Стать «женщиной свободной морали» Глория опоздала на десять лет, то есть, родись она десятью годами раньше, в двадцать первом году, ее могли так называть, она была бы двадцатидвухлетней и физически привлекательной. Одно из различий между тем, какой Глория была и могла быть, заключалось в том, что в двадцать первом году ее могли считать «привлекательной для обоих полов», а в тридцать первом оба пола находили ее привлекательной, но разница в смысле была огромная.
Выше уже говорилось, что для повторяющихся периодов отчаяния, мучивших Глорию, существовала причина. Когда Глории было одиннадцать лет, ее развратил мужчина, годившийся по возрасту ей в отцы. Тогда Глория, ее мать и дядя жили в Питтсбурге. Отец, химик, был одним из первых людей, умерших от отравления радием. Произносимое с нежностью или сентиментальным смыслом слово «отец» неизменно вызывало в памяти Глории фотографию его студенческой группы. У матери это была единственная отцовская фотография, со свадебными что-то случилось, когда они переезжали из дома в дом. Групповой снимок был слабым утешением ребенку, желавшему быть таким, как другие дети; она видела отца мужчиной с белым кружком вокруг головы во втором ряду молодых людей, стоящих в три ряда на ступенях какого-то каменного здания. На протяжении всего детства, видя изображение святого с нимбом, она всегда вспоминала отцовскую фотографию и задавалась вопросом, почему нимб не заходит под подбородок святого и почему белый кружок вокруг головы отца не оканчивается у плеч, как у святых; и, думая сначала одно, потом другое, никогда не думала об отце как о святом и всегда думала о святых как о напоминаниях об отце.
Дядя Глории, Уильям Р. Вандамм (Р. означало Робеспьер), был старшим братом ее матери. Он тоже был химиком, учился вместе с отцом Глории в Корнельском университете. После выпуска оба поехали в Чили, но в конце концов возненавидели эту страну и разорвали контракты. Вернулись вместе, и Уэндрес женился на сестре Вандамма. У обеих сторон было немного денег, невеста и жених принесли в семью одинаковые суммы — это был один из скромных, респектабельных браков, которые заключаются каждую субботу. Когда Уэндрес умер, Вандамм устроился в компанию по добыче радия и использовал масонские, профессиональные и политические связи, чтобы иметь деньги для воспитания и образования Глории. Руководство компании хотело дать вдове акции, но Вандамм отказался, в результате, как выяснилось впоследствии, упустил около миллиона долларов, но заметил это только сам и ничего не говорил сестре.
Вандамм был неплохим промышленным химиком и очень хорошим дядей. Пока Глория была маленькой, он почти не жил дома. Устраивался на работу, около года держался на ней, потом находил лучшую, приобретая деньги, опыт и знакомства. Жил в мужских клубах и отделениях Ассоциации молодых христиан по всей стране, половину ежегодного отпуска брал на Рождество, чтобы провести праздник с сестрой и племянницей. Привозил замечательные подарки, обычно выбранные одной из красивых молодых женщин, к которым он был внимателен. В каждом городе, где работал Вандамм, повторялось одно и то же. Он был хорошо одетым, представительным, неплохо зарабатывающим и холостым. Поэтому выбирал одну из молодых женщин, с которыми был знаком, водил ее в приличные места на танцы, присылал ей цветы и постоянно говорил о том, какая замечательная вещь эта дружба. Всякий раз, бросая работу и уезжая в другой город, оставлял озадаченную молодую женщину, которая приглашала его домой на воскресные обеды пятьдесят раз в году, но ничем не могла похвастаться, так как цветы и конфеты недолговечны. Существовало два исключения: первое представляла собой молодая женщина, которая влюбилась в него и не собиралась это скрывать. В этом случае ему пришлось отойти от платонической политики, потому что она смотрела на него влюбленными глазами всякий раз, когда видела, в компании или наедине. С риском, что ему не удастся прекратить их отношения, Вандамм сказал ей, что она вызывает у него такие чувства, каких не вызывала ни одна женщина, и поэтому он бросает работу на заводе. Если останется, у него возникнет