Гидеон чувствует, что его слегка трясут. Со сна он забыл, что не в школе.

— Каллен, отстань, — инстинктивно выпаливает он.

— Это не Каллен, тупица, а Николас. Привет. Ты в моей квартире.

Гид открывает глаза, сердце бьется быстро, и на долю секунды, когда он еще не успевает сообразить, что происходит, ему кажется, что он испуганный маленький мальчик. Потом он привыкает к комнате, видит высокие окна, огромный книжный шкаф. И когда его взгляд наконец падает на черно-белый портрет отца Николаса, он понимает, где находится.

— Мы идем гулять, — заявляет Николас.

— Но я не хочу никуда, — бормочет Гид. Кровать очень удобная. Миссис Уэстербек объяснила, что это какой-то особый шведский матрас. Гиду кажется, будто он лежит на огромном куске хлеба. Когда он наконец уснул, он представлял, что на этом особом шведском матрасе рядом с ним лежат особые шведские девчонки. Мне было немного неприятно, но я привыкла. Все равно что смотреть дурацкую подростковую комедию, где у всех актрис светлые волосы и косички, завернутые в высокий пучок.

— Мне все равно, — говорит Николас. — Я не могу уснуть, и мне только что позвонили Лиам и Девон.

Это не убеждает Гида покинуть его скандинавский рай. Ничуть не убеждает. Он вполне способен прожить до воскресенья без этих двух клоунов.

— И с ними девчонки. Они все сидят в баре совсем рядом: Мэдисон, Миджа, Пилар и их друзья.

Пилар в Нью-Йорке! В своей естественной среде обитания. В баре. Это же просто восторг!

Это для тебя восторг, Гид. Что до меня… лучше бы мы продолжали спать.

Пилар говорила, что хотела бы потусоваться с ним в Нью-Йорке. Даже ее телефон — «нью-йоркский номер Пилар» — валяется где-то у него в сумке. Но он не осмеливался даже предположить, что ему хватит мужества ей позвонить.

— У меня в сумке нью-йоркский номер Пилар, записанный губной помадой. Я думал, это единственная возможность, чтобы ее помада оказалась рядом с моим нижним бельем, — говорит Гид и смеется. — О боже, — замечает он, — странная штука жизнь, правда? Он садится на кровати. Удивительный шведский матрас даже не пружинит под ним.

— Круто, — говорит он.

— Послушай, — вмешивается Николас, — ты идешь или нет?

— Пожалуйста, помолчи секунду. Я должен сказать тебе кое-что. Со мной только что произошло что-то странное. Я… ты не заметил? Когда я сказал, что жизнь — странная штука?

Николас медленно кивает, изображая ангельское терпение.

— Мне правда это показалось забавным. Мысль о том, что я не нравлюсь Пилар, потому что я не модный, не высокий, недостаточно крутой — в общем, когда я обычно думаю об этом, мне становится грустно. Но на этот раз мне удалось над собой посмеяться! — Он делает паузу и задумывается. — Ну вот, — говорит он, — все прошло. Я просто подумал о том, какой я придурок, и о том, что она никогда меня не полюбит, и, как обычно, возненавидел себя. Но всего на секунду мне было все равно! Мне было плевать на все на свете. Я чувствовал себя хорошо. Невероятно, правда?

Николас внимательно на него смотрит.

— Ты очень красиво умеешь говорить. А теперь, может, пойдем?

Несколько минут спустя они украдкой пробираются по лестнице служебного входа дома Николаса.

— С привратником и мамой лучше не шутить, — шепчет Николас. — По крайней мере, когда речь идет о моем поведении. — На нижней лестничной площадке они проходят мимо мрачного коридора, уставленного мусорными баками, и останавливаются у массивной стальной двери с табличкой: «ВХОД ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА».

— Подожди секунду. — Николас достает сотовый. — Каллен? Привет. Ага. — Он смеется и прикрывает трубку рукой. — Он в баре в Денвере, пытается подцепить девицу, у которой трое детей. — Он возвращается к разговору. — Наверняка так и есть. Послушай, у меня к тебе предложение. Рассказываю как есть: Пилар записала свой телефон для Гида помадой на бумажке. Ты знал об этом? Вот и я тоже. Конечно, ничего такого в этом нет. Это вовсе не гарантирует секс. Но это хороший знак. О’кей. Вот что я предлагаю: Гид и Пилар, сегодня ночью. Нет, я не изменил своего мнения о Гидеоне. Я по-прежнему считаю его законченным неудачником. — Он улыбается Гидеону. Гидеону нравится, как Николас называет его неудачником — таким же тоном, как Молли назвала его бестолковым. — У меня просто хорошее предчувствие. Мне нравится, как Гид себя сегодня ведет. Кажется, у него есть шанс.

