Я закрыла тетрадь и улыбнулась.
Ох и много мы нервных клеток друг другу попортили!
Я бросила тетрадь в кучу, встала и подошла к окну. За стеклом держал по морозному ветру дымный хвост из трубы и всходило ярко-розовое солнце.
В голове застряло проклятущее сердце. Почему я никогда не воспринимала его иначе? Неужели тогда я ошиблась? Неужели Макс и правда... Ааа, ну вот, опять я из-за него реву!!! Все, сегодня навещаю в больнице и вычеркиваю из своей жизни.
Навсегда.
Да.
С ним по-другому нельзя. Вот опять я не заметила, как Лазаров мне в душу пролез. Вот ведь...
В восемь мы стартовали. За сорок минут на противоходе долетели до госпиталя, пробрались за шоколадную взятку внутрь и захватили ординаторскую. Вадим Михайлович при виде нас схватился за сердце. Только почему-то оно у него располагалось справа. Раскусив пару таблеток из блистера на столе, врач вывел нас в коридор, где и предложил поговорить относительно пациента.
- Диагноз? - я облизнула губы.
- Неутешительный, - скривился доктор и отгородился от меня папкой. - Обширный инфаркт. Есть много последствий. Мы еще не все выявили.
- Он будет жить? - я набычилась. Из ноздрей повалил пар.
Вадим Михайлович позеленел. Он ослабил воротничок и сглотнул.
- Мы... мы...
- Выыыы... - провыла на высокой ноте и сократила расстояние между нами. - Чтооо?
- Мы неее уверены, состояние критическое... - дал петуха доктор. - И скорее всего он не... - у Вадима Михайловича задергались оба верхних века. Дергались они вразнобой, с разницей в полсекунды, отчего создавалось впечатление словно доктор подмигивает левым глазом Седову, а правым мне и еще удивляется, почему мы его явных тайных знаков не понимаем.
- Не что? - голос был не мой. То есть, говорила-то, конечно, я, но эти хриплые мертвенные интонации не могли принадлежать мне!
- Он не... не...
- Не выживет, вы хотите сказать? - в отличие от меня Седов держал себя в руках.
Угу, длинные они у него - обзавидоваться!
- Да! - победно выдохнул врач и вытер рукавом пот со лба.
- Я хочу с ним поговорить, - произнести слово 'попрощаться' не смогла, ибо невероятно, невозможно, похоронить человека в двадцать девять из-за дурацкого сердца. Как же тогда мое? С мои мне что делать? Засушить в виде гербария или засолить в пробирке?
- Пожалуйста, он в той же палате, - доктор указал путь по коридору.
- Что даже спорить не будете?! - а вот это меня сбило с толку. Я приготовилась воевать.
- С вами?!
И правда, что это я...
Понимающе оскалившись, быстрым шагом направилась к 'аквариуму' Лазарова. Подошла и решительно открыла дверь, но стоило перешагнуть порог, как все решимость испарилась, смытая стремительно надвигающейся паникой.
Что я скажу Максиму?
Что он самый мерзкий и отвратительный паразит, чьи следы от зубов украшают мое мягкое место?
Что все наши встречи достойны отлитых в бронзе памятников для его могилы?
Что такая красивая и умная я взяла и вычеркнула его из своей жизни, а он продолжил линию и поставил точку на своей?
Или...
Я, наконец, признаюсь что люблю его?
Ага, так и скажу: Максим прости за пятнадцать лет нервотрепки, но это все от большой и чистой любви. Правда-правда! Кстати, не хочешь в таком же режиме всю оставшуюся жизнь провести? Тебе всего-то пару дней осталось!
Но я не сделала ничего. Я просто села на убогий пластиковый стул, уткнулась лбом в кровать Лазарова и заревела белугой, горько и безвозвратно сожалея о своей непроходимой тупости, неприступной гордости и клиническом идиотизме.
- Птица... - слабая дрожащая рука коснулась моей макушки.- Ну что ты, Птица, не надо так. Ты же обещала никогда из-за меня не реветь.
- А ты откуда знаешь? - шмыгнула носом.
- Когда ты громко, на весь район, давала клятву, я стоял за углом дома и тоже клялся.
