Вскоре после этого Карл назначил фрейлинами королевы трех леди Бекингем, леди Денби, леди Гамильтон, леди Карлайл (ту, что была замешана в деле с бриллиантовыми подвесками). Генриетта Мария быстро привыкла к ним и даже с ними подружилась. В любом случае, изгнание французов привело к желаемой цели. Однако Людовик XIII не оставил этого без последствий.
Маршал Бассомпьер, дипломатичный посол
После того как Ришелье послал в Англию не блиставшего дипломатическими способностями Бленвиля, следовало, ради воссоздания видимости дружбы между странами, отправить посла, который был бы птицей другого полета. Для выполнения столь деликатной миссии кардинал выбрал фигуру первого плана – знак внимания, которого Карл не мог не оценить, – человека, искушенного в том, что касается придворного этикета и не склонного к тому, чтобы позволять монахам, будь то ораторианцы или францисканцы, влиять на его поступки. Короче, то был маршал Бассомпьер.
Бассомпьер, давний товарищ Генриха IV, сердцеед, известный своими остротами, а также смелостью и учтивостью, обладал всеми достоинствами, чтобы понравиться в Лондоне. Вместе с тем подобная задача была не из простых. Карл столь же упорно настаивал на изгнании всех французов из окружения жены, сколь Людовик XIII на необходимости уважать пункты брачного договора.
Принятого в Лондоне 7 ноября 1626 года без особой пышности Бассомпьера сразу же навестил Бекингем, который заверил посла в своих наилучших чувствах и пообещал оказать поддержку при дворе. «Он просил меня не говорить королю о его визите, поскольку нанес его по собственному побуждению». Рассказывая об этом в своих «Мемуарах», Бассомпьер добавляет: «Я этому не верю»{332}. Что не помешало ему на следующий же день нанести Бекингему ответный визит в «невероятно красивом» Йорк-Хаузе. Он нашел герцога «разодетым столь пышно, как никто другой», после чего они «расстались добрыми друзьями».
Действительно, на этом этапе Бекингем был очень заинтересован в улучшении отношений с Францией. Он все еще мечтал о морской экспедиции против Испании, и нейтралитет Франции, раз уж нельзя добиться союза, был необходим. Поэтому герцог решил содействовать переговорам посла с королем, несмотря на сопротивление последнего. Карл I боялся, как бы во время первой официальной и публичной аудиенции Генриетта Мария «не повела себя экстравагантно и не расплакалась на глазах у всех». Ловкий Бассомпьер предложил ограничиться на этот раз протокольным обменом приветствиями, а обсуждение серьезных вопросов отложить до последующей частной аудиенции, на которой присутствовал бы только Бекингем. «Когда я сказал это, герцог обнял меня и сказал: "Вы разбираетесь в таких делах лучше меня", – после чего, смеясь, попрощался со мной и отправился к королю, чтобы передать мое предложение. Король принял его и досконально все исполнил»{333}. Маршал явно обладал качествами, необходимыми профессиональному дипломату.
Щекотливым пунктом переговоров был вопрос об отце де Санси, исповеднике королевы, который был выслан в августе и которого она настоятельно требовала вернуть. Бассомпьер привез отца де Санси с собой, что очень не понравилось Карлу. Король потребовал немедленного отъезда священника, посол отказался. Переговоры начались не лучшим образом.
14 ноября Бассомпьера привели в галерею Хемптон-корта, где его ожидал король. «Он дал мне продолжительную и неблагосклонную аудиенцию. Он гневался на меня, а я, не преступая границ уважительности, отвечал ему в таком духе, что в конце концов, слегка уступая, добился от него многого». Маршал упоминает о поступке Бекингема, который шокировал его своей дерзостью, «если не сказать наглостью»: «Когда герцог увидел, как мы разгорячились, он встал между королем и мной и сказал: "Не пора ли мне развести вас по углам?"» Разумеется, это дерзость, но скорее в глазах недавно прибывшего француза, нежели придворных, привыкших к тому, что король и фаворит афишируют свою близкую дружбу. В любом случае, этот эпизод показывает, что Бекингем не только не пытался ухудшить франко-английские отношения, в чем некоторые его обвиняли, но, напротив, стремился к примирению сторон.
