Счастливый брак
Как мы уже говорили, Кэтрин Мэннерс была сильно влюблена в Бекингема. Впоследствии никакие тучи не омрачали их союз. Неверность прекрасного супруга – ибо он, разумеется, не отказывался от дальнейших побед над женщинами, – похоже, не тревожила ее. Во всяком случае, если она и переживала, то никому этого не показывала. Все ее письма, сохранившиеся до наших дней, дышат счастьем и любовью к мужу: «Никогда не было на свете женщины, более счастливой, чем я, как и мужчины, более нежного, чем Вы, и я благодарю за это Бога». «Я неспособна выразить всю бесконечную любовь к Вам и перед Богом клянусь, что ни одна женщина не любила мужчину так, как я люблю Вас…»{89} А вот, кстати, каково было впечатление современников: «Герцог [Бекингем] всю жизнь нежно любил герцогиню, как она того и заслуживала благодаря несравненному совершенству тела и души; и, умирая, он оставил ей пожизненное право пользования всем, что имел…»{90}
Брак, как того и желал король, оказался плодовитым. Родилось пятеро детей: в 1622 году -Мэри, в 1625 году – Якобина, в 1626 году -Карл, в 1628-м – Джордж и, наконец, в 1629 году, уже после смерти отца, – Фрэнсис. Якобина и Карл умерли в детстве. Джордж унаследовал отцовский титул герцога Бекингема, Фрэнсис погиб в 1648 году, сражаясь во время гражданской войны в рядах сторонников короля. Однако самым любимым и драгоценным чадом всегда оставалась Мэри, которая получила прозвище Молли. Король Яков обожал ее как собственную дочь или внучку.
Еще одна королевская семья
Чем старше король становился, тем больше его любовь к Джорджу напоминала отеческую. Тон его писем не позволяет усомниться в этом.
На следующий день после свадьбы Бекингема король написал ему: «Мое милое, дорогое и единственное дитя (My only sweet and dear child), твой дорогой папа шлет в это утро тебе и своей дочери благословение. Да подарит тебе Господь счастливое пробуждение, и да благословит Он твое супружеское ложе, дабы у меня появились милые маленькие пажи, с которыми я стану играть в игры: такова моя молитва, сердечный мой друг. Когда ты поднимешься с постели, как можно скорее избавь себя от назойливости людей, способных испортить тебе настроение, чтобы, встретив тебя, я увидел твою белоснежную улыбку…»{91}
Когда Кэтрин была беременна, Яков беспокоился о ее здоровье, хлопоча, как наседка. «Мое милое, дорогое и единственное дитя, – писал он Бекингему, – да благословит Господь тебя и мою дорогую дочь, твою супругу, а также драгоценного малыша в ее чреве. Умоляю тебя: не разрешай ей ездить в карете по улицам, а также ездить быстро. Не позволяй твоей матушке беспокоить ее дурными новостями. Следи, чтобы она не ела слишком много фруктов, и увези ее из Лондона, как только мы уедем. Да одарит меня Бог нынче вечером счастливой встречей с моим дорогим Стини…»{92} Едва родившись, маленькая Молли стала любимицей двора. Ее представляли послам, восхищавшимся ее врожденной грацией, а еще больше – ее умом и очарованием.
Семья Бекингема стала частью королевского семейства, которое, впрочем, в 1620 году состояло из одного принца Карла, если не считать двух шотландских кузенов Леннокса и Гамильтона. Последние никогда не играли роли «принцев крови» в том смысле, в каком это понималось во Франции [25], несмотря на то, что были в прекрасных отношениях с королем. Современники пишут, что во дворце Уайтхолл дети Вильерса «носились вверх и вниз по лестницам, как крольчата возле норы», или, согласно другому свидетельству, «как маленькие феи (like little fairies)»{93}.
