Новое пристанище Джеральда было довольно миленьким домиком — приятным и неброским. Это жилище вполне подходило для преуспевающего хироманта или виолончелиста. В гостиной толпился народ — люди стояли, сидели, разговаривали, пили чай, грызли печенье. Завидев нас, Джеральд тут же бросился навстречу, на ходу представляя гостей: Весы — Близнецы... Стрелец — Водолей... Лев — Козерог... и так далее. Все напоминало атмосферу «Алисы в Стране чудес», а Джеральд теперь, когда я видел его в домашней обстановке, имел отчетливое сходство с глашатаем Красной Королевы.
Когда всех перезнакомили, я занял место в глубине эркера и стал наблюдать за происходящим со стороны. Мне было интересно, кто первый ко мне привяжется. Долго ждать не пришлось.
«Вы интересуетесь астрологией?» — спросил меня бледный субъект с запавшими щеками — он с трудом поднялся с дивана, где сидел, зажатый с двух сторон безвкусно одетыми женщинами с лицами цвета овсянки.
«Немного», — ответил я, улыбаясь и пожимая его вялую руку.
«Мы все так любим Джеральда. Он просто волшебник. Не знаю, что бы мы без него делали».
Я ничего не ответил, и возникла неловкая пауза. Он продолжал:
«Вы, полагаю, живете в Голливуде, мистер... Простите, напомните мне ваше имя. Я — Хелблингер... Джулиус Хелблингер».
Я снова протянул руку и сказал:
«Рад познакомиться, мистер Хелблингер. Нет, я здесь не живу. Приехал погостить». «Вы, наверное, юрист?» «Нет, писатель».
«Писатель... как интересно! А могу я поинтересоваться, какие книги вы пишете?»
Тут мне на помощь пришел Джеральд, который прислушивался к нашему разговору и теперь, крайне возбужденный, присоединился к нам.
«Не советую вам открывать его книги, — сказал Джеральд, подняв одну руку вверх и расслабив кисть так, что пальцы свободно болтались. — У него очень порочное воображение, не так ли, „Двадцать шестое декабря“?»
В этот момент одна карга предприняла попытку подняться с дивана с помощью изящной трости с золотым набалдашником. Увидев, что она беспомощно, как дохлая рыба, валится обратно на диван, я поспешил прийти ей на помощь. Занимаясь ею, я обратил внимание на ее ноги, которые напоминали две сухие щепки. Похоже, она никогда не совершала пути длиннее, чем от автомобиля до подъезда. Глаза на бледном, одутловатом лице были похожи на два семечка — вроде тех, которыми кормят птиц. Огонек в этих тусклых глазках мог вспыхнуть только алчным блеском. Она могла бы быть сестрой-близняшкой Кэрри Нейшн, изображенной Грантом Вудом в состоянии дьявольского озарения. Я ясно представил, как она поливает хризантемы из дырявого цветочного горшка на лужайке в родной Пасадене. Скорее всего она от парикмахера шла к нумерологу, от нумеролога — к хироманту, от хироманта — на чаепитие, где после второй чашки чаю начинала чувствовать некоторое шевеление в кишечнике, поздравляя себя с тем, что сегодня может обойтись без слабительного. Иметь хороший стул для нее, без сомнения, — самая большая радость в жизни. Ставя старушку на ноги, я слышал, как ее черствое сердце стучит, словно ржавый механизм «Ингерсолла».
«Вы очень любезны, — произнесла она, пытаясь изобразить на своем каменном лице некое подобие улыбки. — Мои бедные ноги то и дело подводят меня. Джеральд говорит: все оттого, что Марс противостоит Сатурну. Похоже, это мой крест. А вы кто? Телец? Нет, дайте немного подумать... Близнецы? Так?»
«Да, — ответил я. — Я, моя мать и сестра — все мы Близнецы. Странно, правда?»
«Да уж», — ответила она, тяжело дыша от титанических усилий справиться с головокружением. Кровь наполняла ее вены, как чернила промокательную бумагу.
«Джеральд говорит, что я принимаю все слишком близко к сердцу... но как не волноваться, если правительство отнимает весь твой доход? Понятно, что войну надо выиграть, но, Бог мой, с чем мы останемся, когда все кончится? Я не буду моложе — это уж точно. У нас осталась всего одна машина, и — как знать? — может, мы и ее лишимся. А что вы думаете об этой войне, молодой человек? Разве не ужасно, что все время льется кровь? И можно ли надеяться, что хотя бы здесь мы в безопасности? Не удивлюсь, если японцы высадятся в Калифорнии и займут все побережье под самым нашим носом. Что вы думаете? Вижу, вы очень терпеливый слушатель. Простите мою болтовню. Я уже больше не молода. Ну, так что?»
