И все равно Джука, как никогда прежде, благодарила судьбу за свое запретное ведовство. Лишь благодаря ему она все еще держалась на ногах.

Женщина знала: пока у нее есть дар, она не одна. Тайные знания, передававшиеся в ее роду из поколения в поколение и приобретенные ею самой за годы пытливого наблюдения за природой, должны были стать ей опорой в горестный час потери спутника жизни.

Для Джуки не было большей радости, чем видеть, что все вокруг источает великую жизненную силу, следить, как она струится между людьми, то притягивая их друг к другу, то отталкивая. Когда не стало Дане, их первенца, этот таинственный дар сделался для нее утешением, как христианская вера – для ее супруга.

Впрочем, у дара имелся существенный недостаток: он исчезал и появлялся когда вздумается. В это холодное утро Джука ощущала в груди гнетущую пустоту. Смерть приблизилась к Милу почти вплотную, и лишь надежда увидеть сына еще держала его на земле.

Джука твердо сказала себе, что все сложится как должно: сын застанет отца в живых, и они успеют помириться. Закутавшись в два одеяла, она на цыпочках побрела наверх проверить, как там Милу. Дверь в его спальню была приоткрыта, в комнате царил полумрак: тяжелые гардины почти не пропускали дневной свет. Зайдя, женщина первым делом зажгла на тумбочке у изголовья свечу.

От спящего исходили волны жара, образовывая вокруг его лица неровное, слабое свечение. Раб божий Милутин Тесла готовился к встрече с Господом. Душа его рвалась прочь из тела, но разум и чутье продолжали хвататься за жизнь, пока не приедет сын. Девочки уже успели проведать отца и по-своему с ним попрощаться. Чтобы отправить дочерей домой, к мужьям, Джуке пришлось прибегнуть ко лжи во спасение и заверить их, что назавтра они смогут вновь повидаться с больным.

Джука не сомневалась: ее супруг не сможет отойти с миром, пока не увидит Николу. Единственный сын стал для Милутина Теслы горчайшим разочарованием: стоило им оказаться в одной комнате, как в воздухе повисал тяжкий дух плохо скрытой вражды. Даже матери не под силу их примирить; для нее было неслыханной радостью, если двое дорогих ей мужчин могли хотя бы тепло поздороваться.

Убедившись, что муж спит, Джука отправилась на кухню, согреть чайник к приезду сына. Возможно, и у Милу найдутся силы сделать хоть пару глотков. Еще надо позаботиться о дровах для камина. А потом останется только сидеть и ждать Николу.

Едва вода в чайнике начала кипеть, в дверь постучали. Сердце Джуки радостно встрепенулось: такую характерную дробь отбивал только Никола. Женщина бросилась открывать, говоря себе, что сын неспроста появился именно тогда, когда вскипел чайник. Возможно, то был знак, что в последние часы Милутина в семье воцарится мир.

Джука распахнула дверь, впустив в дом зябкий воздух промозглого дня, и на пороге – ужасно высокий, с потертым чемоданом – предстал ее сын. На мать Никола даже не взглянул. Он застыл на крыльце, странно сгорбившись, и внимательно разглядывал что-то у себя под ногами. Джуку напугала его странная, напряженная поза.

Решив, что мальчик слишком убивается из-за отца, мать шагнула вперед, чтобы обнять его. В ее объятиях Никола немного расслабился и дал затащить себя в дом.

Второпях обменявшись приветствиями, мать и сын поспешили наверх. Никола бережно придерживал Джуку за плечи, а та шептала сбивчивой скороговоркой:

– Не знаю, переживет ли он эту ночь. Не вижу. Я отчего-то перестала видеть. – Задержавшись у двери спальни, она добавила с горькой улыбкой: – Но материнское чутье у меня осталось, и оно подсказывает, что ему не терпится с тобой попрощаться. Вы ведь помиритесь, правда?

Никола кивнул и сжал ее руку. Джука облегченно вздохнула, ободряюще улыбнулась сыну и осторожно приоткрыла дверь.

– Иди один. – Она погладила его руку и побрела вниз, к теплу камина.

Никола глубоко вздохнул и весь сжался, чтобы не пустить с собой видения. Теперь можно было идти.

