«В детстве я был откровенным националистом, но даже тогда я возмущался тиранией японской бюрократии. Доктора, адвокаты, банкиры и чиновники в отставке имели обыкновение прибывать сюда из Кагосимы; они становились ростовщиками и эксплуатировали местных крестьян. Я ненавидел этих людей, потому что мой отец учил меня никогда не использовать чужую слабость. Точно так же он преподавал мне историю Окинавы, сравнивая прошлый славный период с теперешним полуколониальным положением… Мне кажется, что критика этой бесчеловечной тирании и бедности народа Окинавы впервые обратила мой ум на политические вопросы».
В те годы в США широко проводилась антияпонская шовинистическая кампания, устраивались японские погромы. Если кто-нибудь пытался протестовать, его без суда бросали на шесть месяцев в тюрьму. Ордера на арест были заготовлены почти на каждого японца, заподозренного в революционной деятельности. По пятам Мияги ходили полицейские агенты. Перспектива угодить в американскую тюрьму не прельщала. Друзья посоветовали ему на время покинуть США, а имущество переписать на жену. Мияги последовал совету, объявил, что по вызову больного отца собирается в Японию. Незадолго до отъезда Мияги встретился с человеком, который сказал: «В Токио есть товарищ, он хотел бы поговорить с вами…» Мияги был удивлен и заинтересован. Кто знает его в Токио? Мияги мог считаться старым конспиратором и понимал, что излишнее любопытство неуместно. Он только спросил: «А как я разыщу этого товарища?» – «Вы должны следить за газетой «Джэнен адвертайзер». Там появится объявление: «Хочу приобрести гравюру укиаэ». Вы придете в бюро объявлений Иссуйся и встретите там неизвестного, который вручит вам американский доллар. У вас будет точно такой же доллар, но с номером на единицу больше. Вот он!» Мияги взял доллар.
Такова история художника-искусствоведа, коммуниста Мияги Етоку, который добровольно пожелал работать в организации Зорге, бросил обеспеченную жизнь в Америке, все свое имущество, дом и устремился навстречу опасностям. Он не хотел подвергать риску любимую жену Ямаки, а потому оставил ее в Лос-Анджелесе, пообещав скоро вернуться, хотя и не был твердо уверен, что это удастся сделать. Увидеться им больше не довелось.
Наконец-то в середине декабря 1933 года Мияги обнаружил в «Джэпен адвертайзер» нужное объявление. Он поспешил в бюро объявлений Иссуйся и встретил здесь Вукелича. «Это я ищу гравюру укиаэ», – сказал Бранко. Когда они остались одни, журналист протянул бумажный американский доллар. У Мияги в кармане хранился точно такой же, только с номером на единицу больше. Все сходилось. Но Мияги пока еще не числился членом организации. Это была строго добровольная организация, и вступить в нее художник мог только после знакомства с Зорге, после обстоятельной беседы с ним. В случае несогласия Мияги мог спокойно вернуться в Америку, дав слово хранить тайну.
В картинной галерее Уэно появились два иностранных журналиста – Зорге и всем известный Вукелич. Каждый из них собирался написать статью о японском искусстве в свои газеты. Но как может разобраться иностранец, не знающий японского языка, истории искусства Японии, в многочисленных макимоно (картинах-свитках) в стиле Ямато-ё, в гравюрах Хисикавы Моронобу, Хокусан, Хиросиге? Превосходно владеющий английским языком художник-искусствовед Мияги взял на себя нелегкую задачу рассказать иностранцам историю развития японской гравюры. Он говорил, а они записывали в блокноты. Художник был худ, с нездоровым румянцем на впалых щеках – его сжигал туберкулез. Большие карие глаза лихорадочно блестели. Говорил он интересно, и Зорге не на шутку увлекся. Вукелич вообще был человеком искусства, художником и отправился-то в Японию с тайной надеждой, помимо основного дела, всерьез изучить архитектуру древних храмов, школу живописи тушью Сессю и, конечно же, гравюру на дереве. Если раньше Рихард сомневался, что такое лицо, как художник, может принести пользу организации, то теперь, познакомившись с Мияги, понял, что имеет дело с натурой чистой, убежденной и непреклонной. В конце концов не так уж важно, что служит прикрытием члену организации, важны его принципы, готовность пожертвовать жизнью, если это потребуется. Сам Мияги считал себя не подготовленным для разведывательной деятельности, и такое чистосердечное признание понравилось Рихарду. Он не любил людей, которые быстро загораются и быстро гаснут. Но у Мияги был опыт нелегальной работы, и этот опыт теперь мог пригодиться. Зорге не торопил с окончательным ответом.
