Противоположная версия содержится в белорусско-литовской Евреиновской летописи. Здесь сообщается, что литовские воеводы разбили трехтысячный отряд «Овчины» под Стародубом, «сам Овчина утек», а многих взяли в плен161. Русские историки XIX в. исходили в своей трактовке событий из версий ВЛ и ЛНЦ, изображающих в выгодном свете действия русских воевод162. Л. Коланковский сделал остроумную попытку согласовать все три вышеприведенные версии: литовцы-таки побили Овчину, но А. Левин во время вылазки взял пленных, которых по возвращении в город «из бегов» Овчина отослал к великому князю как свои трофеи163! В этой трактовке механическое соединение противоречивых известий сочетается с произвольным домыслом. Обратимся к другим источникам.
Летний разряд 1534 г. называет в Стародубе с наместником кн. Ф. В. Овчиной Оболенским воевод кн. И. А. Прозоровского и кн. А. В. Кашина, причем в случае боевых действий («каково будет дело») в городе надлежало быть А. Кашину, а «за городом» И. Прозоровскому и Ф. Овчине164. Разряды подтверждают вероятность участия Федора Овчины в стычке с литовцами, как и то, что в городе мог находиться А. Кашин (он, по ЛНЦ, и выслал против литовцев А. Левина), но остается необъяснимым умолчание ЛНЦ о Ф. Овчине и И. Прозоровском.
Рассказ об этих событиях содержится и в польских хрониках Б. Ваповского (текст в этом месте частично утрачен) и воспроизводящей ее почти дословно (в переводе с латыни на польский) «Польской хронике» Марцина и Иоахима Вельских 1597 г.165 Начало этого известия дошло до нас только в пересказе «Польской хроники» Вельских. Здесь говорится о битве возле Стародуба, в которой литовцы «на голову» разбили московитов; московское войско вели «два гетмана», один из них пал в бою, а другой166 живым попал в руки литовцев; затем литовское войско пришло к Стародубу, спалило «город» (= посад), а крепость, в которой был сильный гарнизон, взять не смогло167. Соблазнительно, конечно, увидеть в «гетманах» И. Прозоровского и Ф. Овчину, но последний, как мы увидим, и в 1535 г. был наместником в Стародубе, а И. Прозоровский, как и А. Кашин, упоминается в полковых разрядах последующих лет168. Зато известие хронистов о сожжении стародубского посада совпадает с сообщением ЛНЦ.
Имеется еще один источник, повествующий об этих событиях, но не введенный пока в научный оборот: это «память» гонцу Ю. Юматову, отправленному 15 сентября 1534 г. в Крым169, — что ему говорить, если его спросят, «приходили ли литовские люди к Чернигову и на стародубские места и что над ними учинили». В наказе сообщается о военных действиях под Черниговом и Стародубом. По поводу стародубских событий Юматову следовало говорить: «а на стародубские места приходили, и воеводы государя нашего также многих людей тут в земле побили, а иных многих переимали и гетмана желнерского Суходолского изымали, а с ним человек со сто желнер, а как пошли из стародубских мест, и на реке на Ипути государя нашего воеводы литовских людей, дошед, многих побили, а иных поимали, и шатры и лошади у них многие поимали, а государя нашего воеводы и люди, дал Бог, все поздорову»170. Разумеется, московские дипломаты старались представить ход военных действий в выгодном для себя свете, но обращает на себя внимание сходство этой информации с версией официального летописания: возможно, у них был общий источник — донесения-отписки воевод. К сообщаемому летописями «память» добавляет известие о том, что русские воеводы (их имена не названы) преследовали отходивших со стародубской «украины» литовцев и, догнав на р. Ипути, нанесли им поражение.
Итак, имеющиеся в летописях расхождения относительно количества пленных, а также роли тех или иных воевод в событиях под Стародубом устранить не удается. Что же касается разногласия русских и польско-литовских источников по поводу исхода этих событий, то оно легко объяснимо: видимо, ни той ни другой стороне не удалось добиться решающего успеха, но каждая сторона поспешила объявить о своей победе, приводя в качестве доказательства количество пленных и иные трофеи. Все источники сходятся в том, что пребывание литовцев в Стародубской земле было кратковременным, для штурма крепости силу них было слишком мало; реальные их успехи свелись к опустошению волостей и, может быть, сожжению посадов. Однако последнее уже не бесспорно: Постниковский летописец, хорошо осведомленный в русско-литовских отношениях, словно споря с кем-то, подчеркивает: «А стародубские и почапские посады приказчики городовые, а не Литва сожгли»171.
Отступив от Стародуба, литовское войско подошло к Радогощу, и здесь, по словам Б. Ваповского, «произошло удачное сражение с наместником Северской крепости, тысяча (воинов) противника была побита», затем с боем был взят и сожжен г. Радогощ, крепость тоже была взята и «сравнена с землей»172. Согласно Евреиновской летописи, под Радогощем литовцы разбили войско князя Барбашина173. Из сопоставления с приведенным текстом Ваповского можно предположить, что воеводой «Северской крепости» был кн. Барбашин, с которым и сразились литовцы. Действительно, по разрядам лета 1534 г., кн. И. И. Барбашин был наместником в Новгороде-Северском, причем в случае «дела» с литовцами ему надлежало быть «за городом», в поле174.
Мы располагаем ценным свидетельством о потерях населения Радогоща — показаниями местного попа Степана, данными им литовскому воеводе Василию Чижу поздней осенью 1534 г. (этот документ был обнаружен в фонде Радзивиллов Архива древних актов в Варшаве И. Гралей и Ю. М. Эскиным и недавно опубликован этими исследователями)175. По словам Степана, гонец из Москвы «после войска литовского… переписывал, колько людей по городом згинуло», и «в одином Радогощи, коли его сожгли, не доискалися девети тисяч душ и двухсот и семьдесят душ без трех» (то есть 9267 человек). Радогощ получил освобождение на 20 лет от всех налогов и повинностей176.
По-разному говорят источники о судьбе наместника Радогоща Матфея Лыкова. Большинство летописей сообщает о том, что он сгорел в городе177, а детей и жену его увели в плен литовцы178, но Постниковский летописец утверждает, что Лыкова литовцы «с собою свели»179. С. А. Морозов полагает, что здесь в Постниковский летописец «вкралась… неточность», поскольку другие летописи согласованно говорят о гибели Лыкова, корректируя друг друга180. Однако нужно учитывать специфику этого памятника, многие известия которого уникальны. Кроме того, свидетельство Постниковского летописца неожиданно находит подтверждение в хронике Ваповского (и вторящей ей хронике Вельских): «наместник крепости (в Радогоще. — М. К.) с женой и детьми попал в руки литовцев»181. Правда, в составленном в 1538 г. списке всех московских пленных в Литве (живых и к тому времени умерших) не упомянут ни сам Лыков, ни его дети182.
