Историки всё еще продолжают спорить, нарушило или нет рождение бастарда спокойную жизнь семьи. А ведь сколько знаменитых бастардов блистало в ту эпоху! Альберта, Борджа, Липпи…10 Разве что возникала некая неловкость от осознания того, что тебя воспринимают или сам ты ощущаешь себя незаконнорожденным. Но даже если эта незаконнорожденность поставила Леонардо в положение маргинала, она же помогла ему освободиться от традиционных социальных и семейных условностей, поверить в собственный талант. Этот остро ощущавшийся им недостаток он сумел превратить в достоинство, в свою сильную сторону.

Года за четыре до рождения Леонардо его отец сер Пьеро отправился в столицу Тосканы на поиски славы и богатства. В год рождения своего внебрачного сына он женился на молоденькой девушке Альбиере, шестнадцати лет от роду, красивой и с богатым приданым, которую он со временем все чаще и чаще стал оставлять в Винчи у своего отца. Поскольку Бог долго не посылал ей собственного ребенка, свою нерастраченную материнскую ласку она перенесла на Леонардо. Она словно практиковалась в ожидании дня, когда у нее появится собственное дитя. Когда же настал этот день, ее жизнь оборвалась. Не ее ли юный облик позднее в «Святой Анне» запечатлел Леонардо, в душу которого навсегда запали образы трех женщин — матери, бабки и мачехи, в раннем детстве пестовавших его?

На следующий год после смерти своей первой жены сер Пьеро женился на Франческе ди сер Джулиано, представительнице знатной тосканской фамилии, столь же молодой, столь же красивой и даже еще более богатой. Но и она тоже умерла при родах, не исполнив мечту отца Леонардо заполучить законного наследника. На протяжении двадцати пяти лет единственным его сыном будет бастард.

Леонардо был вынужден обходиться без родителей, точно так же, как и те не особенно стремились видеть его. Если его отец вынужден был на протяжении четверти века ждать появления законного наследника, то это не значит, что он ничего не предпринимал. Две его первые жены, как уже было сказано, умерли молодыми при родах, не дав начало новой жизни, зато его третья жена произвела на свет одного за другим шестерых детей. Когда же умерла и она, то сер Пьеро (а ему тогда было уже за пятьдесят) привел в дом четвертую жену, которая родила ему еще шестерых наследников!

Итак, детство Леонардо протекало в общении с молодыми и красивыми женщинами, к которым ему было бы лучше не привязываться сердцем, поскольку они, забеременев, покидали этот мир. Что же касается матери, то она, живя неподалеку, перенося беременность за беременностью и производя на свет то живых, то мертворожденных детей, всецело находилась во власти своего раздражительного мужа.

Можно сказать, что в детстве у Леонардо сложился негативный образ материнства, сопряженный с ощущением угрозы — от него умирают. И младенцы умирают тоже…

У Леонардо да Винчи никогда не было детей, и он никогда не хотел иметь их. В его записных книжках нашел отчетливое выражение ужас, который вызывали в нем роженицы, это плодоносное материнство, зачастую сопряженное со смертью. В его рисунках, которые принято считать анатомическими, женский пол предстает в качестве некой бездны. Как отметил Андре Шатель в своем «Трактате о живописи», Леонардо да Винчи продемонстрировал «достойное сочувствия отвращение к тому, как совершается размножение».

Впрочем, в его сознании запечатлелся чистый и светлый образ этих вечно молодых матерей. Навечно оставшихся молодыми. В равной мере это относилось и к тем, которые умирали, не дожив и до двадцати пяти лет, как две его первые мачехи, и к тем, которых, подобно его матери, безжалостно бросали, чтобы «устроить свою жизнь» в большом городе. На своих картинах он воссоздал совершенный образ мадонны, едва достигшей двадцати лет.

Когда в 1464 году скончался Антонио, его дед, для Леонардо пришла пора отправиться жить к отцу,11 чтобы завершить обучение и как можно скорее получить профессию.

