Рёскин считал, что области экономики и морали разделить нельзя, что индустриализация свела людей к уровню машин и что деньги, все больше денег, накапливающиеся в руках немногих, не компенсируют утраты человеческого достоинства. «Происходит разделение не труда, а людей, — читал Ганди, — разделение на простейшие органы, разбитые на кусочки, на крошки жизни». Любовь к труду подменена любовью к наживе, которая превратилась в единственную цель существования (Ганди вспомнит эти слова, когда будет писать «“Хинд сварадж”, или Индийское самоуправление», яростно клеймя современную цивилизацию). «Постоянным результатом нашей современной погони за богатством становится ежегодная гибель от наших рук определенного числа людей». Тысячи людей каждый день отправляют в могилу ради пущего процветания экономики и тех, кто ею управляет. В этих пророческих фразах Ганди увидел, «как в зеркале, некоторые из своих глубоких убеждений». И заодно открыл для себя величие физического труда («труд законника не стоит ни больше, ни меньше, чем труд цирюльника») — непривычная мысль для индийца, но он поверил в нее, и его экономические теории (в том числе настойчивый совет вернуться к прялке) станут тому доказательством.
Вдохновленный Рёскином, Ганди основал в 1904 году первую из своих колоний, которые позже станут называть индийским словом «ашрам» (хотя оно обозначает нечто другое[95]). Она стала его местом работы. В 1903 году он учредил в Дурбане газету «Индиан опинион» («Indian Opinion») и каждую неделю изливал в ней свою душу, что на самом деле было «упражнением в самообладании». В газете он излагал теорию и практику сатьяграхи: «Без “Индиан опинион” сатьяграхи, вероятно, вообще бы не было» — и отвечал на потоки «дружеских, острых или горьких» писем. Вместе с другом Альбертом Уэстом, который руководил типографией, он перенес газету в свой ашрам — подсобное хозяйство, жители которого добывали свой хлеб в буквальном смысле в поте лица своего. Типографских рабочих удалось уговорить за два дня. Еще неделя, даже меньше, — и они с Уэстом оказались владельцами десяти гектаров земли, а вскоре и больше, с живописным источником и фруктовыми деревьями, плюс несколько гнезд ядовитых змей, и всё это за тысячу фунтов. Ближайшая железнодорожная станция, Феникс, находилась в четырех километрах. Он хотел воплотить на практике свои идеи о простой жизни с помощью своей новой семьи: молодых людей, покинувших ради него Индию, и новых близких друзей, по большей части европейцев, сочувствовавших его идеям.
Полак был в восторге, какой эффект произвела на Ганди книга Рёскина, предложил осуществить этот опыт вместе с ним и, вовсе не тяготясь жизнью в Фениксе, окунулся в нее, как «утка в воду». Он последовал за ним и в Йоханнесбург, куда Ганди, заваленному работой, пришлось вернуться. Оба жили как «кровные братья», и когда Полак женился, его жена-англичанка тоже стала членом обширной «семьи» из «людей всякого рода и всякого темперамента», поскольку, как говорил Ганди, мы все — одна семья.
Он побуждал своих индийских друзей выписывать с родины родителей. Таким образом, в Фениксе поселилось еще с полдюжины семей, чтобы плодиться и размножаться. Колония стала первой из лабораторий, в которых Ганди формировал своих учеников, приучая их к жизни, созданной из борьбы, и практике сатьяграхи.
Открытие сатьяграхи
Тем временем произошли два события, подтолкнувшие его к принятию радикальных мер, чтобы окончательно порвать со своим «я» британского хорошо воспитанного, хорошо одетого, укоренившегося в светском обществе и его обычаях гражданина. Он собирался распутать последние узы, которые его стесняли, и еще глубже окунуться в поиски истины через действие. Раздарить всё свое имущество, всё, что ему удалось скопить до сих пор.
Эти события заставили его занять позицию, которая станет для него средством борьбы и смыслом жизни. Речь о восстании зулусов[96] и новом дискриминационном законе против индийцев — законе о регистрации азиатов, или «черном законе»[97].
