– Нет.

– Вы заняты?

– Вы уйдете или нет! – это был не вопрос.

– Я только хочу с вами поговорить.

Тишина. К насекомым подошло подкрепление. Духота виргинского лета и омертвляющая, жаждущая пота ночь жужжали и гудели вместе с насекомым.

– Я не уйду, пока вы со мной не поговорите.

– Брюстер знает, что вы надоедаете одному из сотрудников?

– Да.

– Не может быть, это ложь. Оставьте меня в покое.

– Только после того, как мы побеседуем.

Послышались шаги. Дверь отворилась. Перед ним стояла Дебора Хиршблум. На ее лице можно была прочесть выражение усталого упорства матери, не желающей подчиняться капризам ребенка. Лицо было строгим и спокойным, что подчеркивало красоту его мягких линий.

Глаза – темные бриллианты в оправе нежной белой кожи, озаренной веснушками. Плотно сжатые губы без намека на губную помаду не оставляли стоящему перед ней Римо никакой надежды.

– Ну, в чем дело?

– Я хочу с вами поговорить. Можно войти?

– Уже поздно.

– Я знаю. Можно войти?

Она повела плечами и жестом пригласила его в дом. На ней была простая блузка цвета хаки и такие же шорты. Ноги босы. Кабинет был почти пуст, если не считать сложенных чуть ли не до потолка книг и шахматной доски на небольшом столике рядом с торшером. Два стула, металлическая койка, на которую она села с таким видом, что это никак нельзя было принять за приглашение.

– Могу я сесть? – спросил Римо, кивнув в сторону стула.

Это было позволено.

– Как вы уже знаете, все остальные руководители отраслевых проектов Форума встречались и беседовали со мной.

Никакой реакции. Римо продолжал:

– И мне стало интересно, почему вы меня не пригласили?

– Мне это ни к чему.

– Вот я и заинтересовался, почему это так?

– Поточу, что человек, избивающий семерых хулиганов, совсем не такое уж удивительное явление, каким его, очевидно, считают мои коллеги.

– Значит, для вас насилие – обычное явление…

– Жестокость исходит от вас, и мне это абсолютно не нравится. Я знаю, что Хокинс приземлился без парашюта, а вы – с парашютом, принадлежавшим ему. Я знаю, что он пытался вас убить, но погиб.

– Вы израильтянка, да?

– Да. Вы это знаете.

– И вас отталкивает насилие?

– Да.

– Разве израильтяне не обязаны проходить службу в армии?

– Да, обязаны.

– И все же вам не по нраву жестокость и насилие?

– Да, конечно. Почему бы и нет?

– Потому что ваш народ не смог бы выжить без насилия. Ему приходится быть жестоким. Если арабы перестанут стрелять, они получат мир и покой. Если перестанете стрелять вы – получите еще одну войну.

– Мистер Пелхэм, к чему вы клоните? Из-за того, что мы находимся в численном меньшинстве в пропорции 1:150 по отношению к людям, к несчастью, поставившим целью нации наше полное уничтожение, из-за этого мне должно нравиться то, что я делаю для спасения и выживания? Чтобы жить и выжить, нужно, кроме всего прочего, копать и чистить выгребные ямы. Но при этом совершенно не обязательно любить это занятие. Чего вы на самом деле добиваетесь? Вам абсолютно все равно, как я отношусь к насилию. Это вас не интересует. Что вы хотите?

– Понимаете, передо мной возникла проблема, и вы – ее часть. Видите ли, я отвечаю за безопасность тех, кто тут живет и работает. А все постоянно находятся в движении, особенно вы, и поэтому для того, чтобы реально обеспечить безопасность, я должен иметь хотя бы общее представление, где вас, при случае, найти. Нападение на Форум этой банды мотоциклистов может быть только преддверием других, грядущих событий. Не уверен, что это произойдет, но если они еще что-то придумают, я должен обеспечить безопасность всех и каждого из ведущих специалистов.

– В английском языке, мистер Пелхэм, есть слово, которым можно охарактеризовать сказанное вами. Оно четко в определении и значимо по сути.

Римо почувствовал, что сейчас получит.

– Что это за слово? – спросил он.

– Чушь, – мягко сказала доктор Хиршблум.

