После беседы Париас Мерри пригласил нас в увешанный гобеленами капитулярный зал, где заседают отцы города, показал библиотеку аюнтамьенто: старинные фолианты, пожелтевшие свитки, пыльные карты Испании и ее заморских владений. В зале приемов громадный, во всю стену, портрет Франко напомнил еще об одной, совсем недавней странице истории Севильи: именно здесь в июле тридцать шестого года обосновалась штаб-квартира мятежников, развязавших гражданскую войну против республиканского правительства.

На прощание алькальд дарит нам монументальные путеводители по Севилье, диктует длинный перечень исторических монументов, храмов и достопримечательностей, которые нам обязательно следует посмотреть. Мы благодарим его и говорим, что нас интересуют не только памятники старины, но и жизнь сегодняшней Андалузии.

— Это значит — сельское хозяйство, цитрусовые, виноделие, животноводство, в первую очередь наши знаменитые быки для коррид, — уточняет алькальд. — Жалко, что вы не приехали в апреле, когда мы устраиваем знаменитую на весь мир севильскую ярмарку.

— Начнем с вина, — говорю я. — Где можно увидеть самое типичное и хорошо организованное винодельческое хозяйство Андалузии?

— Конечно, в Хересе.

Прекрасно! И по одной из лучших в Испании автострад, связывающих Севилью с Кадисом, мы отправляемся в городок Херес де ла Фронтера.

В Хересе нас встретил подтянутый и элегантный, учтивый и предупредительный Маноэль Франко. В управлении фирмы «Гонсалес Биасс» он заведует департаментом по связям с общественностью и прессой: на плечи Маноло возложено ответственное дело пропаганды продукции этого предприятия — знаменитого хереса — вина, ставшего славой всей Испании и в первую очередь самого Хереса.

Даже самое беглое перечисление сведений, которые обрушил на нас энциклопедически эрудированный Маноло в ходе многочасовой экскурсии по бодегам — винным погребам «Гонсалеса Биасса», заняло бы пухлые тома. С почтением взирали мы на запорошенные вековой пылью и оплетенные древней паутиной бочки.

Пока Алексей фиксировал на пленке их нескончаемые ряды, мы с Дунаевым благоговейно внимали монологу нашего гида, пытаясь постичь тайны древнего как мир ремесла. И хотя никто из участников нашей маленькой экспедиции не принадлежал к числу горячих поклонников вина вообще и хереса, в частности, остаться равнодушным под натиском восторженного патриотизма Маноло было невозможно. И заражаясь его энтузиазмом, мы готовы были впрямь поверить, что херес — это, разумеется, самое лучшее вино на земле. А из всех его разновидностей и типов самые изысканные и утонченные производятся, конечно же, в бодегах «Гонсалеса Биасса». Мы прилежно зафиксировали в записных книжках, что 800 рабочих этой фирмы в разгар «сафры» перерабатывают ежедневно до двух миллионов килограммов винограда! А в год предприятие производит до 50 тысяч «ботас» вина. Каждая «бота» — бочка, содержит около 500 литров хереса. Чтобы заполнить ее этим божественным нектаром, необходимы около 670–680 килограммов винограда.

Чем объясняются непревзойденные качества здешнего хереса? Особенностями андалузских почв, климата, воздуха. Ну и мастерством специалистов, хорошо знающих свое дело.

Бодеги «Гонсалеса Биасса», безусловно, заслуживают обстоятельного рассказа. Самая древняя была сооружена еще в начале XIX века и сохраняется в неприкосновенности как символ незыблемости и преемственности традиций фирмы. Здесь покоятся именные бочки, каждая из которых была посвящена в свое время королям, королевам и их многочисленным отпрыскам. «Его величество Альфонс XII», «Королева Мерседес», «Инфанта Эулалия». Пожалуй, только в королевской усыпальнице дворца Эскориала под Мадридом можно с такой основательностью исследовать генеалогию испанских монархий.