После всех пережитых утрат (любящие мачехи, любимый дед) расставание с родными местами было мучительным. Его насильно исторгали из детства. Там, в селении, расположенном среди благоуханных холмов, две молодые женщины взяли на себя заботу о маленьком бастарде, не обделенном также вниманием со стороны его бабушки и двоих мужчин — его молодого дяди и деда. Всем им в равной мере была свойственна огромная любовь к жизни. Это и было тем единственным и главным, что Леонардо унаследовал от них, — страстная любовь к природе, ко всему живому.

Переезд во Флоренцию означал прощание со свободой, жизнью в единении с природой, в состоянии почти первобытного дикаря. Теперь уже не было поблизости матери, не было красивых и нежных мачех, любящего деда, но что хуже всего, было покончено с изучением всевозможных форм жизни в природе. От Леонардо, когда он прибыл к отцу, уже становившемуся важным господином, потребовали незамедлительно избрать себе профессию. Поскольку он любил рисовать всё, что видел, поскольку любил наблюдать и детально воспроизводить увиденное, а главное, поскольку окружающим нравились его рисунки, его отдали в престижную мастерскую Андреа Верроккьо (Андреа ди Чоне по прозвищу Верроккьо, что означает «верный глаз»). Это была лучшая мастерская во Флоренции, где обучали всем искусствам. При поступлении отец, вероятно, оказал ему свою протекцию, однако современники полагали, что собственный талант Леонардо открыл для него двери знаменитой мастерской.12

Там все обращались друг к другу на «ты», называя друг друга по имени, а зачастую и по прозвищу, оставляя почетное обращение мессе́р лишь для ученых людей, каноников, врачей и мастеров. Да и они не всегда удостаивались подобной чести. Равенство царило по всей Тоскане. Флорентийцы жили республикой и были горды тем, что ниспровергли социальную иерархию. Показная роскошь подвергалась суровому осуждению.

Как буржуа, так и простые ремесленники пировали в одних и тех же тавернах, свободно высказывались и не лезли в карман за словом, были людьми, весьма искушенными в политической болтовне. А сколь злоречивы они были! В Италии тогда существовала поговорка: «Злоречив, как тосканец». Настроение в городе было живое, взволнованное, радостное, иногда возбужденное. Семейные трапезы по утрам совершались между девятью и десятью часами, вечерние — перед наступлением ночи. Муж и жена, братья и сестры, друзья и компаньоны ели из одной тарелки и пили из одного стакана. Еда не отличалась разнообразием и изысканностью: хлеб, зелень, варенья и фрукты. Мясо подавали на стол только по воскресеньям. Существовал обычай делиться с соседями кровяной колбасой, когда резали поросенка.

Жизнь флорентийца проходила главным образом вне дома. Улица была чем-то вроде внешней комнаты его дома. В хорошую погоду располагались прямо на улице для игры в шахматы или кости. Вокруг собирались зеваки, и малейший инцидент провоцировал шумное выяснение отношений. Каждый знал всё обо всех.

Андреа Верроккьо широко распахнул перед юношей Леонардо двери своей мастерской и, вероятно, свое сердце. Именно ему принадлежит первое описание этого «феномена». Да, именно феномена, ибо как только Леонардо прибыл во Флоренцию, о нем стали говорить в превосходных степенях. Дифирамбы следовали за ним по пятам, похвала бежала впереди него. Он выделялся среди всех своих современников. Изящество, красота, талант, юмор, ум, любезность… Восхищение неотступно сопровождало его. Никакая похвала его внешности не была чрезмерной. Вазари, даже сам Вазари не нашел слов для детального описания его — до того необычен был юноша. Многие говорили о его ангельском облике, о его ясных глазах, то ли голубого, то ли зеленого цвета — никто не мог разобрать этого, о его светлых или рыжеватых волосах. Великолепная белая кожа. Стройное юношеское тело. И, что особенно примечательно для того времени, рост, превышавший 190 сантиметров.13 Что касается его голоса, то он, несомненно, был приятным, хотя и необычайно высоким для человека подобного телосложения. Леонардо мастерски владел своим голосом, словно хорошим инструментом. Его любезность вошла в легенды, а юмор вызывал восхищение. Отличаясь общительностью и будучи хорошим товарищем, он заслужил в сообществе живописцев, художников и ремесленников прочную репутацию бонвивана.