Лишь после нескольких встреч Мияги твердо заявил, что вступает в организацию. «Я пришел к выводу о необходимости принять участие в работе, когда осознал историческую важность задания, поскольку мы помогали избежать войны между Японией и Россией… Итак, я остался, хотя хорошо знал, что… в военное время я буду повешен…» – скажет он позже.
Следовало также связаться с Одзаки, который находился в Осаке. В данном случае трудно было обойтись без помощи Мияги.
О Ходзуми Одзаки Зорге думал еще в Москве, перед отправкой в Японию, думал в первые же часы своего появления в Токио, наводил о нем справки. И теперь, когда он как журналист каждый день убеждался, что отношения между Германией и Японией укрепляются, Одзаки стал прямо-таки необходим. Что замышляет правящая верхушка нации ямато? Давно ли генерал Танака призывал к войне с Советским Союзом?.. Правда, потерпев провал, Танака ушел в отставку еще в 1929 году. Но предан ли забвению знаменитый секретный «меморандум Танаки»? То, что японцы вторглись за Великую Китайскую стену, в провинцию Хэбэй, командуют в Маньчжурии, – уже реальность; то, что активизировалось «молодое офицерство», настроенное милитаристски, – тоже реальность. Все чаще японская военщина проповедует в печати необходимость захвата Советского Приморья, яноно-маньчжурские отряды то и дело вторгаются на территорию СССР. Япония наотрез отказалась подписать с Советским Союзом пакт о ненападении. Подобная ситуация не может не насторожить. А главное, как будут развиваться взаимоотношения Японии и Германии дальше?..
Зорге знал, что в правительственные круги Японии доступ иностранцу закрыт. Вы можете великолепно владеть японским языком, можете состоять в дружбе с высокопоставленными японцами, очаровывать их превосходным знанием японских обычаев, литературы, искусства, но вы никогда не проникнете в святая святых японской политики. Для этого нужно быть японцем.
Здесь необходим Одзаки, известный в правительственных кругах как один из лучших специалистов по Китаю.
В Шанхае Одзаки хорошо помогал группе Рихарда. Не переменились ли его взгляды с тех пор, не отошел ли он от беспокойной политической жизни? Нет. То и дело в «Осака Асахи» появляются его статьи, направленные против экспансионистских устремлений японской военщины.
Рихард отправился в «японскую Венецию» – город Осаку. Тут, по дороге, он впервые с близкого расстояния увидел сверкающий конус знаменитой Фудзиямы. «Японская Венеция» встретила его чадом бесчисленных заводских и фабричных труб. Это был второй по населению город в стране, огромный тихоокеанский порт. Осаку не зря называли «японской Венецией»: по бесчисленным перекрещивающимся каналам сновали катера, грузно плыли караваны барж, в город заходили даже океанские суда.
Японию обслуживали два крупных конкурирующих газетно-издательских концерна: «Майници», отражающий интересы промышленной буржуазии, и «Асахи» – собственность акционерного общества, половина акций которого принадлежала сотрудникам редакций и журналистам. Концерн «Асахи» считался носителем прогрессивных тенденций. В любом городе, в любой провинции каждый концерн имел свои газеты: к примеру, «Токио Асахи» и «Токио Ници-Ници», «Осака Асахи», «Осака Майници». Газетная война велась не на жизнь, а на смерть. Каждый стремился любыми способами залучить подписчика.
Одзаки находился в «Осака Асахи», он так же, как и другие сотрудники редакции, был держателем акций. Кроме того, он много зарабатывал: прожорливая газета с миллионным тиражом, выходящая два раза в день, беспрестанно требовала нового материала, обстоятельных политических статей. Одзаки трудился не покладая рук. Часто также его статьи появлялись в солидном политическом журнале «Тюо корон». Именно статьи Одзаки, содержащие глубокий анализ внутриполитического положения в Китае, опубликованные этим журналом, считались наиболее авторитетными даже в правительственных кругах. Одзаки знали как крупного специалиста в вопросах японской и китайской истории и культуры, он считался ведущим экспертом по китайским делам, имел несколько научных трудов.
