устало сказал шаман, — дух согласился покинуть ее, если ты принесешь ему в жертву рыжего коня, хозяин!

Якут поморщился, подумав — стоила ли жена такой жертвы: рыжий конь был лучшим в его загоне. Помолчав и подумав, он со вздохом потупил голову.

— Ступай и режь! — добавил шаман.

Якут посмотрел на больную, лежавшую неподвижно, и, втянув голову в плечи, поманил за собою молчавших гостей.

Шаман тяжело опустился на пол. Голова его дрожала, отвислые губы не покрывали желтых зубов. Он с натугой выхаркнул на пол черные угольки и, оглянувшись, заметил тунгуза, почтительно наблюдавшего за ним и, видимо, оставшегося в юрте, чтобы заговорить с ним.

— От кого ты прячешься, томуз? — спросил он.

Тот вздрогнул.

— Если томуз один, как паршивый волк, бежит по чужой земле, не зная, как переправиться через реку, что-то лежит у него за пазухой!

Тунгуз понял буквально и в ужасе положил руку на грудь.

— Ты все знаешь? — крикнул он.

— Духи знают и видят, для того, чтобы сообщить своему хозяину! Не без воли хозяина дух, вселившийся в морского орла, отнял у тебя лошадь, над которой ты плакал, когда встретил нас! Говори же! Куда идешь и откуда бежишь?

Тунгуз вынул из-за пазухи пластинку и подал ее шаману:

— Знаешь ли ты, господин духа, что это такое?

Шаман взял загадочную древность и отошел с ней к очагу. При слабом свете его он долго рассматривал таинственные письмена.

— Путь к Золотому Узлу, — сказал он, бросая пластинку тунгузу, — где нашел ты это? Из рек Темптона, Солигдара, Курнах и Онио связан узел, в песках которого духи похоронили золотую пыль. Не туда ли в степи Алдана ведет тебя твой путь, чтобы развязать узел? Тогда не без причины духи остановили твой путь, отняв у тебя лошадь!

Тунгуз гордо поднял голову, словно намеревался поспорить не только с духами, но и с их господином:

— Болезни унесли стада моих оленей, — быстро заговорил он, — но я не хочу ловить рыбу, чтобы менять ее якутам на оленьи кожи! Духи хотели воротить мне стада, дав мне в руки указание пути к кладу, который ты называешь Золотым Узлом, как все таежники! Разве духи теперь не хотят вернуть мне мои стада?

— Принеси жертву и узнаешь их волю!

— Последнюю лошадь мою они отняли, — что могу я дать в жертву?

Шаман не ответил ничего. Тунгуз отошел от него с обиженным лицом, но глубоко пряча на груди пластинку, означавшую путь.

Хозяин вернулся с окровавленным ножом. Жертва была принесена. Голова, хвост и шкура лучшей лошади висели на дереве для духа. Туловище же готовилось к пиршественному столу для шамана и набежавших гостей.

Шаман косо поглядывал на тунгуза. Он грелся у очага, оглядывал собравшихся и иногда возвращался к неясным выкрикам и бормотанию. Тунгуз подошел к нему:

— Может быть, ты беседуешь с духами о моем пути?

Шаман покачал головою, не отвечая. Тогда тунгуз предложил робко:

— Спроси твоих духов, я же принесу жертву, когда у меня будут стада!

Бормотание шамана стало более связным. Прикрыв глаза, он ответил:

— Духи не станут говорить без жертвы! Сахалара — отец всех якутов — дал им землю этой страны со всеми зверями, оленями и лошадьми. Но чужестранцы хитры, а якут гостеприимен. Иван Кольцо с русскими пришел в гости. И он попросил у якутов маленький кусочек земли, такой маленький, какой может охватить оленья шкура! Якуты смеялись и сказали: возьми столько, сколько охватит оленья шкура! Иван разрезал шкуру на тонкие, как волосы, ремешки, связал их и охватил столько земли, что построил на ней деревянный город, который русские называют кремлем! Якуты не могли выгнать их из-за стен, и они остались по всей земле. Но духи взяли золото со всей страны и, обратив его в пыль, завязали в узел, который называем мы Золотым Узлом! Это золото принадлежит якутам, и они получат его, когда будут свободны!

Якуты слушали почтительно. Тунгуз хрипло крикнул:

— Скажи, что говорят духи о моем пути?

— Принеси жертву! — тупо ответил шаман.

Тунгуз отшатнулся от него. Шаман повесил голову, не переставая шевелить отвислыми губами и глядя исподлобья на того, кто напугал тунгуза.

Это был русский. Он вышел вперед из толпы и поклонился, сказав что-то якутенку, сопровождавшему его. Этот мальчик гордо оглянул всех гостей, и глазки его сверкнули непобедимой силой:

— Мой начальник велит сказать, что ты прав! Час пришел, когда якуты развяжут Золотой Узел!

Хранитель музея положил руку на плечо переводчика, как бы свидетельствуя, что мальчик точно передает его слова. Он забыл об усталости, о разбитом теле, об онемевших от пути ногах. Тунгуз был перед ним. Тайна раскрывалась с быстротою разматывавшегося клубка, который привел его к странной легенде, рассказанной шаманом.

— Ты молодец, Аза! — сказал он, — но не упусти вора.

— О, вор не уйдет от нас!

Шаман посмотрел на них недоверчиво.

— Откуда вы, и что вас привело стать гостями в жилище якута?

— Мы гнались за вором!

Головы всех гостей опустились от стыда за другого. Шаман сказал просто:

— Если так, то я велю духам удержать его на вашем пути!