Как раз в самом разгаре этого веселья Ричард направился в Лизьё, где его принял архидиакон Иоанн д'Алансон, один из вернейших его приверженцев. В то время как Ричард уже расположился на отдых, Иоанн д'Алансон вышел и возвратился лишь немалое время спустя. Вид у него был унылый. Ричард, от которого мало что могло укрыться, полюбопытствовал, в чем дело. Архидиакон попытался было увильнуть от ответа. «Не крути, — оборвал его король, — я знаю, что он тут: ты виделся с моим братом. Он виноват и потому боится: пусть забудет свои страхи. Он мне брат. Пусть он и в самом деле вел себя глупо, я укорять его не стану. Что же до тех, кто его подучивал, то они уже свое получили или вскоре получат».

Тогда дверь отворилась, и ввели Иоанна; понурив голову, он бросился к ногам Ричарда, но тот его милостиво поднял: «Не бойтесь, Иоанн, вы еще дитя. Вас скверно охраняли. Те, кому вы доверились, за это заплатят. Вставайте, пойдемте ужинать». И словно бы подгадав к этому приглашению, в ту же минуту появились горожане, которые преподнесли в дар великолепного лосося. Ричард, тотчас снова повеселевший, велел приготовить рыбу для своего брата.

А что же Алиенора? Неужели ее не было на празднике? Никто об этом ничего не говорит, но Роджер из Ховдена ясно дает понять, что столь милостивая снисходительность короля, которой никто от него не ожидал, не могла возникнуть без влияния со стороны его матери…

Но вот Филиппу Августу никак не приходилось рассчитывать на подобную снисходительность. Как только Ричард оказался на свободе, его главнейшей заботой стала подготовка войск к грядущей и неминуемой войне. Предпринятые им действия вошли в историю как «оценка сержантов» — был составлен список владеющих оружием мужчин, которых должны были выделить королю коммуны, суды, монастыри в порядке «повинности войском», исполнения каковой король мог у них требовать. Документ перечислял около двух тысяч человек; этого числа королю должно было хватить для укомлектования армии, тем более что он мог рассчитывать еще и на своих вассалов, обязанных в соответствии с феодальным правом ему помогать. На такую же феодальную поддержку мог рассчитывать и Филипп Август, который, конечно, учитывал и те невзгоды, что перенес Ричард в своем долгом заточении, да к тому же и хлопоты с непомерным выкупом. Так что король Франции, наверное, полагал, что не только выдержит неприятельский напор, но и сам сможет перейти в наступление. Ведь у него в Нормандии появился великолепный плацдарм — крепость Жизор, которую он по-хозяйски прибрал к рукам еще в предыдущем 1193 году. Известно, что он с детства мечтал о владении этим замком; по осмотре крепостных валов Жизора юный принц писал: «Мне хотелось бы, чтобы эти стены были золотом, серебром, драгоценными камнями». И, предвидя удивление адресата, добавил, что только тогда «он был бы более счастлив поскорее захватить замок».

Поначалу Филипп Август двинул свои войска на Вернёй, но внезапное появление Ричарда заставило его снять осаду к 28 мая. Король Англии, пожелав объединить своих вассалов из Турени и Анжу, созвал феодальное войско в Монмирай. 13 июня он буквально обрушился на замок Лош, прогнав оттуда гарнизон, оставленный Филиппом Августом, и за три часа овладел им. Король Франции тем временем направился в Эврё, город, который ему бесстыдно уступил Иоанн Безземельный. Вильгельм из Нойбурга винит его в том, что там он предался ужасным грабежам и не уберег прославленную церковь Святого епископа Таврина, в честь которого позднее был создан великолепный реликварий, сохранившийся до наших дней.

