«Дети» слушали наставника, одобрительно покачивая головами, но за спиной посмеивались над его допотопными теориями в сравнении с их витиеватой декадентской концепцией. В «Юной Франции» Жорж Изамбар отзывался о нем не очень-то вежливо:
А Верлен приверженец рутины,
Полную он рифму обожает,
Но мы вырвем из сей гнусной тины
Все стихи, которые рожаем.
Из Верлена сыплется песок.
Он скрипит, как древний дилижанс!
Хватит! Мы дадим ему урок!
Встань, Рейно, восславим декаданс!
[532] Позднее, летом 1889 года Верлен напишет ответ, балладу, в которой будет восхвалять «любимых, хороших, славных парнасцев». К этому времени у него уже найдется не больше единомышленников, чем у какого-нибудь отставшего от века чудака, который в тридцатых годах решил бы воспеть гений Жана-Батиста Руссо[533].
13 марта 1887 года наступил срок уплаты по счетам, и Поля выставили из Бруссе. Ему пришлось вернуться в Сен-Франсуа. Об этом малоприятном для Верлена периоде жизни сохранилось мало сведений. Он, кажется, не стал останавливаться в гостинице «Миди», что совсем неудивительно, учитывая ссору с владельцем, г-ном Шози. Найденные счета говорят, что он снял квартиру у Ладу, а обедал у «тетушки Алермоз», в доме 8 по улице Моро. У него практически не было средств на нормальное жилье, одежду и еду. «Я действительно очень нуждаюсь, даже трудно представить, насколько», — пишет он Эмилю Ле Брену 30 марта 1887 года. Тогда же он выпрашивал у Ванье «хоть пару носков, и шляпу, которая подошла бы ко всей этой грустной обстановке».
Состояние здоровья Поля немного улучшилось, но не настолько, чтобы он мог обойтись без больницы. Ванье связался с доктором Нелатоном, лечившим Верлена в Бруссе, и тот согласился его принять:
— Пусть он приедет ко мне в Центральную больницу, и мы что-нибудь придумаем.
Так, 9 апреля 1887 года Поль лег в больницу Кошен в квартале Пор-Рояль, «Ну, по крайней мере здесь тихо, я вдали от толпы и могу страдать спокойно. Мысли о смерти, о чужой или своей, растворяются в запахе эфира и фенола»[534].
Больница Кошен была построена еще во времена Луи-Филиппа и представляла собой массивное здание в деревенском стиле, с высокими потолками и очень скользким паркетным полом. Поль расположился в четырехместной палате рядом с палатой Буайе. Он даже мог выходить в парк. «Снова осень, снова птицы»[535].
И больше ни слова об ужасном тупике Сен-Франсуа. Казальс и Плесси позаботились о том, чтобы забрать оттуда его вещи и перевезти их к Эдмону Тома в апреле 1887 года.
Через месяц директор больницы, г-н Оже, по рекомендации г-на Нелатона направил Верлена на долечивание в государственный госпиталь в Венсенне. На самом деле никаких улучшений в его состоянии не было; он мог лишь медленно прогуливаться по улице. Пребывание в больнице так нравилось Полю, что он, не желая омрачать свою радость, отгонял все мысли о том, что ждет его впереди. Его немного расстроили слова доктора Мореля, что у него не все в порядке с сердцем и что следует принимать йодистый натрий.
Будь что будет!
Итак, служба государственного социального обеспечения перевезла Поля в госпиталь в Венсенне. 16 мая 1887 года он уже осматривал свое новое пристанище, грандиозное сооружение времен Наполеона III и построенное по приказу последнего. Вокруг раскинулись четыре больших сада и лужайка с редкими цветочками. Длинные коридоры, соединяющие небольшие комнаты на три койки, смахивали скорее на казарму. Дисциплина также напоминала военную. Смотрители, отставные седоусые вояки, во всем следовали строгому распорядку. Верлен облачился в синюю пижаму, суконную шапочку и погрузился в жизнь больницы: ежедневная уборка комнаты, различные хозяйственные обязанности. Но эти неудобства ничуть не огорчали Верлена, ведь остаток дня он мог проводить в божественном спокойствии леса. Его комната находилась в крыле «Арган», и у него было два соседа — садовник, не особенно разговорчивый, и молодой человек, больной туберкулезом, светловолосый, с тонкими чертами лица и удивительно красивым голосом. Все в больнице сияло чистотой и роскошью — и часовня с белым алтарем и ярко-красными стенами, и столовая, и комнаты отдыха, и библиотека, где Поль, кстати, прочитал «Историю реставрации» Ламартина. В хорошую погоду он играл в шары в парке или сидел в тени на скамейке, беседуя с кем-нибудь из больных.
