Михаил Дмитриев умре.

Считался он в 9–м классе,

Был камер–юнкер при дворе

И камердинер на Парнасе [25].

— Ну, эта мне нравится меньше, уже потому что в ней есть неправильности языка: говорится умре, а не умре. Ведь я пурист...

Старик улыбался.

"Знаем мы это про вас и без вас, pater conscripte [отец сенатор (лат.).]", — подумал я.

— Как бы то ни было, они любопытны, как и все, относящееся к Грибоедову, как все живые и мертвые о нем материалы.

— Кстати, о живых материалах, — начал Жандр. — Вам надо познакомиться здесь с несколькими лицами, которые могут порассказать вам кое–что о Грибоедове, например, с Иваном Ивановичем Сосницким. Это прелюбопытный человек, — он много на своем веку народу перевидал, и, как человек умный, перевидал не без толку. Я знаю, что они были знакомы с Грибоедовым.

— Я имел это намерение.

— Да еще познакомьтесь с Петром Андреевичем Каратыгиным. Этот человек будет вам полезен в другом отношении: отец его, Андрей Васильевич, был более 30 лет режиссером при театре, собирал и хранил афиши всех спектаклей, – это вам для истории представлений грибоедовской комедии.

— Благодарю вас, Андрей Андреевич, за эти указания. Вы, в свою очередь, вероятно, поинтересуетесь видеть один из принадлежащих мне портретов дяди и его "Черновую тетрадь".

— Об этом нечего и спрашивать.

— Эта "Черновая" — сущий клад: чего и чего в ней нет! И путешествия, и мелкие стихотворения, и проекты; два отрывка из "Грузинской ночи", ученые заметки, частные случаи петербургского наводнения.

— А, — сказал Жандр при последнем моем слове, — это любопытно: я знаю, что Грибоедов ездил осматривать Петербург после наводнения с тогдашним генерал-губернатором Милорадовичем.

— Как, с Милорадовичем? — спросил я с видимым удивлением и нисколько не думая скрывать невольную улыбку.

— А... вы смеетесь, — заметил мне Жандр, тоже улыбаясь.

— Да и вы смеетесь, ваше превосходительство.

— Стало быть, вам многое на этот раз известно?

— Не только многое, но все, да еще с такой подробностью, какой вы не ожидаете.

— Я предполагал, что Грибоедов с Милорадовичем были враги из–за Телешевой.

— Нет, они были только соперники [26].

— Впрочем, счастливым был дядя: он об этом, совсем не церемонясь, говорит довольно подробно в своих письмах к Степану Никитичу. Некоторые строки заставили меня препорядочно хохотать. А хорошенькая была эта Телешева. Знаете ли, Андрей Андреевич, что она представляется мне каким–то скоро пронесшимся, но блестящим метеором в судьбе моего дяди, чем–то чрезвычайно поэтическим и невыразимо грациозным.

Тут Жандр посмотрел на меня не без удивления: я говорил очень серьезно.

—Да откуда, – начал он, наконец, — знаете вы, что Телешева была хорошенькая?

—Прехорошенькая, хоть она и насолила мне.

—Это еще что такое?

