Я хотела бы поверить ему, но не могу. Сейчас не могу, потому что все время думаю о Риккардо. Я безумно по нему скучаю. Спрашиваю себя, о чем они сейчас говорят. Может, он передумал и внезапно почувствовал себя счастливым, гладит ее по животу, они вместе выбирают имя ребенку, а он глядит в ее бездонные голубые глаза и произносит: «Хорошо бы родилась девочка, такая же красивая, как ты».

– Кьяра, ты меня слушаешь? С тобой все в порядке?

– Да-да, конечно. А что?

– Ты скрежещешь зубами, наворачивая пиццу.

– Ах да… Со мной бывает, когда я голодна, а когда я голодна, я нервничаю, – говорю я, вытирая салфеткой рот. – Будет лучше, если ты отвезешь меня домой.

На обратном пути мы молчим, Андреа ставит компакт-диск с записью колоколов и бубенчиков.

Прощаясь, благодарю его, как благодарила бы таксиста.

– Мы можем хотя бы остаться друзьями?

– Идет, – улыбаюсь я.

– Пока. – Он целует мою руку.

Но не так, как раньше, – более интимно, более чувственно.

Или мне просто так показалось.

Дома включаю компьютер и читаю письмо от Лоренцо.

...

Привет, Адзурра,

я читал и перечитывал твое письмо. Ты не представляешь, как оно меня взволновало. Должно быть, ты очень чувствительная натура, ты много страдала.

Мои воспоминания причиняют мне такую боль, что, кажется, лучше умереть. Если бы я мог, я с удовольствием от них избавился бы.

Люди, которые нам дороги, входят в наше сердце и пускают там корни. Создают себе жилище, устраиваются и живут там годами, становясь частью тебя самого.

И если они в один прекрасный день вдруг решают переехать, они увозят с собой все, даже то, что им не принадлежало: веру, радость, оптимизм, желание жить. А ты остаешься один, измученный, опустошенный, ты больше не можешь идти вперед.

Я переживаю как раз такой период: плыву где-то посреди бегущего потока, а другого берега все еще не видно. Но надеюсь, что рано или поздно причалю к нему, и надеюсь, что на той стороне меня будет ждать кто-то похожий на тебя.

Крепко целую,

Лоренцо.

В Риме таких называют «хлюпик»…

...

Привет, Лоренцо,

я прекрасно тебя понимаю. Я переплываю тот же «бурлящий поток» и чувствую, как меня с каждым днем все больше затягивают печаль и угрызения совести. Но я сама виновата, я сделала неверную ставку, проиграла и теперь расплачиваюсь сполна. Если у тебя есть хоть какая-то надежда и ты можешь вернуться назад и забрать то, что тебе причитается, действуй смелее, не то будет слишком поздно. Сделай это прямо сейчас, потому что гордыня разрушает жизнь и вынуждает тебя жить с непосильным грузом на сердце.

Подумай хорошо, подумай о своем будущем – с ней или без нее, – и если она нужна тебе, как жизнь, и ты еще можешь ее вернуть – сделай все возможное.

Впереди долгая жизнь, и прожить ее, постоянно задаваясь вопросом «что было бы, если…» – значит отравить ее грустью и тоской.

Обнимаю, искренне твоя,

А.

Слышу, как открывается входная дверь, и сердце начинает тревожно колотиться.

Иду встречать Риккардо.

Он прислонился к дверному косяку, смотрит на меня.

– Ну как?

– Она показала мне анализы. Беременна.

– Но ты уверен, что это твой ребенок?

Вот и у меня вырвалось!

– Она говорит, никого другого у нее не было ни до, ни после меня. Я должен ей верить. Хоть мне и трудно это признать, но надо согласиться, что, если спишь с кем-то, риск есть всегда. Это может случиться, даже если предохраняешься, поэтому какой смысл устраивать сцену или настаивать на тесте ДНК? Она беременна, и все, мне придется взять на себя ответственность.

Вид у него печальный, усталый, и, что еще хуже, он чувствует себя в ловушке.

Еще неделю назад мы целовались в ресторане в мерцающем свете свечи.

А сейчас – как чужие.

– Я могу что-нибудь для тебя сделать?

– Можешь повернуть время вспять?

Мотаю головой.

– Значит, ничего ты для меня сделать не можешь.

Я чувствую такую злость, что готова заорать во все горло. Ненавижу это смирение, с которым Риккардо принимает удар.

– Ты говоришь, что даже если ребенок не твой, ты все равно его признаешь?

– Нет, но нельзя цепляться за это как за оправдание. Нельзя же сразу заключить, что это не мой ребенок и что она встречалась с другими. Я всегда верю людям, пока не будет весомых контраргументов.

– Прекрасно, это делает тебе честь. Но ты не знаешь Барбару: она готова на все. Ей ничего не стоит дать ложную клятву, чтобы убедить суд присяжных в своей правоте. Она же прирожденная актриса, дочь продюсера, да она буквально выросла на съемочной площадке. Может и заплакать, когда надо!

– Действительно, сейчас она много плакала, но мне показалось, что она такая хрупкая и беззащитная.

– Беззащитная, как скорпион! Она очень умело вычисляет у других слабые точки.

– В этом я не сомневаюсь. Мне придется это признать, и чем скорее, тем лучше. У меня вся жизнь впереди, чтобы узнать ее получше.