Дульси вздрогнула, поплотнее обернулась хвостом и оглядела комнату, где жила Джанет. Где она проснулась в то утро понедельника, не имея понятия, что всего спустя час будет мертва.

«Как же так, – подумала Дульси, – умрешь, и дальше –ничего?» С тех пор как погибла Джанет, этот вопрос постоянно беспокоил её.

В том же альбоме кошки нашли датированные снимки последних работ Джанет, а в конце обнаружилась фотография белого кота, цветной снимок двадцать на двадцать пять. Он сидел на голубой драпировке, ткань была старательно подобрана под цвет его глаз и голубого ошейника. У кота была длинная ухоженная шерсть, а хвост напоминал огромный пушистый плюмаж. Вид у него был умный и насторожённый, однако высокомерный и холодно-требовательный.

Были ещё совместные снимки кота и Джанет: на одном он сидел у неё на коленях, на другом лежал на её плече, полуприкрыв глаза.

– И всё-таки, может быть, он ещё жив? Возможно, ранен. Может быть, потому он и снится мне, что ему нужна наша помощь?

– Дульси, добровольные спасатели искали везде. Человек двадцать прочёсывали холмы. Тебе не кажется, что, останься он жив, его нашли бы? Даже раненый, он попытался бы вернуться домой.

– А вдруг он очень серьезно ранен? Или приходил домой и нашёл пепелище, а Джанет исчезла, нет её свежих следов? Должно быть, он ужаснулся. Он мог снова уйти, напуганный в растерянный. Его наверняка до смерти напугал пожар, и он теперь боится приближаться к дому.

– Неважно, насколько он испугался: если бы он был голоден, пошёл бы к соседям, по крайней мере попросил бы у них поесть.

– Но ведь я почему-то вижу его во сне, – Дульси в упор взглянула на Джо своими ясными зелёными глазами. – Это не просто так. У этих снов должна быть какая-то причина, они не могли возникнуть в моем сознании сами по себе. Прежде чем он явился мне во сне, я даже не знала толком, как он выглядит, ведь я видела его только издалека. Я не знала, что у него голубые глаза и что он носит голубой ошейник с медной бляшкой. – Дульси помолчала, не отводя глаз от Джо. – Откуда я всё это узнала?

– Может, ты всё же видела его разок вблизи, видела его ошейник, только забыла.

– Нет, не видела. Я бы точно запомнила.

Джо не ответил, и она не стала продолжать. Возможно, в 11 мужских генах есть нечто, не позволяющее размышлять о подобных загадках.

Остальную часть содержимого альбома составляли любительские снимки: Джанет на пикнике, на вечеринке; на нескольких фотографиях она была запечатлена рядом с пышно разодетой толстухой.

– Беверли, – сказала Дульси. – Должно быть, это и есть её сестрица Беверли. Именно так её описывала Вильма. Похожа на раскормленного мопса.

На трех фотографиях Джанет в купальнике стояла на каменистом берегу; были снимки, сделанные во время игры в бейсбол: на одном загорелая и улыбающаяся Джанет готова была подавать мяч, а на другом отбивала подачу.

Джо и Дульси вытащили с полок и просмотрели все большие альбомы в кожаных переплетах, их было столько, что они заняли всю кровать. Дневника не было. Дульси залезла под кровать, пол съехавшую простыню и стеганое одеяло, затем ещё раз проверила книжные полки, расталкивая носом беспорядочно стоявшие книги. Когда, балансируя на нижней полке, Дульси почувствовала, что та шатается, она спрыгнула на кровать и попыталась подсунуть лапу под неровно лежавшую доску.

Кошки принялись сдвигать полку, покачивая её и поддевая когтями. Наконец она подалась.

Внизу оказалось нечто вроде узкого ящика, где лежали коробка косметических салфеток, крем для лица, баночка крема для рук, два небольших альбома для эскизов, карандаши, ручки и маленькие настольные часы с крышкой. Из-под этой груды едва виднелась небольшая книжка в кожаной обложке.

Дульси нерешительно потрогала её лапой. К запаху кожи примешивался запах Джанет. Дульси ухватила книжку зубами, вытащила, положила на кровать и осторожно открыла.