- А ты в чем? - всхлипнула.
- В том, что заставлю тебя плакать минимум раз в неделю...
Чтооо?!
- Ты... Ты... Ты... - вцепилась в матрас. Очень хотелось треснуть Лазарова.
- Птица, от счастья. Только от счастья, понимаешь? - серые губы дернулись в попытке улыбнуться. Я понимала. Теперь я многое понимала. В том числе и то, что безнадежно опоздала. - Ты же сейчас поэтому ревешь, правда?
Я кивнула.
Ничем не сдерживаемые слезы катились щекам. Нижняя губа лихорадочно тряслась. Пальцы судорожно мяли матрас.
- Ппправда, - прошептала я на вдохе. - Радуюсь, что ты от меня отстанешь! Столько времени этого ждала... - и без перехода: - Мерзавец, сволочь, предатель... - я порвала простыню, наматрасик и погрузила скрюченные руки в пружинно-поролоновое нутро матраса. - Как ты мог...
- Что...
- Лишить меня этого удовольствия...
- Какого...
- Да какая теперь разница! - выкрикнула. И стало так обидно. Безумно обидно. Будто Макс отобрал у меня половину жизни.
Пауза.
Я выдохнула.
Вытерла лицо.
- Насть, а бы вышла за меня? Ну, если бы все сложилось иначе? - мужчина смотрел в потолок. В уголках его глаз я разглядела мокрые дорожки. Мне нелегко? А каково тогда ему?
- Вышла, - усмехнулась через силу.
- Почему?
- А чтобы всю твою жизнь незабываемой сделать!
- Честно?
- Честно, - чего уж врать! На славу бы расстаралась!
- Клянешься?
- Лазаров! - рявкнула, ощущая приближение второй части лебединого озера, где в роли озера я, - Ты даже умереть спокойно не можешь! Клянусь, если тебе от этого легче! Доволен?
- Вполне. И даже записал все на диктофон. На тот случай, если через две недели ты обо всем забудешь.
- Извини, я не совсем поняла... - осеклась.
Максим достал из пачки на тумбе у кровати влажную салфетку и принялся стирать болезнь со своего лица. Буквально. Зеленая серость исчезала с кожи, оставаясь на салфетке. Конечно, совсем здоровым он не выглядел, но и на умирающего никоим образом не был похож. Затем, мужчина нажал кнопку на пульте и привел кровать в полусидячее положение. Вздохнул, взглянул виновато и очень тихо, словно боясь разбудить тигра, спросил:
- Сколько у меня есть времени, чтобы все тебе объяснить?
Я промолчала.
В голове елозили две мысли. Первая большими метровыми буквами гласила: это ШУТКА? ЭТО МЕНЯ РАЗЫГРАЛИ? Вторая спокойно интересовалась тем, как я сейчас выгляжу. Ну, понятное дело, челюсть где-то в районе стоп болтается. Глазки размером с Луну, не меньше. И лицо, как у пьяного филина, который спросонья отдуплиться не может.
А Лазаров что-то говорил.
А я не слышала.
Словно кто-то на кнопочку выключить звук нажал.
И без звука щебечущий Макс выглядел жутко смешно.
Вот до очередных слез, коликов в животе и трясучке в руках смешно.
Звук включился неожиданно.
- Птица, ты что? Птица?!
Лазаров тянул ко мне опутанные проводами ручки. Я резко прекратила смеяться, отстранилась и хлопнула его по рукам. Внутри все бродило и бурлило и готовилось рвануть. И все это происходило под внешней замороженной в экстазе истерики оболочке.
- Так ты не умираешь? - зловеще произнесла я. Ах, как в этот момент мне не хватило громового раската и ветвистой молнии на горизонте.
- Нет. Межреберная невралгия. Острое воспаление плечевого нерва. Ее часто путают с инфарктом.
- А с доктором, ты, выходит, договорился насчет спектакля? - ладони вспотели в предвкушении.
- Это мне дорого стоило. Он тебя, знаешь ли, тебя слегка испугался вчера.
- А через две недели тебя выпишут? - я мило улыбнулась и подошла вплотную к кровати. Оперлась на матрас и приготовилась.
