Они встретили нескольких ссыльных коммунаров, в частности Жоржа Кавалье по прозвищу Деревянная трубка, которого Жюль Валлес[230] в «Повстанце» описал как «Дон Кихота уродов». Это был тот самый студент, который освистывал «Генриетту Марешаль» в 1865 году, а во времена Коммуны стал главным инженером Парижского Управления улиц и проспектов. Именно за это повышение по службе, а также за то, что он, по слухам, выдал федератам[231] план парижской канализации, 7 сентября 1871 года Третий Версальский Военный совет приговорил его к ссылке в крепость, откуда он сбежал. Рембо был счастлив познакомиться с ним — еще в «Арденнском прогрессе» он написал юмористическую заметку про его судебный процесс: «Вы видели, как они надели наручники на Деревянную трубку? Мы выиграли матч-реванш, господа Коммунары!^[232]»

Собрания, которые устраивали Кавалье и еще несколько ссыльных, проводились на бульваре Аншпах. Общими усилиями они издавали небольшие газеты «подрывного толка», такие, как, например, «Бомба» Пото и Вагама. Их союз насчитывал двести пятьдесят человек, среди которых были Жан-Батист Клеман, Журд, Ранк, Гастино, Делиль, де Меенс и другие. Вместе с ними Верлен, которого приняли как брата, вспоминал прошлое — такое близкое и такое далекое, оно все еще пылало в их памяти. Верлен, общаясь с прямыми свидетелями трагедии, чувствуя в своей душе революционный порыв, задумал написать Историю Коммуны — ее истоки, ход, героический финал. В Париже у него были материалы на эту тему, и он не удержался от соблазна написать Матильде с просьбой прислать их ему. Она должна была без труда найти их в незапертом на ключ ящике письменного стола.

Он был далек от мысли о том, какую цепь неприятностей повлечет за собой этот безобидный поступок. Матильда, не переставая, умоляла своего мужа вернуться (позже он упомянул ее письма, полные «уверений в любви» и «бесконечных призывов»^[233]). Таким образом, между ними завязалась переписка. Он, казалось, не спешил возвращаться и просил ее прислать ему теплые зимние вещи.

Конечно же, Матильда решила любым способом узнать, что же так расстроило ее свекровь. И в один прекрасный день мать Поля доверчиво дала ей прочитать недавно полученное письмо сына. Матильде было достаточно прочитать несколько строк, чтобы понять: с ним Рембо! Это он, несчастный, все просчитал и организовал. Страх быть арестованным был лишь предлогом. Поль опять лгал! В письме содержалось указание, смысл которого она не поняла: «Пиши мне всегда письма в двух частях — чтобы первую часть можно было показывать Рембо, а уж вторая пусть касается моей несчастной семейной жизни». Тем не менее общая картина была ясна: он хотел заставить Рембо поверить, что разорвал супружеские и семейные узы, поэтому его другу не следовало знать о жалобах и укорах супруги.

Матильда стойко приняла удар. Она была не из тех, кто сдается так просто, и решила найти средство устранить чертова дружка своего мужа. Ничто еще не было потеряно. Этот отъезд был похож на безумие. Невозможно было поверить в то, чтобы Поль задумал жить вдали от нее, от ребенка, от своих друзей, чтобы он отказался от Поэзии, которая была для него смыслом жизни. Ясность ума должна была в конце концов возобладать надо всем остальным. Пока не стоило подливать масла в огонь, нужно было явить собой пример спокойствия и терпения.

