На ходу, запретив подружкам ахать и охать, княжна поведала о случившемся. Однако, едва подошли они к парадному крыльцу, столкнулись с Велиславом, спешившим вниз.

— Василиса! — подозвал он дочь. Положил руки ей на плечи, долго смотрел в глаза, точно не зная, что выбрать из слов, толкущихся на языке, а потом вдруг водрузил на нос какие-то стекла в роговой оправе и спросил: — Дочка видела ты упыря по имени Марух?

— Да, — кивнула удивленная княжна.

— Что он делал?

— Марух… меня искал. Упрям просил меня не спешить и не открывать все сразу, и он прав оказался. Мы врага в заблуждение ввели, и теперь я все тебе поведаю…

— Не сейчас, — остановил ее князь. — Только скажи еще, дал он Упряму имена?

— Дал. При мне они, вот этот список. Правда, тут ничего не разобрать, наспех было писано…

Велислав без особого любопытства повертел бересточку и вернул княжне со словами:

— Никуда не девай. Впрочем, что я — сама никуда не девайся. Не слушай никого и никому не верь. Жди, пока я вернусь.

Поцеловал князь Василису в лоб, будто прощаясь, и поспешил к конюшне.

— Отец! Верь Упряму! — крикнула вслед ему княжна. — Я все знаю — ты верь!..

— Иди к себе! — ответил ей отец, полуобернувшись.

— Идем, Василиса Велиславовна, — сказал, подойдя сзади, Болеслав, — Радивоич велел мне присмотреть, чтобы никуда ты не уходила — уважь меня, не подведи.

«Опоздала», — с горечью попрекнула себя Василиса, глядя, как отец покидает кремль. Чутье подсказывало ей, что больше сегодня говорить о тайне предательства не доведется.

И права оказалась.

Вечером того дня, когда по городу уже разнеслась печальная весть, когда ярмарка опустела раньше времени и торговцы закрыли лавки до утра, когда все собрались провожать сынов Тверди в далекий — и самый необычный из памятных жителям города — поход, Василиса отыскала ошуйника.

— За главных остаемся, — сказала она. — Я, ты да Накрут.

— Ничего не попишешь, — вздохнул боярин. — Слово дадено, нужно ответ держать.

— Я и не спорю. Об одном хочу попросить… Башня Наума осиротела, а в ней сейчас находятся люди, от которых многое зависит. Я знаю, отец не поверил бы мне. Он считает, что во всем виноват Наум, он и Упряму верить не хочет…

— Ну, если бы не верил, то не случилось бы сегодня то, что случилось, — улыбнулся боярин.

— Я о другом. Дядька Болеслав, усиль охрану башни. Вся надежда наших врагов сейчас — убить людей, которые там. Я уверена, что ночью будет еще одно нападение.

— Уже усилил, — сказал Болеслав, — Не стал дожидаться, пока князь-батюшка решится. Отправил всю сотню, в которой Лас состоит.

— Спасибо. Но как ты понял?

— Вас, молодых, поди пойми! Держите старших за из ума выживших, должно быть. Все сами сделать хотите, скрываете… Пока тяжелой дланью не напомнишь, что отцов слушать надо, — ни за что не откроетесь.

— Звонка? — догадалась княжна. — Проговорилась.

— Еще бы смолчала! Та дочь плоха, что отцу не доверится. Тем паче после трепки… Да ты не дуйся, Велиславна, а коли дуться — так лучше на себя. Давно бы все поведали.

— А кто бы поверил? — возразила княжна. — Отец до сих пор не хочет слушать.

— Не может! Сегодня уж началось разбирательство, да сама видишь, как все закрутилось. Ладно, айда на пристань. Проводим дольников — вернемся и подумаем, как быть. К Непряду я пару ловких пареньков приставил, чтоб следили, над вендским подворьем тоже надзор учредил. Но что с Бурезовом делать — это купно с Накрутом думать станем.

— А он тоже знает?

— Еще бы нет! Он-то первый и приметил, с какими хитрыми лицами вы, три подружки, ходите. А своих домашних он в строгости держит, Милочку, конечно, пуще жизни любит, но ежели отшлепать надо — не остановится.