О несчастный, твое одеяние легче
Чем туман,
Но и сердце твое, исстрадавшийся, легче,
Но еще легче был его кошелек. 23 мая он сообщает Ванье, что весь его капитал составляют 75 сантимов, из которых он еще должен два су чаевых.
Бесплатное пребывание в госпитале обычно ограничивалось двумя неделями, а далее нужно было платить. Поль оставался там до 11 июля, и это наводит на мысль, что Ванье выслал ему те 50 франков, которые он полушутливым тоном просил: «Вышлите хотя бы денежный перевод, чтобы потом не говорили, что „бесспорный глава“ и т. д. вышел отсюда в „мир людей“ с девятью су в кармане». Он намекал на громогласное заявление Бажю в только что вышедшей брошюрке «Декадентская школа», где тот клеймил этот проклятый век, не оценивший «величайшего поэта своего времени Поля Верлена».
Из Венсенна его путь лежал снова в палату «Сеймур» больницы Тенон, где он уже был прошлым летом. Тут он пробыл около месяца. Но атмосфера в больнице изменилась. Все устали и озлобились от страшного зноя, и в первую очередь сам Поль. Врачи стали менее обходительными, больные — более замкнутыми. Вкусный обед, бумажные гирлянды и трехцветные щитки на стенах в честь празднования 14 июля внесли некоторое разнообразие в монотонную жизнь клиники. Будущее Верлена было определено лишь на месяц вперед: врач, г-н Морель, обещал ему еще по приезде в Тенон, что снова направит его на долечивание в Венсенн. И Верлен ударил в набат. Он обратился за помощью к Лепеллетье, но Эдмон не нашел ничего лучшего, как обратиться к Франсуа Коппе с просьбой о новом направлении в еще одну больницу[537]. Поль написал Гюставу Кану, чтобы тот добился от «Нового» гонорара за его статьи и ходатайствовал за него в эльзасско-лотарингском обществе, ведь он был из Эльзаса. В письме к Катуллу Мендесу он просит напечатать его в «Жиль Бла». Призывы Верлена остались гласом вопиющего в пустыне.
Нужно действительно дойти до предела, чтобы решиться на такой шаг, как обращение к бывшей жене. Но он на самом деле уже жил только на те гроши, что удавалось выпросить. Г-н Гийо-Сионе, к которому он обратился, ответил ему резким отказом. Тогда, в июле 1887 года, он пишет длинное слезное письмо, в котором называет себя «несчастнейшим из нищих». У него нет ни одежды, ни белья, ни еды, ни крыши над головой. Его могут посадить за бродяжничество, когда он выйдет из больницы. Но это письмо не было отослано. По совету Эмиля Ле Брена он адресовал адвокату другое, более короткое и более сдержанное. Верлен недолго питал иллюзии. «Все равно, что стучаться в пещеру к Али-бабе…» — пишет он без тени надежды Лепеллетье 7 августа. Тогда же он получил ответ: «Я передал ваше письмо г-же Верлен, ныне Дельпорт. Она отвечает, что не может выслать вам деньги, так как у нее их нет. И она считает, что ее новый муж вовсе не обязан кормить вас». Разговор перешел на повышенные тона. Поль схватился за перо. «Я пишу вам в последний раз и радуюсь, что увидел наконец всю мерзость помыслов Матильды». Он сохранит эту переписку для сына, чтобы тот мог узнать, что на самом деле за фрукт его матушка. Он не просит содержать его, но требует того, на что имеет полное право, — увидеться с сыном. Его ненависть не знает границ. Именно тогда он написал свою знаменитую филиппику, вошедшую впоследствии в сборник «Счастье».