Конечно, у Ганди не было никаких причин злиться на зулусов, кроме того, у него были сомнения по поводу этого «восстания». Но он все еще верил, что «Британская империя существует для блага всего мира». И считал себя лояльным гражданином Наталя. Его участие свелось к образованию небольшого отряда индийских санитаров.
И тогда он обнаружил, что ничего — абсолютно ничего из того, что он увидел, — не соответствовало слову «мятеж». Зулусы не были ни организованы, ни непокорны, они просто отказывались платить чересчур высокий налог. Когда Ганди со своими помощниками занялся ранеными зулусами, которых белые лечить отказывались, оказалось, что их раны оставались необработанными несколько дней и источали ужасное зловоние (об этом Ганди расскажет в «Сатьяграхе в Южной Африке»). Несчастные зулусы даже не могли говорить, они были так счастливы, что кто-то о них позаботился, что как будто верили: сам Бог прислал им на помощь Ганди и его помощников. Однако эти раны были нанесены бичом. «Верные» зулусы, которых не сумели отличить от остальных, тоже пострадали. И Ганди пришел к выводу: «Это, собственно, была не война, а охота за людьми».
Тогда-то он и утвердился в мысли о том, чтобы посвятить себя душой и телом служению другим людям. После стольких увиденных ужасов мысль о служении, которая теплилась в нем всегда, обрела новую силу: уже не могло быть и речи о том, чтобы предаваться радостям семейной жизни, воспитания или рождения детей.
На самом деле, обет целомудрия Ганди принес после рождения своего четвертого сына: он открыто говорит, что больше не хочет детей. И жена с ним согласилась. Но тогда, как и впоследствии, он убедился, что целомудрие — трудное завоевание, нужно сладить не только с телом, но и с желанием, с мыслью. «Всякая чувственность уходит корнями в дух». Значит, дух должен поддержать воздержание тела. «Воздержание в физическом плане не поможет, если не сопровождается настоящей отстраненностью духа». Усмирить дух и плоть: по сути, укрощение сексуальности было высшей и самой сложной стадией отстраненности — защиты тела, духа и души, — которая, согласно «Бхагавадгите», ведет к истине, то есть к Богу.
Ганди признается, что до сих пор еще не мог вполне измерить глубинное значение брахмачарьи как необходимого этапа в поиске Бога и не сознавал необходимости этого обета для человека, «стремящегося всей душой служить человечеству» (или продвигаться к Богу). Что такое брахмачарья? Это жизненное правило, ведущее нас к Брахме — к Богу.
Оно предполагает полный контроль над сексуальностью: в мыслях, на словах и на деле. Не совладаешь с мыслью — всё пойдет прахом. Но если управлять своей мыслью, всё становится легко и просто.
Оставалось разработать правила этого «простого» дела: подчинить себе свое тело — еще куда ни шло, свой дух — это уже совсем другое дело, и все же одно не получится без другого. Во время вегетарианских трапез в Лондоне контроль над вкусом обучил Ганди способам, которые могли бы помочь ему в его поиске; новые эксперименты над едой обогатили его познания: пища брахмачарьи должна была быть «скудной, простой, не пряной и по возможности сырой», состоящей из свежих фруктов и орехов. Зато молоко (которое, решительно, доставило ему массу проблем) оказывало на него противоположное — стимулирующее действие (всю жизнь он пытался найти ему замену). Пост, подбор продуктов, режим питания — всё это способы, помогающие духу в трудной борьбе за самообладание, апогеем которой становился обет брахмачарьи. Продвижение к внутренней силе, необходимой для служения человечеству и, как он, вероятно, предчувствовал, для применения сатьяграхи.
«События в Йоханнесбурге приняли такой оборот, что из предпринятого мною самоочищения они превратились в прелюдию к сатьяграхе».
И вот в жизни Ганди настал период, когда все методы ненасильственной борьбы и лояльного неповиновения были испробованы один за другим. Наконец-то он обрел себя как слуга народа, что стало его подлинной сутью, превосходящей разные роли — профессиональную, политическую, экономическую.