* * *

Он приблизился к кровати, сел у изголовья, коснулся желтой, исхудавшей руки больного. Старый священник силился что-то сказать. Его слабый голос едва пробивался сквозь тяжкое, свистящее дыхание:

– Я был с тобой слишком суров, Никола. Когда умер твой старший брат…

– Дане.

– Когда твой старший брат умер, я решил вылепить из тебя его подобие. Только ты-то в чем провинился? Ты был всего лишь маленьким мальчиком, который изо всех сил старался угодить отцу, но эта задача оказалась непосильной.

– Вовсе нет, отец! Я до сих пор…

– Бог не дал тебе и половины его талантов! Я сразу понял, что ты не равен брату силой духа, но у меня оставалась надежда, что тебе передалась хотя бы толика его блестящего ума. Я закрывал глаза на твои беды. Вернее, на твою единственную беду.

– Дане ведь был так молод. Мы не знаем наверняка, как все могло обернуться…

– Твоя мать давала мне письма, которые ты присылал с учебы, все сочинения и тетрадки. Я все читал.

– Правда?! – зарделся Никола.

– А как же иначе! Я должен знать, чем живут мои дети. Ты мой сын. И всегда им будешь. – Старик надолго замолчал, собирая последние силы. Немного переведя дух, он продолжал:

– Никола, все твои записи – части единого целого. У тебя есть какая-нибудь идея? Действительно большая идея?

Никола задохнулся от восторга:

– Да! Конечно, есть! Папа, ты должен знать: хоть я и не стал ни монахом, ни священником, вся моя жизнь – служение. Я посвятил себя науке. Это моя миссия, мое призвание, дело всей моей жизни. – Он говорил страстно, убедительно, так, чтобы отец мог расслышать каждое слово и ощутить его вес. – Папа, я убежден, что силу электричества можно поставить на службу человеку! Главные открытия в этой области еще предстоит сделать, но уже сейчас… – Никола понизил голос до звонкого восторженного шепота: – Эта сила способна дать куда больше, чем банальные телефонные линии. С ее помощью можно будет передавать сообщения в любую точку земного шара. Откуда угодно куда угодно.

Несмотря на боль и слабость, отец Милутин слушал сына с напряженным вниманием. Внезапно он поднял руку.

– Так ты говоришь о мире, в котором каждый человек сможет в любой момент связаться с кем пожелает?

– Ну да! – с энтузиазмом подхватил Никола. – Пока это только теория, но я уверен, ее можно воплотить в жизнь.

– Ага, – пробормотал старший Тесла, отвернувшись к стене. – Кажется, понимаю. Правда, я надеялся услышать от тебя нечто иное.

Никола помрачнел:

– Что же?

Больной закрыл глаза и произнес очень мягко, почти ласково:

– Никола. Всем известно, как слаб человек перед лицом зла. А ты предрекаешь… Нет! Не просто предрекаешь, предлагаешь создать такую вещь! – Священник глубоко вздохнул, и продолжал, вкладывая в слова последние, предсмертные силы: – Ты предлагаешь построить мир, в котором каждое создание Божье предстанет перед другими во всей своей слабости и мерзости!

Никола растерялся. Внезапный удар пришелся в самое сердце. Мысли путались, и запертые в глубинах сознания видения рвались наружу. Он моргнул и поморщился, словно защищаясь от мельтешащей перед глазами мошкары.

Старик наблюдал сквозь полуопущенные веки, как сын до судорог напрягает мускулы, уставившись в одну точку на стене. Несколько мгновений в комнате царило молчание.

От угасающего взора Милутина Теслы не укрылось ничего. Когда он заговорил, его слова были полны отцовской любви. Голос звучал мягко, но в глазах горел недобрый огонь, а уголки губ кривила горькая усмешка:

– В тебе сидит демон.

Никола отпрянул и вскочил на ноги:

– Что ты говоришь?! Какой еще демон?!

Милутин продолжал так же мягко:

– Я все вижу, Никола! Я знаю, ты не можешь с ним совладать. Твоя мать во всем мне призналась, много лет назад. – Он через силу улыбнулся. – Она рассказала, что слышала той ночью, когда у тебя был жар. Помнишь? Тебе тогда было восемнадцать.

– Папа, – прошептал Никола, упрямо глядя в сторону. – Я думал, ты позвал меня, потому что хотел помириться.