Он вешает трубку, и Гида осеняет:

— Это пари было не по-настоящему, да?

Они столько раз меняли правила, что Гидеон наконец понял: нет никаких правил.

Николас сжимает губы и кладет телефон в карман голубой флисовой куртки.

— То есть и по-настоящему, и нет. Мы все наблюдаем за тем, как я пытаюсь чего-то добиться, потому что чем нам еще заняться? Но машина… вы все равно должны отдать мне машину, потому что водите ее когда хотите, а потом, для «бумера» она не так уж много стоит. Я навел справки в Интернете: подержанная стоит всего три штуки.

— Не знаю, сколько там стоит подержанная, — надменно произносит Николас, — но моей машине цена четыре тысячи.

Они выходят на Девяносто третью улицу и идут на восток. Рядом по тротуару опять гуляют старушки с собачками, просто вечером их стало меньше.

— Дело не в том, что пари на самом деле нет, — осторожно замечает Николас. — Просто нам все равно, кто выиграет. Допустим, Каллен. Может, у него получится переспать с моей сестрой, а может, и нет. И если я не захочу, чтобы это случилось, этого не будет, хотя я никогда не признаюсь ему в этом, он просто сам поймет. Ну а если выиграю я, думаешь, я правда стану следить, чтобы Каллен встречался с одной девчонкой целый год? Сомневаюсь. Может, в следующем году мы все равно поспорим на это, независимо от того, будет у него роман с моей сестрой или нет. Между прочим, было бы очень забавно. Как хорошо, что нас не исключили.

Эмоции Гида колеблются между гневом и облегчением. Но чувство облегчения сильнее. Пари было для него как гиря на цепочке: постоянное напоминание о том, что он не может делать все, что вздумается. Но он так много сил посвятил спору, которого на самом деле и не было…

— Черт, я… я просто ненавижу вас, — выпаливает он. Николас бледнеет. Гидеон тут же начинает сожалеть о своих словах, но не останавливается. Николас должен это услышать. — Мне пришлось помучиться из-за пари.

— Брось, — отмахивается Николас. — Неужели ты чувствуешь себя несчастным?

Хороший вопрос.

Гид обхватывает себя за плечи и смотрит вверх: небоскребы по обе стороны улицы как стенки колыбели. Воздух прохладный, но не ледяной, и на нем куртка Николаса, которая пахнет камином, а если принюхаться, то немножко и его мамой. Он по-прежнему сыт после китайской еды и собирается выпить коктейль на Манхэттене. Нет, пожалуй, он не чувствует себя несчастным.

— Нет, — отвечает он, — моя жизнь не так уж плоха.

Кажется, Николас обрадовался.

— Пари было… и есть… вовсе не для того… неважно, — отмахивается он. — В некотором смысле мы воспринимаем его очень серьезно.

— Только при этом вы воспринимаете его как шут- ку, так? — недоумевает Гид.

— Ну, — говорит Николас, — мы просто пытались отвлечь тебя от переживаний по поводу того, что ты девственник.

О, вот это мне в голову не приходило. Но им действительно удалось.

— Не может быть! — говорит Гидеон. — И ведь сработало!

— Прошу, — отвечает Николас, — не говори мне того, что я знаю и без тебя.

Гид с Николасом улыбаются друг другу, хотя Гид качает головой, показывая Николасу, что он уже не тот простак, каким был когда-то. А потом вдруг говорит:

— О черт. Молли. Я знал, что есть причина, почему все не так уж хорошо.

Николас останавливается, давая Гиду выговориться. Это меньшее, что он может сделать.

— Кажется, я сильно ее обидел.

— Хмм, — встревает Николас, — не хочу показаться занудой, но, кажется, она сказала, что дело не в пари.

Гидеон хмурится.

— Разумеется, она так сказала. — Он снова принимается идти. — А что ей еще было сказать?