—У меня есть ее портрет в "Русской Талии", драматическом альманахе Булгарина [27]. Это библиографическая редкость. Теперь нужно вам сказать, как насолила мне Телешева. Я собирал, всеми правдами и неправдами, с большими расходами, все сочинения дяди, рассеянные там и сям по разным альманахам и журналам. Все это было, разумеется, до полного, то есть неполного собрания его сочинений Смирдина. Прихожу я раз – это было в Москве, летом 1852 года, — на знаменитый Толкучий рынок к какому-то букинисту. "Нет ли у вас, батюшка, какого-нибудь старья; я человек заезжий... скучно, читать нечего. Не задорожитесь, — куплю охотно. Нет ли у вас, например, альманахов? Прежде они на русскую землю дождем сыпались". — "Есть", — говорит и выкинул их мне целый ворох. Перебираю... "Русская Талия". Этого-то нам и нужно. Я отобрал штуки три-четыре да и купил по 25 коп. сер. за штуку. Тут, как изволите видеть, я надул букиниста, но зато после букинист гораздо жесточе надул меня. Я хотел поддеть его точно на такой же крючок с "Сыном отечества" за 1825 год, в котором, как вам известно, помещены стихи Грибоедова — Телешевой. Рыбак рыбака видит в плесе издалека: букинист, должно быть, заметил мою физиономию и не без основания заключил, что я, должно быть, из книжных авантюристов. Спрашиваю "Сын отечества" за 1825 год. "Здесь, — говорит, — нет, а надо порыться в палатке". Мы пошли в палатку. Я не знаю, знаете ли вы, ваше превосходительство, что такое книжные палатки в Москве на Толкучем рынке? Они над самыми рядами толкуна, наверху, под самой, заметьте, железной крышей, под которой ничего не подложено, что хотя бы несколько умеряло невыносимый зной от нее в летний день, — ни дранки, ни тесу, — а день, в который я попал под эту крышу, в Душную палатку, в которой злодей букинист, перебрасывая связки книг, поднял еще пыль страшную, был светлый июльский и время только что за полдень. Что вам сказать? пробыл в этой палатке битых 2 часа и решительно начинал думать, что обратился в Сильвио Пеллико. "Нашел", — раздался, наконец, голос букиниста. Ну, думаю, — слава богу. Смотрю, – точно 1825 год; вот стихи Телешевой. "Что вам, любезнейший, за это?". — "Десять целковых". — "Вы шутите?" — "Нисколько". Я туда и сюда, хотел, было, его "душеспасительным словом", как говорит Плюшкин, пронять... Куда тебе! сладу никакого: уперся, злодей, да и только. Подумал–подумал, вынул деньги и отдал. Таким–то образом я заплатил четвертак за первые печатные отрывки комедии Грибоедова и 10 рублей серебром за одну страничку его стихов к мимолетному, но все-таки, скажу, милому предмету его страсти. Право, смотря на портрет Телешевой, их не жалею и вполне понимаю эти строки, написанные дядей в одном из писем его Степану Никитичу: "В три–четыре вечера (у Шаховского) Телешева меня совсем с ума свела".

Проговоривши еще кое о чем постороннем, мы простились с Жандром — до свидания...

1 июня 1858 г.

Не скоро, однако, было это свиданье. "Человек предполагает, а бог располагает" – истина, как и все под луной, старая. Я схватил в Петербурге жестокую холеру и был болен при смерти. Вопреки и ожиданий, и желаний моих, я, с лишком через месяц после первого моего свидания с Жандром, позвонил у его двери.

На этот раз отворил мне сам сенатор.

— Боже мой, это вы, мы думали, что вы уехали.

— Да, ваше превосходительство, я, было, действительно уехал – на тот свет.

Старик посмотрел на меня пристально.

— Да вы в самом деле как будто из гроба встали.

— И это в самом деле почти что так.

— Что с вами было?

— Холера, и притом жестокая.

Я рассказал причины и все подробности моей болезни.

— Да вы сами сделали все, чтобы произвести себе холеру. Однако как же это вы не уведомили меня о вашей болезни?

— Сто раз порывался я это сделать, но не смел вас беспокоить.

— Стыдно вам. Мы, кажется, не так вас приняли, что" бы вы могли сомневаться в нашем участии.

Надо пояснить это слово "мы": в первый раз, когда я был у Жандра, он познакомил меня с своей женой.

За это доброе слово я с искренним чувством пожал руку почтенного старика.

В это свиданье мы ничего не говорили о Грибоедове: свиданье было коротенькое, потому что я скоро ослаб до дурноты и едва мог дотащиться до квартиры. Все, что я успел сказать в этот раз Жандру, было то, что я и в продолжение моей болезни, когда чувствовал хоть малейшее облегчение, старался, сколько позволяли силы, работать по Грибоедову и таким образом успел прочесть довольно книг, нужных для составления комментариев для "Черновой".

— Где вы их брали?

— У Крашенинникова [28]. Как не сказать "спасибо" Петербургу: все, что хочешь, даже холера.

IV

2 июня 1858 г.

Визит Жандра к Смирнову. — Разговор о Герцене и освящении Исаакиевского собора. — "Лубочный театр" Грибоедова. — Отзыв о нем Жандра. — О трудных театральных временах в царствие Александра I. — Арест Сушкова. — Высылка П. А. Катенина. — Реквизитор. — Любовь Грибоедова к театру и кулисам. — Воспоминания о кн. А. И. Одоевском. – "Горе от ума" — светское евангелие. — Суеверность Грибоедова. — Сверхъестественные встречи знакомых на улицах Тифлиса и Петербурга. – Аналогичные случаи с B. C. Миклашевичевой. — Портрет А. С. Грибоедова. — Отзывы о нем сестры Грибоедова, П. А. Каратыгина, кн. В. Ф. Одоевского и А. А. Жандра.