Пока Бадаев, как член Думы, вел «дипломатические переговоры» с чиновниками, Калинин собрал типографских рабочих.

— Чего смотрите, ребята! Тащите пачки, прячьте куда попало, там разберемся.

Рабочие не заставили себя долго упрашивать…

Когда чиновники увезли «весь», как они думали, тираж, рабочие со смехом стали вытаскивать пачки отпечатанных газет с чердака, из-под лестницы, даже из пустой бочки, что стояла возле пожарного стенда.

Большинство подписчиков и на сей раз получило свою газету.

В июле 1913 года «Правда» была закрыта, но через несколько дней вышла снова под названием «Рабочая правда».

В эти дни Калинин заметил вдруг, что за ним следят. От проходной «Айваза» до дому, от дома до «Правды» следят. Несколько дней, до самого воскресенья, Михаил Иванович никуда не ходил, кроме как на завод. А в воскресенье весь день просидел дома. Утром в понедельник, выйдя на улицу, снова заметил шпика, нарочито равнодушно покуривавшего возле рекламной тумбы. Стало ясно? Милиция ищет предлога для ареста.

И Калинин исчез. Исчез, конечно, для полиции, которая, поискав его неделю-другую, успокоилась. Калинин же в это время был в своей спасительной Верхней Троице.

Вернулся он обратно только в ноябре.

Несколько раньше большевики — депутаты IV Думы уехали в Польшу, в Поронино, куда Ленин пригласил их на совещание Центрального Комитета совместно с партийными работниками. От Петербурга на совещание поехал также и Шотман.

Участники совещания докладывали Центральному Комитету о положении на местах. Шотман и Бадаев рассказали о том, как обстоит дело в Питере. В заключение выступил Владимир Ильич. Он отметил, что партийная работа приобрела огромный размах: в России находилось одиннадцать доверенных лиц Центрального Комитета, из которых шестеро депутатов Думы пользовались правом неприкосновенности. Несмотря на неоднократные провалы, непрерывно работало Русское бюро ЦК.

Ленин говорил о том, что, если рабочие хотят создать организацию, пусть знают, что, кроме них, никто ее «е создаст. Пусть рабочие выдвинут из своей среды доверенных лиц, которые вели бы городскую и областную работу. Из них должны вербоваться делегаты на центральные партийные должности.

Вернувшись из Поронина, Шотман сразу же отправился к Калинину.

— Поздравляю тебя, Михаил! Ты — член Центрального Комитета партии.

Калинин забросал Шотмана вопросами. Когда Александр Васильевич пояснил, что его кандидатуру в ЦК предложил Ленин, Михаил Иванович не на шутку разволновался, но виду не показал. Спросил только:

— Ну, а литературу привез?

Они долго еще разговаривали в этот день. Шотман рассказал, что на совещании особенно много говорилось о сочетании нелегальной и легальной работы, о необходимости шире развивать революционную активность масс. Особо Ленин подчеркнул значение массовых стачек и демонстраций. Шотман показал принятое на совещании обращение ЦК к партийным организациям. Калинин прочитал вслух простой и ясный призыв:

— «Самое трудное время позади, товарищи! Наступают новые времена. Надвигаются величайшей важности события, которые решают судьбу нашей родины.

За работу же!»

…Все важные партийные дела обсуждались обычно в узком кругу: Шотман, Петровский, Правдин, Малиновский… Никто, кроме них, не знал, что Калинин и Правдин кооптированы в Центральный Комитет.

Как снег на голову обрушился арест Правдина. В тревожном волнении потекли дни, недели. «За что, чем он разоблачил себя?..»

Правдина скоро освободили, и он рассказал друзьям, что полиции известна его принадлежность к ЦК, хотя доказательств у нее никаких нет. Только благодаря этому удалось выкрутиться. Но откуда у полиции такие точные сведения? Уж не появился ли среди них провокатор?

Атмосферу разрядил Петровский.

— Провокатор либо я, либо Малиновский — больше некому.