Кэтрин стала «дорогой дочерью» короля. Он настоял, чтобы она находилась при нем. «Мое дитя, мой ученик и друг (My sweet dear child, scholar and friend), – писал он Бекингему, – не забудь, о чем я просил тебя: привези ко мне свою дорогую супругу, ибо я желал бы насладиться ее присутствием. Не забудь приехать ко мне сюда [в Теобальде] перед ужином. Твой старый поставщик посылает тебе козленка, а когда ты приедешь сюда, то получишь еще одного. P. S. Я посылаю тебе также трех фазанов, трех кроликов и большого зайца; всех их я убил собственной рукой»{94}. Король, принц Карл и супруг называли Кэтрин сокращенным именем «Кейт». «Дорогой папа» Джорджа относился к ней, как свекор к невестке. Она поверяла ему мельчайшие подробности своей жизни. «Я получила от Вашего Величества две банки сушеных слив и изюма, а также пирожки с фиалками и пулярок, за что покорнейше Вас благодарю. Должна сообщить вам, что намереваюсь в ближайшее время отнять от груди малышку Молли, поскольку думаю, что она достаточно подросла, и боюсь, что молоко у нее плохо переваривается. Я никогда не видела ребенка, который так мало любил бы молоко. Надеюсь, что она легко отвыкнет от груди…»{95} Часто супруги вдвоем подписывали свои письма королю: «Ваши дорогие дети и слуги Стини и Кейт».
Неугомонная матушка
Милость и любовь короля распространялась также на сестру Джорджа Сьюзан, ставшую леди Денби. Ее часто приглашали сопровождать брата и невестку, когда те ехали в Теобальде или другие любимые охотничьи замки короля.
И все-таки в семье Вильерсов был один человек, которого Яков недолюбливал: этим человеком была леди Бекингем, мать Джорджа, все более становившаяся корыстолюбивой интриганкой. Она писала сыну письма, полные недвусмысленных намеков: «Мой дорогой и любимый сын, когда я думаю о величии милости, оказанной Господом вдове и сироте, я искренне изумляюсь. Именно на тебя, любимый мой сын, в изобилии изливаются все эти милости […], в результате чего ты стал учеником и другом того, кто является пророком, нет: больше, чем пророком, – королем…»{96} К сожалению, нам неизвестны ответы Джорджа на послания такого рода.
Вскоре распространился слух, что графиня-мать принимает подарки за ее заступничество перед сыном. «Я думаю, – сострил на эту тему Гондомар, – что Англия весьма скоро обратится в католичество, ибо мать почитают здесь больше, чем сына»{97}. Эта решительная дама не брезговала и настоящим мошенничеством. Рассказывали о ее наглой попытке завладеть золотой цепью из наследства королевы Анны, которую король даровал леди Леннокс. Эта попытка жалким образом провалилась и так сильно возмутила принца Карла, что он потребовал – правда, безрезультатно, – чтобы жадной графине было запрещено появляться при дворе{98}.
Леди Бекингем усугубила неприязнь двора тем, что в 1622 году приняла католичество. Обстоятельства этого обращения столь колоритны, что стоит о них рассказать.
Графиня уже давно питала склонность к наиболее «католицизированной» форме англиканства. Она поддерживала тесную связь с деканом Уильямсом, чье честолюбие нам известно. Злые языки даже поговаривали, будто она стала его любовницей, однако, по словам Артура Уилсона, Уильямс был евнухом. Как знать?
Правда, еще в большей степени, нежели богословие Уильямса, леди Бекингем привлекало богословие римское. Получив согласие короля, она решила облегчить свое сердце. Состоялся диспут, на котором англиканство представлял молодой священник епископ Сент-Дэвидский Уильям Лод, а католичество – иезуит отец Фишер. Отчет об этом диспуте был впоследствии опубликован самим Лодом, из этой публикации мы о нем и узнали{99}. Леди Бекингем желала выяснить, какая из двух церквей является «истинной, непорочной и открытой», способной гарантировать своим последователям вечное блаженство. «Дама спросила епископа [Лода], получит ли католик спасение. Он ответил, что да… […], а иезуит добавил, что не существует никакой другой веры, способной даровать спасение, кроме веры римской». Этот аргумент оказался решающим – леди Бекингем перешла в ряды «папистов». Король был в ярости.