искушение попросить ее о том, на что не имеет права. Она пожелала узнать, почему не имеет. Из-за сестры и племянницы. У них есть только те деньги, которые он может давать им, других никогда не будет. Поэтому ему очень не хочется бросать эту работу; он был в состоянии делать для них то, чего не мог делать раньше. «Я никогда не женюсь», — заявил он так, будто это был вопрос государственной политики. Ее это устраивало. Его тоже; он стал не менее привлекательным, наоборот, начал выглядеть высоким, сильным, филантропом, тайно раздающим миллионы. У нее появилось чувство, какого никогда не бывало. Раньше она и все женщины вроде нее слегка боялись, что холостяки сравнивают подходящих по возрасту женщин. Но Уильям не сравнивал. Он выбрал ее, хотя и не мог из-за своих иждивенцев заниматься с ней любовью. Однако это оказалось только вопросом времени. «Возьми меня», — сказала она однажды лунной ночью и завела руки за спину. В тот миг он был не совсем готов взять ее, но через минуту смог. И до конца того года брал ее каждый воскресный вечер, после посещения каждым субботним вечером аптеки в другой части города. В хорошую погоду они неторопливо прогуливались по заднему двору и внезапно ныряли в каретный сарай. В скверную приходилось дожидаться, пока ее отец с матерью лягут в постель, а потом спускаться в подвал. У подвальной двери они ставили помойное ведро, чтобы, если кто-то станет спускаться, оно скатилось по ступеням с предостерегающим грохотом. В каретном сарае было лучше: в ландо ее нижняя юбка не так пылилась, как на подвальном полу.
Вторым исключением стала девушка в следующем городе. Вандамм влюбился в нее и сделал ей предложение. Она отвергла Уильяма с такой категоричностью, что ей стало его жаль, и она предложила ему оставаться друзьями. Он радостно ухватился за это предложение и готов был сделать для нее все, что угодно. Много лет спустя он прочел о ней в газете. Она и женатый мужчина, врач из того же круга, встретили смерть в одном из чикагских отелей. Врач выстрелил ей в сердце, потом застрелился сам. И тут Вандамм понял, почему она его отвергла; у нее был другой.
Начало мировой войны оказалось для Вандамма благоприятным, так как ему стало надоедать все, кроме свободы. Он начинал ненавидеть визиты в аптеку по субботним вечерам; ему была ненавистна невозможность заснуть сразу; было ненавистно постоянно быть начеку, чтобы его не склонили сделать брачное предложение. Ему были противны маленькие университетские клубы, в которых он жил. Были ненавистны американские акценты. Ни в одном городе он не произвел впечатления на первые три семейства. Встречаясь с ними, Вандамм понимал, кем они его считают: человеком из восточных штатов, который оказался там непригодным и решил, что лучше быть королем среди обезьян, чем обезьяной среди королей. Он решил, что впечатлений набрался достаточно и отныне будет заколачивать деньги.
Вандамм поехал в Питтсбург и без труда нашел работу. В годы войны он получал превосходное жалованье, и они с сестрой купили дом в Ист-энде. Вышло так, что ему пришлось уезжать снова, на сей раз в Уилмингтон, штат Делавэр, но его визиты домой — он считал этот дом родным — стали более частыми. Одним из результатов этих частых визитов стало открытие, что он обожает племянницу. Он бы ни за что так не выразился. Он даже приучил себя не употреблять слово «любовь». Но всякий раз, когда терял Глорию из виду, начинал ждать, когда увидит ее снова. Он мог любить ее, не опасаясь что-то не то сказать или сделать. Это было громадным облегчением после долгих лет осторожности. Началось это с красоты ребенка, и он гордился родством с нею. Глория хорошо выходила на фотографиях, и он носил ее моментальные снимки в бумажнике. Он был рад, что она не его дочь, потому что мог любить ее больше. Отцы должны любить дочерей, и подчас тут нет ничего, кроме долга, но дядя может любить маленькую племянницу, они могут быть друзьями, она будет слушать его, и он может быть с ней как угодно расточительным. Его сестра одобряла это увлечение брата, хотя и понимала, что он все больше и больше придает ей статус привилегированной гувернантки.
