По пути мы встретили лорда Говера, возвращавшегося из Англии, который объявил там, что в случае, если Пруссия не даст своего согласия, Англия передаст России субсидию, предназначенную прусскому королю. Кроме того, он уведомил нас, что в случае восстановления Польши, Англия изъявит на это свое согласие.
Я выехал из Бржезе с тем расчетом, чтобы приехать в Пулавы сутками раньше императора. Там я застал всех в волнении и хлопотах по приему императора. Майору Ортовскому были специально поручены все нужные приготовления, и он вошел для этого в сношение с австрийскими властями и соседями Пулав. Кроме императора и его свиты, ожидали еще прохода двух корпусов: корпуса генерала Михельсона и генерала Бугсгевдена. Князя Понятовского предупредили о намерении императора восстановить Польшу. Понятовский должен был стать во главе движения и придать ему национальный характер. Тотчас по моем приезде в Пулавы польские агенты отправились в Варшаву, чтобы возвестить о готовящемся приезде императора. На следующий день император прибыл к моим родным. Он выказал им чувства дружеского расположения, которые их чрезвычайно тронули. Император казался счастливым, что находится в местности с более мягким климатом, среди лиц искренно ему преданных. Он наслаждался преимуществами этого климата, так сильно отличавшегося от климата Петербурга. Моя мать, сестра и брат старались, насколько было возможно, сделать ему приятным это его двухнедельное пребывание в Пулавах.
Однако решение императора пройти через Пруссию без ее согласия сильно поколебалось. Он попросил свидания с королем, для чего послал к нему князя Долгорукова, охотно взявшего на себя миссию, идущую в разрез с моими надеждами.
В это время император Наполеон, мало обращавший внимание на препятствия, которые считал маловажными, прошел без всякого разрешения Пруссии через одну из ее провинций, загораживавшую путь и мешавшую его планам.
Оскорбленный таким поведением, прусский король разрешил свободный переход и русским войскам, и торжествующий князь Долгоруков явился с приглашением императора в Берлин для переговоров с прусским королем о ближайших мероприятиях. Такой исход уничтожил на этот раз надежду на возрождение Польши, но этот рухнувший план доказал Наполеону, что Польша не переставала существовать и что было необходимо заняться ее судьбой, о чем он, казалось, совершенно забыл со времени Люневилльского договора и с тех пор, как императорский сан поглощал все его внимание.
Император уехал из Пулав, пообещав побывать у нас еще раз. Мы отправились в Варшаву, нигде не останавливаясь. Исключение сделали только для Вилановы, где хозяин дома, князь Понятовский, предложил нам завтрак. После завтрака многие находившиеся в замке лица провожали императора несколько верст за Варшаву верхом. Они возвратились в грустном настроении, убедившись в том, что погас первый луч надежды на счастье их родины.
В Познани мы встретили мою старшую сестру, возвращавшуюся в Пулавы в сопровождении своих двух воспитанников. Император сделал ей визит и был с ней, по обыкновению, весьма любезен. Позже она говорила мне, что была поражена его красотой. Действительно, его прекрасное лицо, светившееся радушием, сразу располагало к себе всех, кто с ним сталкивался.
Получив согласие прусского короля на проход русской армии, император чувствовал видимое облегчение. Мы прибыли в Берлин, и нам оказан был там самый блестящий прием. Королева употребила все обаяние своего ума, чтобы сделать императору пребывание в Берлине приятным и устранить затруднения, созданные Гаугвицем. Одному из министров, Гарденбергу, влияние которого возрастало по мере того, как дела вступали в новую фазу и которого поддерживала королева, удалось добиться благоприятного окончания переговоров. 3 ноября 1805 г. был подписан Потсдамский договор. Союз двух монархов был подтвержден клятвой Александра, данной на могиле Фридриха Великого. Пруссии дан был один месяц для подготовки к войне. Назначили день и даже час начала неприятельских действий, на случай если предложения Гаугвица не будут приняты Наполеоном. Но в это время прибыл эрцгерцог Иоанн с самыми зловещими известиями об успехах Наполеона. Император со свитой поспешно покинул Берлин и отправился навстречу императору Францу, который направлялся к армии, находившейся под командой генерала Кутузова. Кутузов, следуя плану, присланному из Вены, вступил через Галицию в австрийскую Силезию.