Кошки переглянулись и заулыбались. Они таки нашли его, дневник Джанет.

Почерк у Джанет был мелкий и аккуратный. Она заполняла всю страничку, оставляя только узенькие поля. Строчки жались друг к другу так тесно, будто Джанет старательно экономила место, намереваясь пользоваться этой книжкой как можно дольше.

Половина дневника была пуста.

Джанет начала вести его ещё в художественной школе, но тогда это были лишь отрывочные заметки, главным образом беспорядочные записи о сценах и видах, которые она хотела бы нарисовать.

«Угол улиц Джонс и Ломбард, белое викторианское здание возвышается над магазинами…

Верхняя часть Каштановой улицы, когда штормовое небо низкое и тёмное, а Восточная бухта кажется такой близкой, будто её можно потрогать… Свет на Русском холме, когда солнце пробивается сквозь облака. Можно ли положить этот свет на холст?»

Несколько строчек касались переезда в Молена-Пойнт, здесь же указывались некоторые затраты на переезд. Целая страничка была посвящена поискам квартиры. Затем следовал перерыв по времени. Позже, во время бурного брака с Кендриком Малом, записи стали длиннее и наполнились болью. Это был настоящий калейдоскоп обид, которые причинял ей Мал: сарказм мужа по отношению к её работе ранил Джанет. Вдобавок он ей изменял. Эти записи не предназначались для посторонних глаз: Джанет изливала на бумагу свое мучительное разочарование в Кендрике и в конце концов написала о своём решении уйти от него. Отзывы о разводе были несдержанными и резкими, полными всё возрастающей ненависти.

Джо никогда не думал, что Джанет может быть такой злопамятной, однако она не забывала о нанесённых ей ранах, копя в душе гнев. Но разве можно винить её? Кендрик Мал – человек мстительный, безжалостный и хладнокровный. У Джо не было причин не верить Джанет, она бы не стала врать попусту. С Клайдом она почти не говорила про Мала.

В дневнике не было никакой системы: вперемешку шли записи о личной жизни, о сюжетах для картин, о том, где и когда выставлялись её работы, о призах и наградах; пёстрые фрагменты жизни смешались в единое целое, словно кусочки пазла. Кое-где попадались весьма нелестные отзывы о Беверли. Сёстры явно не ладили. За год до трагедии Беверли решила открыть галерею и забрать работы Джанет у Сесили. Это предложение отвергла сама Джанет. О её настроении свидетельствовала гневная жирная запись в дневнике. Только обиды, нанесенные Малом, были запечатлены на этих страничках с такой же неприкрытой яростью.

– Неужели они и вправду сёстры? Никаких родственных чувств они совершенно чужие друг другу. – Дульси недоуменно взглянула на Джо. – У меня было три сестры и два брата. Правда, я никогда больше их не видела, с тех пор как Вильма взяла меня к себе.

– Ты жалеешь, что она тебя взяла?

Дульси облизнулась, разглаживая усы.

– Если бы она меня не забрала, я бы наверняка умерла. Я была самой маленькой и хилой и меня всё время отталкивали от молока. И что такое быть по-настоящему сытой, я поняла только у Вильмы. Но мне всё-таки очень интересно, как это, когда есть кто-то похожий на тебя и тебе есть с кем поиграть.

– Так вот, наверное, почему ты воруешь. Просто у тебя было тяжёлое детство.

Дульси легонько шлёпнула его в ответ и вернулась к дневнику.

«У любого голова бы закружилась. Кендрик был самым авторитетным критиком в Северной Калифорнии, до того как ушёл из „Кроникл“ и открыл собственную галерею. Он может либо прославить Роба, либо напрочь перекрыть ему доступ в искусство. Конечно, Кендрик попросту использует его. Неужели Роб этого не понимает? Или он так рвётся сделать карьеру, что на всё остальное ему наплевать, в том числе на наши отношения? Я больше не могу и не хочу его видеть. Теперь, когда он принадлежит Кендрику, мне с ним перестало быть хорошо и спокойно».

Джо воздержался от комментария. Его замечания в адрес Роба Лэйка только сердили Дульси. Но и ей придется признать, что этот Лэйк не такой уж невинный агнец, как она себе представляет.