Самая знаменитая из бодег фирмы «Гонсалес Биасс» — «Конча» («Раковина») — была построена в 1862 году по проекту тогда еще совсем не знаменитого, тридцатилетнего, только начинающего свой путь французского инженера Эйфеля. Мы с интересом осмотрели это круглое сооружение шатрового типа с легкой ажурной крышей. Вспомнили Парижскую башню и вдохновленный теми же Эйфелевыми идеями легкости, изящества и инженерной логики мост через реку Доуру в Порту. И пришли к выводу, что почерк великого художника отличался завидным постоянством и верностью своим принципам. Впрочем, так и должно быть у великих художников. По одной фразе вы определите Хемингуэя, по одному штриху — Матисса, по рисунку консоли — Эйфеля…

Маноло прервал наши размышления. Настало время дегустации продукции. Эта церемония выливается здесь в специальный ритуал, который должен окончательно добить подавленного обилием впечатлений гостя достопочтенной фирмы. Вас приглашают в светлый просторный зал, стены которого оклеены рекламными плакатами «Гонсалеса Биасса» и старинными афишами знаменитых коррид. Вы садитесь в деревянные кресла и наблюдаете за манипуляциями затянутого в ослепительно красный сюртук Пепе Ортега, главного церемониймейстера дегустации. Пепе Ортега, как я понял, в пропагандистском механизме «Гонсалеса Биасса» является столь же важной шестеренкой, как припорошенные пылью «королевские» бочки, как шныряющие между бочками дрессированные мышки, как эйфелева «Конча», как рекламные буклеты, которыми одаривают посещающих фирму туристов элегантные стюардессы из ведомства Маноло Франко. Пепе Ортега размещает между пальцами левой руки восемь фирменных бокалов с надписью «Гонсалес Биасс». Правой рукой берет крохотный черпачок с длинной — около метра — ручкой. Черпачок опускается в узкое круглое отверстие бочки с надписью «Тио Пепе». Зачерпнув золотистый нектар, Пепе на мгновение замирает, а затем, проделав какие-то неуловимые эволюции, вскидывает черпачок над головой, и вино падает вниз с полутораметровой высоты тончайшей струйкой точно в узкий бокал. Эта операция повторяется восемь раз. Наполнено восемь бокалов. Ни одна капля вина не пролита на ковер. И со снисходительной улыбкой мастера, знающего себе цену, Пепе элегантно одаривает восхищенных зрителей бокалами.

После дегустации Маноло сообщает, что нас ожидает в своем кабинете глава фирмы — Мануэль Гонсалес Гордон, маркиз де Бонанса. Знаменитый Гонсалес — внук основателя «Гонсалеса Биасса». Внуку сейчас уже 92 года, но он полон энергии и оптимизма. Утопая в мягком кресле под портретом своего деда, дон Мануэль Гонсалес, не обращая ни малейшего внимания на наши слепящие лампы и на камеру Алексея, которая тихо стрекочет ему прямо в лицо, с гордостью повествует о процветании предприятия, о растущей популярности хереса в самых разных странах мира от Соединенных Штатов до России, с которой его отец и дед поддерживали торговые связи еще в прошлом веке.

На обратном пути в Севилью обмениваемся мнениями. Ирина восхищена эйфелевой «Кончей». Алексей потрясен жонглерским мастерством Пепе Ортеги. Я вспоминаю старика маркиза. По удовлетворенной улыбке Дунаева чувствую, что маркиз понравился и ему. Хотя Владимир Павлович не говорит ни слова, догадываюсь, о чем он сейчас думает: в еще не рожденный, постепенно, по кусочкам, по отрывочным идеям лишь слагающийся, возникающий из тумана в его воображении сценарий будущего фильма очень удачно улегся сейчас старый дон Мануэль.

…Маркиз де Бонанса. Владелец раскинувшей свои щупальца по всему миру винодельческой империи. Хозяин земли, виноградников, погребов, тысяч людей, которые, как пчелы, умножают своим трудом фамильное, заложенное еще дедом состояние. Словом, наглядный образец эксплуататора трудового народа. Один из хозяев «Гренадской волости»…

Конечно, при сравнении с американцем Людвигом, вознамерившимся пустить на бумагу амазонскую сельву, маркиз де Бонанса выглядит как озорной мальчуган с рогаткой рядом с Аль Капоне. Но для Испании и тем более Андалузии маркиз — вполне весомая фигура.

Теперь надо подумать о том, где и как увидеть и снять тех, кого маркиз эксплуатирует. Крестьян, возделывающих землю. Батраков на плантациях. Землепашцев за плугом. Сделать это не так просто, как может показаться на первый взгляд: сейчас в Андалузии — межсезонье. Дождливый февраль. Прошлогодние урожаи убраны. Нынешние еще не созрели. Поля вокруг стоят голые. От Хереса до самой Севильи. Впрочем, мы едем сейчас не сразу в Севилью…