Наконец, после многих подступов и отступлений, аудиенций и дискуссий с Тайным советом, после протокольных столкновений, которым маршал-посол уделяет много места в своем рассказе, удалось прийти к решению, в которое каждый внес свою лепту. «Они были благоразумны, – признает Бассомпьер, – а я умерен в требованиях».
Образ жизни свиты Генриетты Марии, одобренный обеими сторонами, вполне удовлетворял требованиям французов. За королевой закреплялось право иметь при себе 12 католических священников или капуцинов (о епископе на этот раз уже не было речи) и французскую свиту, состоящую из оберкамергера, пажа, привратника, хранителя гардероба, слуги-дворянина, лютниста и десяти музыкантов, хирурга, смотрителя кухни, аптекаря, поставщика овощей, пекаря, булочника, кондитера, виночерпия – всего 43 человека. Такое решение устраивало придирчивого короля Франции.
Казалось, все улажено, но Генриетта Мария сочла необходимым выразить свое несогласие. Об этом рассказывает сам Бассомпьер, и это подтверждает тот факт, что детские капризы королевы не были пустой выдумкой англичан. «Я сказал ей, что тогда буду вынужден проститься с королем, не уладив спорных вопросов, и расскажу государю [Людовику XIII] и ее матушке королеве, что она сама во всем виновата. […] Когда я вернулся к себе, отец де Санси, которому она написала о нашей размолвке, отправился утешать ее. Это было так неуместно, что я сильно на него разозлился». Вот какая бездна терпения и изощренности требовалась участникам переговоров, чтобы лавировать среди стольких препятствий…
Срок посольства подходил к концу. 15 декабря Бекингем дал в честь Бассомпьера «самый великолепный пир, какой я видел в своей жизни. Король отужинал за одним столом с королевой и со мной. Каждая перемена блюд сопровождалась отдельным балетом [sic], различными представлениями, – полное разнообразие спектаклей, блюд и музыки. Герцог прислуживал королю, граф Карлайл – королеве, а граф Холланд – мне. После ужина короля и всех нас пригласили в другой зал, где находились собравшиеся гости. Туда входили по очереди, и там был показан великолепный балет, в котором танцевал герцог. После этого мы танцевали контрдансы до четырех часов пополуночи, после чего нас отвели в сводчатые апартаменты, где подали пять различных закусок»{334}.
Как ни странно, Бассомпьер не дает подробного описания балета, в котором – мы знаем об этом из других источников – была изображена королева-мать Франции Мария Медичи, сидящая на троне в царстве Нептуна в окружении трех своих дочерей и их супругов: короля Испании, короля Англии и герцога Савойского. Политический намек был ясен всем мало-мальски посвященным.
Прежде чем попрощаться с послом, Карл I подарил ему «четыре ромбовидных бриллианта и один большой камень вдобавок», а еще, в качестве исключительного знака благосклонности, он освободил из тюрьмы католических священников, которые отправились во Францию на одном корабле с Бассомпьером. Можно представить себе ярость пуритан! Миссия маршала, в отличие от деятельности Бленвиля, увенчалась полным успехом.
Новая поездка Бекингема во Францию?
Тем временем Бекингем хотел, чтобы улучшение франко- английских отношений получило конкретное воплощение в новом договоре. Он был убежден, что лишь ему одному удастся этого добиться. Эту идею он изложил Бассомпьеру, провожая его до Дувра. Бассомпьер не знал, что сказать.
А тут еще буря, свирепствовавшая над Ла-Маншем, задержала отплытие французов на 14 дней (что, как записал посол, обошлось ему в 14 тысяч экю!). За это время от Карла I прибыло письмо, в котором Бекингема официально предлагали как кандидатуру для посольства в Париж. «Я отговорил его, дав понять, что его не примут», – пишет Бассомпьер. Едва прибыв во Францию 18 декабря, после кошмарной переправы, длившейся 15 часов и приведшей к потере двух карет с одеждой и подарками на сумму в 40 тысяч франков, а также двадцати девяти лошадей, посол получил письмо от Анны Австрийской, в котором она сообщала, что «приезд герцога Бекингема был бы ей неприятен, и он должен отклонить его кандидатуру».