Вот так, проболтались подружки. Но Василиса не злилась на них. Слово отца священно… А, кроме того, легче на душе стало. Велислав усомнился бы в ее рассказах, Бурезов бы все переиначил и опять запутал правителя. Но прямолинейный Болеслав и молчаливый, себе на уме, Накрут, куда меньше сомнениям подвержены. Не им глаза от правды отводили, в уши ложь вливали.

И очень хорошо, когда есть на кого положиться.

Лицо у князя было таким, что душа поневоле в пятки уходила. Можно быть тысячу и тысячу раз правым — встретив такой взгляд, почувствуешь себя лжецом.

— Выживет? — спросил он волхва, кивнув на дверь, за которой остался Светорад.

— Конечно. Он просто истощен, и это делает раны особенно опасными, но я умею лечить чародеев. Доводилось… Ты только вели полковым целителям не переусердствовать. Здесь одними травами не обойдешься, чародею подпитка силой нужна. Я нашел для него источник — и самое страшное теперь позади.

— Не торопись разносить радостные вести, — вздохнул Велислав. — Для всех нас самое страшное только начинается. Что скажешь? — обратил он взор на Упряма. — Кто бы ни был виноват, мы должны решать, что делать. Какое бы имя ни носил враг, он своего добился. Лоух проехал до Дивного беспрепятственно, в сопровождении почти всей Охранной дружины, а удар пришелся по Светораду. По всем нам!

— Светорад жив, — с робкой надеждой сказал Упрям.

— А толку нам теперь с того? Дольная дружина — вот что значение имеет. Вся собрана, воины наготове стоят за городом. Все впустую… ведь ты, конечно, не умеешь пользоваться тайными тропами? Нет? Ну вот… — Помолчав, князь добавил: — Я должен связаться с Ладогой и обо всем рассказать. Я не стану называть Наума предателем, но это теперь уже не имеет значения. Не завтра так послезавтра сюда нагрянет весь Совет. Великий князь ладожский сместит меня с престола, а уж после чародеи установят истину.

— Нет, княже, — возразил Нещур. — Чародеи посадят на престол наместника и отсюда в Угорье умчатся. Да, видно, опоздают…

— То-то и оно! — воскликнул Велислав. — Потому я и не спрашиваю у вас двоих, можете ли вы немедля Наума вернуть, можете ли чем-нибудь совершенно невиновность его доказать. Ибо все это уже неважно. Наум или Бурезов — или кто-то еще — своего добился!

Упрям вдруг понял, что за личиной сдержанного гнева Велислав прячет отчаяние. Что он сейчас и сам не знает, для чего говорит с двумя людьми, стариком и отроком, которых подозревает, если не в преступном, но невольном пособничестве предателю.

Увидел это и Нещур. Но если ученику чародея стало еще страшнее, то волхв, казалось, что-то придумал.

— Тайными тропами мы не владеем, княже, — сказал он. — Но, быть может, сумеем помочь.

Велислав приподнял бровь.

— Пока что ничего не обещаю, — продолжал Нещур. — Упрям, помнишь заклинание, которым ты меня сюда перенес? Я ведь и правда до ума его доведу, там работы — раз плюнуть. Созвучие привнести, выровнять — это я умею, чай, в песнопениях смыслю. И будет оно работать, как надлежит.

— Что же, для всей дольной дружины люльки сколачивать? — удивился Упрям.

— Зачем? Есть уже все, в готовом виде. Весь причал на Дону в кораблях…

Упрям даже покачнулся от неожиданности предложения.

— Да ты что, Нещур! Где столько силы взять?! Таких источников ни у одного чародея нет. Если только Совет Старцев всем составом да с помощниками звать…

— Можно созвать, — согласился Нещур. — И дожидаться, пока чародеи соберут все свои источники воедино — если вообще согласятся. А это тоже вопрос, ведь если совокупный источник иссякнет, все они без силы останутся. Но можно и вспомнить о подарке Востока.

Перо! С которым, по словам волхва, полгорода можно на воздух поднять.

— Разве его хватит? — спросил Упрям, уже ощущая, однако, знакомый задор, какой охватывал его каждый раз, когда он увлекался необычной мыслью, например, в ходе войны с крапивой. Правда, далеко не всякая необычная мысль оказывалась удачной. Но ведь теперь подал ее умудренный жизнью, многоопытный волхв!