— Ты бы хоть ножи поточил, лодырь, — сказала мама. — Сидишь, киснешь от безделья.
Я достал ручное точило, выгреб из буфета все ножи, и вскоре по кухне запрыгали веселые новогодние искры.
— Мам, — позвал я, закончив работу.
— Ну, чего тебе, — ответила она не оборачиваясь.
— Улыбнись, а?
— Отстань. Некогда мне. Я сегодня с вечера на сутки заступаю.
— Ну, улыбнись. Мне надо.
— Я смотрю, тебе совершенно нечего делать. Принеси-ка свой дневник. Давно что-то его не видно.
— Ну, при чем здесь дневник!
— А при том, что ты совершенно перестал заниматься! Рыскаешь целыми днями по двору, выпучив глаза. Неси без разговоров дневник!
Я вздохнул и поплелся за дневником. Мама оставила несчастную курицу в покое, вытерла руки и надела очки.
— Ну, конечно! Все правильно. Ботаника — три, математика, контрольная — три с двумя минусами, на полях замечание. А он меня еще улыбаться просит. Тут плакать впору. «Ходил во время урока рисования». Это что еще за фокусы?! Совсем спятил?! Тебе что, школа — Невский проспект? Гуляет он, видите ли, во время урока.
— Да ничего я не гуляю. У меня кисточки не было. Вот я у Светки Юрковой и взял.
— У тебя никогда ничего нет. А почему задания не записаны? Вам что, не задают уже? Иди, заполни дневник и делай уроки.
— Если хочешь знать, — сказал я в дверях, — я тебя не просто так улыбаться просил. Нам задание такое дали: написать, почему улыбается Джоконда.
— Время у нее было, вот и улыбалась, — сказала мама, опуская курицу в кипящую воду. — Я до свадьбы тоже Джоконда была. Только вот Леонардо да Винчи не нашлось.
Я взял на всякий случай из папиной комнаты энциклопедию и начал писать сочинение.
«Мне очень нравится картина великого итальянского художника эпохи Возрождения Леонардо да Винчи «Джоконда».
Это первое предложение мне самому страшно понравилось, потому что в нем была целая дюжина слов и оно заняло сразу три с половиной строчки в тетради. И я стал писать дальше.
«…Скорей всего, Джоконда сидит на открытом балконе, потому что у нее за спиной какие-то болотца, кочки и ручейки. Значит, действие происходит на даче, а не в городе. У Джоконды темные распущенные волосы, румяные щеки и коричневые глаза. И еще она тихонечко улыбается. Почему она это делает — не известно. Мой друг Геннадий Петров говорит, что она стесняется Леонардо да Винчу. Мама говорит, что у нее много свободного времени. Но это все неправильно. А как правильно, я не знаю. Но если бы Джоконда висела в моей комнате, я бы подолгу на нее смотрел. Хотя и не могу объяснить, что в ней такого особенного. Ведь не такая уж она и красивая, как, например, артистка Белохвостикова».
Тут я остановился и крепко задумался. Потом приписал: «…В заключении моего сочинения хочу честно признаться, что не сумел разгадать улыбку Джоконды. Жаль, что великий итальянский художник эпохи Возрождения Леонардо да Винчи не оставил на этот счет никакой объяснительной записки».
За сочинение я получил три — четыре. Три за грамотность, четыре за смысл.
А потом промелькнули еще две недели и наступили летние каникулы. И я совершенно забыл про Джоконду и про ее загадочную улыбку. На лето я поехал в спортивный лагерь, а Генка отправился в Хосту к своей тетке.
В конце августа вся наша секция вместе с тренером вернулась в город. На перроне меня встречала мама. На ней было какое-то новое, незнакомое мне платье, а волосы были подстрижены и как-то необыкновенно хорошо уложены. Мама показалась мне очень красивой и совсем молодой. И все-таки это была мама. Она стояла и чуть улыбалась мне, сжимая в руках маленькую, глупую сумочку. И тут я вдруг понял, как сильно соскучился по ней за эти два с половиной месяца. Мне даже захотелось бросить на платформу чемодан и побежать ей навстречу. Но я сдержался и степенно подошел.
— Ну вот, ты и приехал, — сказала мама и взъерошила мне волосы. — Отощал немного, но вырос.
— А как папа? Где он? — спросил я.
— О, твой папа пишет книгу. Говорит, настоящую. Забросил свой диктофон, купил поршневую ручку с позолоченным пером и сидит, не вылезая. Я, говорит, учусь писать… Да, к тебе друг твой уже два раза заходил. Он позавчера приехал.
Генку я встретил во дворе у нашей парадной. Лицо у него было совершенно черное, нос облупленный, а волосы совсем выгорели и стали белыми.
— Здорово, — сказал Генка и толкнул меня в плечо. А потом улыбнулся. И я чувствовал, что Генка очень рад меня видеть. — А я вот тебе раковину привез. Ты не думай, не на базаре купил. Сам нырял.
Генка полез в карман и протянул мне раковину. А я, сам не знаю, почему, вдруг про портрет Джоконды вспомнил. И про ее загадочную улыбку. И тут неожиданно я понял, в чем заключается разгадка. Надо только спросить немного по-другому: «Кому улыбается Джоконда?» И тогда все сразу ясным становится. Потому что улыбается она Генке, мне, моей маме, Вере Сергеевне и всем-всем людям. А когда кто-то тебе так хорошо улыбается, то хочется видеть этого человека все время. И если долго не видишь, то начинаешь сильно скучать.
Вот только Катька Аношина… Кому улыбалась она?