Узнав о событиях в Турени, Филипп повернул на юг; Ричард со своим войском расположился в Вандоме. Король Франции стал лагерем неподалеку от города, в нескольких лье от долины Луары, где и произошел обмен вызовами. Предполагалось, что король Франции, укрепившись в направлении Фретеваля, нанесет удар на следующий день, 4 июля. Но Ричард в тот день с утра не захотел дать врагу развернуться и решил двинуться вслед неприятелю. В итоге армия Филиппа отступила. Оставив мощный арьергард под командованием Гийома Марешаля в резерве, Ричард бросился в погоню за французами. Для них это обернулось сущим бедствием. Сам Филипп не угодил в плен только потому, что укрылся в одной из церквей, тогда как Ричард захватил все его обозы, в том числе повозки и фургоны с сокровищами и архивами. Тяжкий день этот принес некоторые неудобства для французских историков, ибо и по сей день многие из документов, при другом обороте дела нашедших бы для себя место в Сокровищнице Грамот в Национальном архиве Франции, пребывают в английских архивах…

Вернувшись в Вандом, Ричард нашел на месте свой арьергард во главе с Гийомом Марешалем и похвалил присутствие духа и преданность командира, не поддавшегося искушению ввязаться в бой, разворачивавшийся без участия арьергарда: «Ле Марешаль вел себя лучше, чем многие из нас. Ведь именно ему в случае необходимости надлежало прийти к нам на помощь. Я хвалю его, ибо он вел себя как должно, а если в запасе есть доброе войско, никакой неприятель не страшен».

За памятным днем битвы при Фретевале (5 июля 1194 года) последовало перемирие. Если верить хронистам, заключению предшествовали военные действия в том же июле против Жоффруа де Ранкона и графа Ангулемского — стало быть, в Аквитании — и именно по ходу этих боевых операций Ричард получил помощь от Санчо Наваррского, брата королевы Беренжеры. Перемирие вступало в силу с 1 августа, к удовлетворению духовенства. Папа очень надеялся на возобновление походов в Святую землю, тогда как епископы и монастыри сетовали на подати, которые нужно было платить как во Франции, так и в Англии. Филипп Август, как и Ричард, не стеснялся облагать церкви налогами ради своих военных нужд. Рассказывают, что епископ Иоанн Прекраснорукий во время посещения Кентербери (он стал архиепископом Лионским после того, как побывал епископом Пуатье) в ответ на жалобы своих английских собратьев сказал: «Что вы мне рассказываете: уверяю вас, на самом деле ваш король по сравнению с королем Франции — сущий отшельник!» И действительно, именно за счет духовенства Филипп Август покрывал издержки на войну, которую он вел против Ричарда. А тот, еще более стесненный в деньгах, пополнял казну за счет возобновления в Англии обычая рыцарских турниров, которые были в свое время запрещены его отцом. Теперь с тех, кто в них участвовал, брали пошлину: по 20 марок — с графа, по 10 — с барона, по 4 — с рыцаря и по 2 — со странствующего рыцаря.

Не теряя времени, Ричард велел возвести над Андли крепость, которой суждено было прославиться под именем Шато-Гайяр. Ее выстроили поразительно быстро. Этот замок являл для своего времени совершеннейший образец оборонительного сооружения, в каковых более всего и выражает себя военное искусство. В то время Филипп Август опять занялся упрочением крепостных стен и иных укреплений Жизора. Шато-Гайяр явился ответом Ричарда на это, как бы символизируя безжалостность борьбы, которую вели друг против друга два государственных мужа.

Гайярский замок господствовал над устьем Сены. Он был возведен на правом берегу, в месте, которое называется Пти-Андли, на крутом склоне горы, что придавало крепости весьма впечатляющий вид. Замок защищало двойное ограждение, внутреннее кольцо которого состояло из ряда фестонов — слегка выступающих башен, которые едва не соприкасались друг с другом, создавая мертвые зоны, недосягаемые для неприятельских стрел, и удобные позиции для лучников и арбалетчиков крепости. Донжон, возвышавшийся над этим внутренним кольцом, имел вид круглой трехэтажной башни на мощном основании толщиной в четыре с половиной метра. Снаружи донжон окружали большие арки, которые служили заодно контрфорсами, образующими в совокупности галерею с навесными бойницами, позволяющими поражать осаждающих.