Излишне вновь пересказывать здесь события, так прекрасно описанные автором «Истории консульства и империи». Упомяну только о тех фактах, которые не могли дойти до сведения этого автора, а также выскажусь по тем вопросам, в которых я расхожусь с Тьером. Сделаю pro не без сожаления. Тьер относился ко мне очень снисходительно, я сказал бы даже, что он выказывал мне большое расположение, которое живо трогало меня, и мне хочется выразить ему здесь мою благодарность.
Из Берлина император направился в Веймар, где хотел навестить свою сестру. Старый великий герцог был еще жив; несмотря на преклонные лета, он все еще был полон жизни и сил. Хороший наездник, он когда-то проехал верхом большое расстояние от Карлсбада до Веймара. По-видимому, он хотел подражать своему предку, отличившемуся в Тридцатилетней войне.
В Веймаре нас приняли с истинным радушием. Там мы познакомились с некоторыми знаменитыми писателями: Гейне, Шеллингом, Гердером, Виландом, жившими при Веймарском дворе, и затем продолжали путь, так как Александр торопился приехать в Ольмюц, где его ожидал император Франц. Этот монарх, на долю которого выпали наибольшие лишения и опасности, старался утешить своих союзников, указывая на то, что ему уже приходилось переживать подобные бедствия, но он не поддался им.
Короткое пребывание в Ольмюце ушло на переговоры относительно предстоящих действий. Полковник Вейротер, назначенный начальником генерального штаба, провел с нами некоторое время в Пулавах и сумел приобрести большое влияние на образ мыслей Александра. Это был очень храбрый и сведущий в военном искусстве офицер, но, как и генерал Макк, слишком полагался на свои часто сложные комбинации и не допускал мысли, что они могут быть разрушены ловкостью врага. Пребывание в Ольмюце Вейротера и Долгорукова, пыл которого действовал заразительно на императора, немало способствовали его воодушевлению. Тем временем приехал граф Кобенцель. Он проронил несколько неосторожных фраз о том, что в трудные минуты монархам необходимо становиться самим во главе войск.
Император решил, что в этих словах заключался совет или, быть может, упрек. Не обращая больше никакого внимания на наши советы, он не придавал значения нашим настоятельным указаниям на то, что его присутствие при армии лишит Кутузова возможности осторожно руководить действием войск, чего приходилось опасаться в особенности ввиду робкого характера Кутузова и его привычек придворного. Итак, император отправился к армии. Я же задержался на несколько часов в Ольмюце для отсылки корреспонденции. Окончив это дело, я также пустился в путь. В нескольких милях от Ольмюца мне повстречался император Франц и его свита, завтракавшие на траве. Император пригласил и меня к завтраку, но я отказался, спеша присоединиться к Александру. Проехав добрых четыре мили, я добрался до Вишау, который был уже занят русскими войсками. Они только что одержали небольшую победу над одним французским отрядом, который, отступая, оставил нескольких пленников. Император двинулся вперед. Вся главная квартира торжествовала. Теперь шел вопрос о том, что предпринять по отношению к французской армии. Наполеон подошел к Брюнну; его аванпосты шли параллельно с нашими. Я нашел императора почти у самых передовых постов, окруженного военной молодежью и очень довольного одержанной им при Вишау победой.
Обсуждался вопрос, следовало ли движением налево подойти к эрцгерцогам Карлу и Иоанну, отодвинув принца Евгения к Италии или же было бы удобнее повернуть направо и соединиться с прусской армией, которая должна была в определенный момент принять участие в действиях союзных армий. Верх одержало первое мнение. Здесь сказалось влияние Вейротера и других австрийских офицеров.