Она принялась за поиски нужных Полю документов. Материалы о Коммуне были на месте, но рядом с ними Матильда нашла и другие бумаги, на которые не преминула взглянуть. Среди них были письма друзей (Огюста Вакери, Леконта де Лиля, Теодора де Банвиля, Виктора Гюго и других), рукопись «Песни чистой любви», стихотворения Рембо («Гласные», «Искательницы вшей»), а также письма Артюра за август и сентябрь 1871 года, а также и за март и апрель 1872 года… а вот это уже было странно… ведь в то время Поль уверял ее, что навсегда распрощался со своим дружком, и даже не знал, где он и что с ним. Матильда в ту же минуту поняла, как ловко ее одурачили; усыпляя ее бдительность, Поль втайне готовил возвращение Рембо! Прочитав письма Рембо, полные ненависти и непристойностей, она уверилась в мысли, что тот безумен. О ужас! ее муж во власти душевнобольного!.. Она даже вскрикнула. В эту минуту в комнату вошел г-н Моте и молча вырвал из ее рук связку бумаг. Пока дочь рыдала на кровати, отец закрылся в кабинете, не спеша отложил в сторону письма, которые полезно будет показать адвокату, а «разглагольствования» юного арденнца без малейших угрызений совести изорвал в клочки. По всей видимости, именно таким образом — в мусорной корзине — закончил свое существование конверт с автографом стихотворения Рембо «Охота на духов».

В ту ночь Матильда не смогла заснуть. На следующее утро она отправилась к братьям Кро. Они знали Рембо. Что они думали о нем? Угрожает ли Полю опасность в его присутствии? Доктор Антуан Кро ответил ей, что Артюр определенно не был сумасшедшим, но алкоголь помутил его разум. Он заметил, что часто состояние опьянения выражалось у него в хладнокровных садистских выходках. Например, однажды, когда они сидели вместе в кафе, Кро был вынужден ненадолго отлучиться. Каково же было его удивление, когда по возвращении он увидел, что его пиво подозрительно бурлит. Это Рембо «в шутку» подлил в его кружку серной кислоты! В другой раз, в кафе «Дохлая крыса», с ними был Поль. Рембо попросил их положить руки на стол ладонями вверх: «Сейчас я вам кое-что покажу». Они сделали, как он просил, и тут Рембо вдруг выхватил нож и начал кромсать их запястья, а Полю досталось вдобавок и несколько ударов по ляжкам. Кро припомнил и другие, еще более мрачные «развлечения», от которых Рембо чуть не лопался от хохота. Матильда не пожелала изложить их в «Воспоминаниях».

Все эти откровения подтверждали ее страхи. Этот безумец Рембо был способен на все. Поль рисковал жизнью, находясь рядом с ним, поэтому ее долг был вырвать мужа из когтей этого чудовища. Она не отступит ни перед чем. Поль написал ей, что ему снится кошмар: его срочно нужно разбудить.

Г-н Моте не стал возражать, и в субботу 20 июля 1872 года его жена и дочь отправились в Брюссель, заранее предупредив Верлена о своем визите.

Во время ночного путешествия Матильда строила романтические планы: они с Полем отправятся жить в Новую Каледонию, поселятся по соседству со славной Луизой Мишель. Там ссыльные коммунары в изобилии снабдят Поля материалами для книги, которую он задумал. А маленький Жорж остается на улице Николе, пока его родители не вернутся во Францию после амнистии^[234].

Тем временем в Брюсселе двое друзей спешно выехали на время из отеля, где Поль забронировал два номера для прибывающих родственниц. В восемь часов утра в воскресенье им сообщили, что «дамы из Парижа» прибыли и отдыхают. Верлен поднялся по лестнице, сердце готово было выпрыгнуть из груди. И случилось чудо:

Слово «нагая» вызвало впоследствии резкие протесты Матильды, но даже если добавить сюда, скажем, пеньюар, картина не изменится; совершенно ясно, как все было — объятия, поцелуи, взаимное возбуждение и далее то, что обычно бывает и что нас не касается.

Увы! удовольствие любви мимолетно. До этой минуты все шло как по маслу, но Матильда не поняла странные слова Поля о необходимости возвращения в Париж, мешавшиеся у него с искренними уверениями в любви. «Я не хочу приводить здесь то, что он мне ответил, — пишет она в „Воспоминаниях“, — его слова были непонятны, особенно для меня. Я поняла смысл только много позже». Второй пункт прошения о раздельном проживании подтверждает это: «Там (в Брюсселе) муж истицы признался ей в самых гнусных поступках, но она не до конца поняла его слова и составила себе ложное представление об их смысле». Верлен отличался поразительной способностью сочетать ясное с неясным и строить фразу так, что конец противоречил началу. Короче говоря, кое-как, окольными путями он пытался дать жене понять, что не свободен принимать решение^[236].