И такой абсурдной показалась эта мысль, что все рассмеялись и разошлись с легким сердцем.

Григорий Иванович и не подозревал, насколько его шутка была близка к истине. Трудно было представить, что Роман Малиновский — старый агент охранки, опытный и коварный провокатор.

В августе 1914 года Россия вступила в войну — эту первую огромную мировую мясорубку, войну бессмысленную, не нужную никому, кроме кучки империалистов.

Война началась для России слезами и воплями женщин, посуровевшими лицами мужчин, истерическими застольными тостами либералов, лицемерными словами царского манифеста: «В грозный час испытания да будут забыты все внутренние распри… и да отразит Россия дерзкий натиск врага».

Газеты пестрели ура-патриотическими лозунгами, призывавшими к защите отечества. В угаре «патриотизма» вожди II Интернационала забыли о своих интернационалистских клятвах и подвывали буржуазным подголоскам, требовавшим войны до победного конца во что бы то ни стало.

В день объявления мобилизации айвазовцы стихийно собрались на митинг. Над гудящей толпой вскинулась худощавая фигура Калинина:

— Товарищи!

…Каждое его слово западало в душу. Каждый думал о том же, что говорил оратор, только не мог все это так складно выразить.

Действительно, кому нужна эта бойня? Народу? Нет! Значит, правительствам? Конечно! Тогда долой эти правительства, несущие народам смерть и страдания! Трудящимся, где бы они ни жили — в Германии, Австрии, Франции или России, — нечего делить. Они хотят хлеба и свободы. Они хотят мира. Не лучше ли поэтому повернуть штыки в сторону своих правительств и самим начать строить дружную семью пролетариев всех стран? Конечно, лучше! Тогда — долой войну!

Сотни мускулистых рук вскинулись кверху,

— Долой войну!

— Долой!..

Кто-то дребезжащим голосом запел!

Никто не подавал команды строиться. Просто вышел вперед Калинин и направился к воротам. За ним потянулась колонна айвазовцев. Откуда-то появился фанерный плакат с лозунгом: «Долой войну!»

По Сампсониевокому проспекту айвазовцы двинулись к центру города. Навстречу вышли рабочие брезентовой фабрики. Обе колонны соединились. Могучая двухтысячная лавина! А с соседних улиц уже вливались новые потоки демонстрантов! с заводов «Новый Лесснер», Нобеля, фабрики Эриксона…

Выборгская сторона вышла на улицы, чтобы показать самодержцу и его прихвостням, что она остается верной своим классовым интересам, что ее не обмануть пышными фразами царского манифеста.

Калинин еще издали увидел возле «Нового Лесснера» наряд полиции. Но не отступать же! В громких возгласах негодования потонула команда жандармского офицера. Раздался нестройный залп…

Гневом взорвались тысячи глоток. Пушечными ядрами полетели в полицию булыжники, вывороченные тут же из мостовой.

Залп… Еще залп! Подхватив раненых, расходились в разные стороны рабочие. Расходились, чтобы собраться снова. И вот уже весь Сампсониевский проспект запружен народом. Почти пятнадцать тысяч человек!

Отряды конной полиции с шашками наголо безнадежно вязли в этом людском море.

…До позднего вечера бурлил и волновался рабочий Питер. Несколько десятков убитых и не одна сотня раненых — таков был итог этого кровавого дня.

На следующее утро, как обычно, Калинин явился на завод. Вечером собрал кружковцев — рабочих-большевиков, с которыми каждую неделю проводил занятия. Пришел кое-кто из меньшевиков.

И сразу начались споры. «Вот ваше большевистское вспышкопускательство до чего доводит! Вместо того чтоб забыть о распрях и встать на защиту родины, вы все демонстрируете!»

Калинин отвечал:

— Что вам на это сказать? У вас осталась только способность носить шлейф буржуазии. Посмотрите на германскую социал-демократию, во что она превратилась! Вы в ней увидите себя…