– Но, Дебора…

– Это чушь, Римо, чушь и вам этого не опровергнуть никогда. Бандиты приехали из-за вас. Они задирали вас. И они до вас добрались. Вернее, вы добрались до них.

– Они напали на меня, чтобы затем расправиться с вами. Вам знакома аналогичная ситуация: Россия атакует нас, Америку, через Израиль.

– Зачем вы переводите все на международный уровень? Вы сидите тут, интересуетесь моей жизнью и работой абсолютно не для того, чтобы защитить меня, так как знаете, что я в вашей защите абсолютно не нуждаюсь. Поэтому, зачем вам знать, где меня можно найти? Для того, чтобы причинить мне зло? Верно?

– Чушь.

– Ха, мистер Пелхэм…

– Римо, помните?

– Хорошо. Римо, спокойное ночи.

– Дебора, я хочу снова встретиться с вами.

– Я знаю. Но, прошу вас, не добивайтесь этого таким устрашающим образом, как в тот день, или так назойливо, как сегодня.

– Устрашающим? Вы испугались? Вы совсем не выглядели напуганной.

– Зато теперь я боюсь, потому что знаю, что вы успевали даже следить за мной и окружающими.

Дебора казалась спокойной, на губах – холодная официальная улыбка. Римо распознал самоконтроль, которым владеют лишь те, кому часто приходится сталкиваться лицом к лицу с опасностью. Такие люди вырабатывают самообладание или погибают, а если нет – значит им невероятно повезло.

– Хорошо. У меня было время смотреть вокруг, предположим, что это так. Предположим, что моя оборона на самом деле была нападением. Предположим всякие такие вещи.

– Тогда, мистер Пелхэм, остается предположить, что вы – не полицейский.

– Ладно, предположим.

– Следовательно, вы кто-то другой?

– Следовательно, я кто-то другой.

– Это меня и тревожит. Мне стало страшно, когда я увидела знакомые мне способы нападения, а затем поняла, что к ним добавлены многие другие приемы, которые мне не известны. Мне на самом деле было страшно в тот день, мистер Пелхэм. Я испугалась вас. Я боюсь вас и теперь.

– Странно, вы же психиатр.

– К тому же я устала, мистер Пелхэм. Доброй ночи. Я не знаю, для чего вы здесь на самом деле. Может быть для того, чтобы, как вы выражаетесь, нас охранять. Мне приходилось встречать таких как вы. Когда я была еще маленькой девочкой, я знавала добровольца из Америки. Он научил нас оборонительной стойке, а два дня назад я заметила, что ею пользуетесь и вы.

Чиун в Израиле? Не может быть, подумал Римо. Стойка? Но ее показал Римо не Чиун. Этой стойке, с виду очень неловкой постановке ног, создающей впечатление, что ты собираешься шагнуть назад, когда на самом деле, следует движение вперед, научил его…

Нет, это был не Чиун. Первые дни тренировок после казни на электрическом стуле… Ну, конечно! Конн Макклири. Конн Макклири в Израиле?!

Дебора встала и подошла к двери. Римо остался сидеть.

– Этот человек, он вам понравился? – спросил Римо.

– Его любила вся деревня. Но сейчас он мертв, и такая же судьба ждет всех нас. Вопрос только в том, когда. И все мы стараемся отдалить это «когда», правда?

– Когда этот человек умер?

– Вас он, кажется, очень заинтересовал. Почему?

– Возможно, я знал его.

– Если это так, то мне нечего вас бояться, поскольку он был хороший человек. Именно это нам всем запомнилось больше всего. Ведь то, чем он занимался, не часто привлекает хороших людей. Он был редкостью. И он умер. Мне кажется, что он умер раньше, чем было предназначено. Хорошие люди редко живут долго.

Теперь ее голос звучал мягче, Римо услышал в нем какой-то надлом, эмоциональная дрожь была сильнее, чем можно было ожидать. Чувствовалось, что ее охватили воспоминания, которые не изгладятся никогда.

– У этого хорошего человека, – спросил Римо, – не было одной руки?

– Да, – сказала Дебора.

– И его звали Конн Макклири?

– Да, – сказала Дебора и захлопнула уже было открытую дверь.

– Значит, вы его знали?

– Да, – сказал Римо, – я знал его.