Ко второй, менее «безнадежной», категории Шопенгауэр относил людей «если и не с выдающимися, то все же с превышающими обычную скудную дозу духовными силами». Даже если у такого человека иссякнут все «внешние» источники радости, он начнет по-дилетантски заниматься искусством или же реальными науками, найдет в них немало наслаждения и отдохнет за ними. Здесь Шопенгауэр упоминает афоризм Сенеки: «Отдых без занятий — это смерть, погребение живого человека». У людей, относящихся ко второй категории, центр тяжести лежит отчасти уже в них самих.
Наконец, к третьей категории относятся люди, центр тяжести которых лежит целиком в них самих. Их Шопенгауэр называл гениями. «Только гений, — писал он, — избирает абсолютной темой своего бытия жизнь и сущность предметов и глубокое их понимание стремится выразить, в зависимости от индивидуальных свойств, в искусстве, поэзии или философии... Только для такого человека занятие собою, своими мыслями и творениями насущно необходимо, одиночество приятно, досуг является высшим благом, все же остальное не нужно, а если оно есть, то нередко становится в тягость». В подтверждение своих слов Шопенгауэр на сей раз привел афоризм Аристотеля: «Счастье в том, чтобы без помех упражнять свои способности, каковы бы они ни были».
Таким образом, Шопенгауэр пришел к выводу, что перестать быть марионеткой «воли к жизни» человек может, только предпочтя навязанному ему волей представлению о реальном преходящем мире мир духовный, собственный внутренний мир идеального, который «неистощим и безгрешен».
РЫЦАРЬ ВЕРЫ
Личность великого датского мыслителя Серена Кьеркегора (1813—1855 гг.) по-разному воспринималась разными людьми, соприкасавшимися с его творчеством. Немецкий философ, живший в XX веке, Карл Ясперс назвал его «одинокой елью в пустынном ландшафте», подчеркивая тем самым его одиночество, непонятость современниками. Возможно на такое представление о личности Кьеркегора наводят его книги и статьи, в которых всегда подчеркиваются противопоставленность индивида и толпы, стояние человека на краю пропасти, один на один с собой и с... Богом. Но сам философ вовсе не был замкнутым и нелюдимым, да этого и не позволила бы ему его профессия критика и журналиста, испытывавшего живой интерес к театру и литературе, блиставшего остроумием и глубиной мысли в литературных салонах, всегда изысканно одетого.
Кьеркегору была свойственна особая тонкость, чувствительность в его отношениях с миром — почти каждое столкновение с ним причиняло боль, создавало ощущение страха и отчаяния. Но не «животного» страха за жизнь или здоровье — это был особый душевный страх перед неизмеримостью ответственности за каждый свой шаг, за каждое решение. Страх часто приводит к отчаянию, к потере смысла собственной жизни, но и в таком положении (а может быть только в таком) человек может наконец обрести себя. Необходимо только на что-то решиться. В этом и заключается суть философии Кьеркегора, которого без преувеличения можно назвать отцом экзистенциализма.
Родители Кьеркегора были чрезвычайно набожны, особенно отец, разбогатевший на торговле шерстью. Сам Серен, очень любивший родителей, вырос глубоко верующим человеком. Но еще в юности он испытал удар, разочаровавшись в отцовском благочестии. С тех пор Кьеркегор не мог отделаться от мысли, что над ним и его семьей тяготеет проклятие. Поистине, было от чего прийти в отчаяние, с которым философ и жил, и боролся всю жизнь. Из-за этого же отчаяния он порвал со своей невестой, Региной Ольсен, с которой был помолвлен в 1840 г., после того как защитил диссертацию по философии. Вернее, не порвал, а просто сбежал от нее, укрывшись на время в Берлине.