Я молчал и только улыбался — думаю, немного печально.
«Вы, надеюсь, не иностранец?» — спросила она несколько встревожен но.
«Нет, — ответил я. — Я американец». «Откуда? Из Среднего Запада?»
«Нет, из Нью-Йорка. Я там родился».
«Но не живете там? Я вас не осуждаю. Там жить невозможно... столько иностранцев. Я уехала оттуда тридцать лет назад и возвращаться не собираюсь... О, леди Астенброк!.. Как я рада снова вас видеть. Когда приехали? Я и не знала, что вы в Калифорнии».
Я стоял и держал ее палку. Старая ведьма, похоже, совсем забыла про меня, хотя я по-прежнему был рядом, готовый поддержать ее шаткий скелет, если старуха пошатнется или станет валиться на пол. Наконец, заметив, что леди Астенброк бросает смущенные взгляды в мою сторону, она заскрежетала заржавевшими членами и отодвинулась на неполный дюйм в сторону — только чтобы дать мне понять, что о моем присутствии не забыли.
«Леди Астенброк, позвольте представить мистера... Простите, как, вы сказали, вас зовут?»
«Я вам ничего не говорил, — произнес я твердо. И, выдержав паузу, прибавил: — Химмельвайс. Август Химмельвайс».
Леди Астенброк заметно поморщилась, услышав ужасное тевтонское имя. Она протянула мне два ледяных пальчика, которые я сжал так лихо, что послышался хруст. Но еще больше, чем это отвратительно экспансивное рукопожатие, леди Астенброк рассердил мой наглый взгляд, который я тут же устремил на три вишенки, свисавшие с полей ее умопомрачительной шляпы. Только чокнутая английская аристократка могла выбрать такой фасон. Она стояла предо мной, как творение подвыпившего Гейнсборо, на которое заключительные мазки нанес Марк Шагал. Чтобы вызвать у окружающих образ Империи, нужно было всего-то засунуть пучок спаржи меж высохших грудей. Ее грудь! Автоматически мой взгляд скользнул туда, где ей положено быть. Тут же возникло ощущение, что леди Астенброк в последний момент, когда прыскала духами из пульверизатора, сунула туда ваты. Не сомневаюсь, что она никогда не рассматривала то, что в их кругу называется интимными местами. Какая мерзость! И раньше, и теперь... Если бы время от времени не возникала необходимость помочиться, о них вообще можно было бы забыть...
«Леди Астенброк — автор книг о Винни Вимпл», — поспешила сообщить мне старая карга из Пасадены. При этом сообщении я должен был изобразить аu courant*, но мне было наплевать, кто такая леди Астенброк — знаменитая писательница или чемпионка по крокету. Поэтому я отозвался довольно спокойно: «Сожалею, но мне ничего не известно об этих книгах».
* Полная осведомленность (фр.).
Мои слова разорвались бомбой.
«Не говорите нам, мистер...»
«Мистер Химмельвайс», — пробормотал я.
«Не говорите нам, мистер Химмельвайс, что вам ничего не известно о Винни Вимпл. Эти книги знают все. Где вы провели все эти годы? Бог мой, я ничего подобного не слышала».
Леди Астенброк снисходительно произнесла:
«Мистер Химмельвайс, возможно, читает Томаса Манна, Кроче и Унамуно. Я на него не в обиде. Я пишу от скуки. И сама не могу себя читать. Мои книги просто чудовищно примитивны».
«Как вы можете такое говорить, дорогая леди Астенброк! Ваши книги очаровательны! Прошлой зимой, когда у меня разыгралась подагра, я их заново перечитала... все подряд. Какое у вас воображение! Какая буйная фантазия! Не знаю, что бы мы делали без ваших книг о Винни Вимпл, просто не знаю... Ах, вот и барон Хафнагель. Я должна перемолвиться с ним. Простите, леди Астенброк». И она заковыляла в другой конец комнаты, истерически визжа: «Барон Хафнагель! Барон Хафнагель!»
Леди Астенброк опустилась на диван с такой осторожностью, словно у нее была стеклянная задница. Я предложил принести ей чаю и печенья, но она явно не слышала меня. Ее остекленевшие глаза уставились на фотографию полуголой чувственной блондинки, стоявшую на маленьком столике у ее локтя. Я попятился от дивана и тут же налетел задом на актрису, со следами былой красоты на увядшем лице. Я уже открыл рот, чтобы извиниться, но меня опередил резкий смешок, похожий на шелест слюды.