Философию Кьеркегора иногда называют трагической, но это не совсем так, точнее назвать ее рыцарской. В трактате «Страх и трепет» он сам ввел это понятие — человек как рыцарь веры. Рыцарь веры не просто верит в Бога, он верит, несмотря на весь абсурд жизни и самой веры. В качестве примера рыцаря веры Кьеркегор приводил библейскую притчу об Аврааме, который по услышанному им повелению Бога собрался принести в жертву своего сына Исаака, но в последнее мгновение Бог отвел уже занесенную руку с ножом. Кьеркегор так оценивал поступок Авраама: «Авраам верил не в то, что будет блаженствовать в ином мире, нет, здесь, в этом мире, он будет счастлив. Бог мог вернуть закланного к жизни. Авраам верил в силу Абсурда, всякий человеческий расчет для него перестал существовать». Само понятие «абсурда» Кьеркегор скорее всего заимствовал из знаменитого принципа веры христианского философа-апологета Тертуллиана: Верю, ибо абсурдно. Приведя столь страшный в своей непостижимости пример, Кьеркегор до предела заострил вопрос — как быть человеку пред ликом Бога?
В земном мире, в этой «юдоли скорби», считал Кьеркегор, человек принужден жить в царстве разума, который сковывает человеческую волю всеобщими и необходимыми истинами. Этот разум признает человеческую свободу только в выборе между добром и злом, которые сам же и определяет — это псевдосвобода. Возможность свободы, утверждал Кьеркегор, состоит не в том, чтобы мочь выбирать между добром и злом, а в том, что человек может. В книге «Или-или» (1842), философ писал: «Мое «или-или» обозначает главным образом не выбор между добром или злом, но акт выбора, благодаря которому выбираются или отвергаются добро и зло вместе». Иными словами «добро» и «зло» появляются не до выбора, а уже после выбора — сам акт выбора иррационален, абсурден, основан только на вере. Но ведь и вера абсурдна: вера есть парадокс, состоящий в том, что отдельный человек стоит выше общего.
Для того чтобы узнать, понять, надо выбрать, совершить поступок, сделать шаг на свой страх и риск. Для того чтобы достичь истины, следует внутренне освободиться; мысли, идеи, всё, связанное с эгоизмом, отбросить. А на это способен, считал Кьеркегор, только рыцарь веры, чей императив звучит так: будь пред Богом один на один. Рыцарь веры как бы говорит — я поступаю так, потому что так поступаю, такова моя вера. Со стороны это может показаться абсурдным, но именно в этом абсурде только и может свершиться чудо веры, горчичное зерно которой, как известно, сдвигает горы. Парадоксальность философии Кьеркегора заключается в том, что, делая решительный шаг в ожидании чуда веры, рыцарь веры не отрекается от земного, конечного мира, от себя конечного, ради потустороннего. Напротив, он стремится обрести именно себя, осуществить себя в этой жизни. Сам Кьеркегор признавался, что у него не хватает сил быть таким рыцарем веры: «Сам я не верю, для этого мне не хватает мужества».
А мужество, считал философ, для этого требуется немалое: «Рыцарь веры предоставлен исключительно самому себе, и в этом весь ужас его положения». Он вынужден решать все сам, на свой страх и риск, советоваться ему не с кем: «Одни лишь низкие натуры ищут закон своих действий в другом человеке, предпосылки своих действий вне себя самих». Здесь и появляется кьеркегоровское понятие страха. «Страх, — писал он, — есть чистое переживание возможного, страх того, что может произойти нечто гораздо более ужасное, чем есть в реальности». Ведь никаких гарантий, что совершенный рыцарем веры поступок есть благо, нет и быть не может. Там, где есть свобода, нет и не может быть никаких гарантий.
Страх, утверждал философ, неотделим от человеческой жизни: того, кто погряз в грехе, страшит возможное наказание, освободившегося от греха гложет страх нового падения. Потому что на самом деле для каждого последующего шага человека нет никаких гарантий, их можно найти, только обманув самого себя. Страх парализует человеческую активность, разрушает все начинания, обнажая их иллюзорность. «Ни одному инквизитору, — утверждал Кьеркегор, — не изобрести таких мучений, как страх. Он поражает в момент наибольшей слабости, от него не укрыться ни в суете развлечений, ни в работе, ни днем, ни ночью». Поэтому бесполезно убегать от страха, нужно просто шагнуть ему навстречу, и если рыцарь веры делает этот шаг, то проясняется, что на самом деле «Бог гонит человека беспокойством, ибо хочет быть любимым».
