– Бывают, – вздохнул Тригер и повторил: – Бывают смертельные случаи, и довольно часто. Поэтому из вольнонаемных охотников мало находится. Употребляем для работ каторжных.

– Этот что ж, тоже каторжный? – удивился Алексей, так как внешним своим видом мастеровой на каторжника никоим образом не смахивал.

– Что вы, – махнул рукой Тригер, – Ерофей – из поселенцев. Из Златоуста за мелкие провинности сослан, а нам в самый раз пришелся. Семьей здесь обзавелся. Яблони выращивает, а огурцы и арбузы у него первые в слободе, да, пожалуй, и во всем Тесинске.

После цехов и мастерских прошлись по амбарам, и Тригер с удовольствием показал ревизору тесно уложенные штабеля и бунты разносортного железа и литья. Проходя мимо, Тригер без запинки называл, сколько и на какую сумму хранится здесь готовой продукции.

Управляющий Алексею понравился. При внешней своей непривлекательности: маленькой, зауженной кверху голове с редкими белобрысыми волосами, красном безбровом лице и горбатом тонком носе, чей кончик, казалось, касался верхней губы, Тригер был очень толковым управляющим. И хотя от прибыли получал самый мизер, интерес к производству проявлял неподдельный: все говорило за то, что дела завода идут в гору, и в первую очередь благодаря его стараниям, упорству и во многом немецкой щепетильности и аккуратности в делах.

Он велел принести в свой кабинет бухгалтерские книги и, излагая состояние заводских финансов, в записи и отчеты почти не заглядывал, что еще раз упрочило Алексея в мысли, что дело свое Генрих Иоганнович, или, как его звали на заводе, Генрих Иванович, знает прекрасно и рассказывает о заводе не для того, чтобы заезжий ревизор им подивился. Он действительно гордился своим детищем, которому отдал без малого двадцать лет своей жизни.

– Полагаю, Илья Николаевич, теперь вы сами сумеете заключить, на пользу или во вред заводу мои введения. – Генрих Иванович закрыл книги. – Самая главная моя цель – увеличить прибыльность завода. Очень скоро каждая копейка не просто окупится, а еще и солидный доход принесет…

– Весьма похвально, Генрих Иванович, что вы так печетесь о процветании завода. – Алексею очень не хотелось спускать приятного ему человека с небес на грешную землю, но в его задачу входило нечто другое, и это нечто ему сейчас надлежало выполнить, что он и сделал незамедлительно, заметив: – Но все-таки, что могло породить то письмо, по которому я должен доложить в управление горных разработок и рудных дел? Могу ли я встретиться с жалобщиками, чтобы побеседовать с ними о причинах, вынудивших их обратиться за помощью?

Лицо Тригера покраснело еще больше. Он нервно забарабанил пальцами по обложке самой толстой бухгалтерской книги. Лоб у него сморщился, явив две глубокие поперечные морщины, а нос клювом навис над подбородком. Генрих Иванович расстроился, и расстроился нешуточно.

– Я не знаю, кто из моих рабочих мог сподобиться написать подобную петицию, тем более я лично встретился со всеми и объяснил временные трудности. Раньше было намного хуже, и в цехах угарно, и работали от темна до темна, я ввел две смены, повысил жалованье, оказывается, мало, надо больше… – Он озадаченно покачал головой: – Не повышал – молчали, повысил – жалуются…

– Возможно, кто-то слишком грамотный появился в цехе или в мастерских, который воду мутит? – осторожно поинтересовался Алексей.

Тригер молча покачал головой и недоуменно посмотрел на Алексея.

– Вряд ли… Грамотных на самом заводе раз, два – и обчелся. Тех, что едва буквы в слова складывают, десятка два наберется да мастера… Они пограмотнее, но чтобы петицию составить в управление… Нет, таковых на заводе не имеется! – сказал он твердо и для убедительности пристукнул кулаком все по той же книге…

– А в конторе? – настаивал Алексей.

– В конторе? – поразился Тригер. – С какой стати им подобное фискальство? Они у меня знают, что за ревизорские штрафы в первую очередь своими лбами рассчитываются. Я виновников прежде в конторе ищу, если на заводе что случится.

– Ладно, – сказал устало Алексей, – давайте эту канитель оставим на завтра. Я еще раз пройдусь по цехам, поговорю с мастерами и рабочими. Возможно, что-то прояснится…

– За две недели жалованье рабочим и конторе мы выдали, – разложил на столе пасьянс из бумаг бухгалтер завода Столетов, – в кассе осталось тридцать целковых наличности. – Он вздохнул и посмотрел на Тригера. – Как ни крути, Генрих Иванович, – придется выдавать жалованье изделиями.

– И что ж, они эти изделия кусать будут? – поинтересовался управляющий. – Они ж мне прежде голову откусят.

– Я вас понимаю, – почти страдальчески сморщился Столетов, – но пока мы соберем баржу, отгрузим товар и доставим его в Североеланск, не меньше двух недель пройдет, а товар ведь еще продать надо.

– Я буду разговаривать с Михаилом Корнеевичем, – сквозь зубы проговорил Тригер, – у него хоть и малая доля в заводе, но ведь он тоже хозяин…

– Вряд ли он поможет, – махнул рукой Столетов, – у него своих забот хватает с приисками! Разве только позволит товар в свою лавку сдать…

– Что ж, он сам у себя будет товар покупать? – поразился Алексей, приглашенный Тригером на встречу с бухгалтером, где они решали в очередной раз, как выкрутиться и выплатить жалованье рабочим завода.

Тригер отвел глаза в сторону, а бухгалтер выразительно закатил глаза к потолку.

– Что поделаешь, Илья Николаевич! – вздохнул Тригер и вытер платком пот со лба. – Недовольство будет опять! – Он, будто лошадь, отгоняющая слепня, помотал головой и снова тяжело вздохнул. – Мы ведь по своей, заводской цене товар выдаем, а в лавке за него выплачивают раза в полтора, а то и два меньше. – И совсем тоскливо добавил: – Не сносить мне головы, Илья Николаевич, чувствую, не сносить!

– А нельзя разве у Никодима Корнеевича немного наличности попросить под тот товар, что вы собираетесь продать в Североеланске? – спросил Алексей.

– У Никодима Корнеевича? – Столетов усмехнулся язвительно и окинул Алексея взглядом, словно сомневался в его умственной полноценности. – Купец первой гильдии Кретов деньги давать не любит. Он их получать любит. Вот если б Генрих Иванович заявил о том, что сей момент готов внести в кассу приличное количество кредитных билетов от прибылей завода, Никодим Корнеевич всенепременно бы обрадовался, а взять из кассы и отдать на расходы даже в счет товара… Нет, такое в нашем деле невозможно. Никодим Корнеевич копейку сегодня не в пример дороже ценит, чем завтра.

– Но это ж неразумно, – удивился Алексей, – вложить такие деньги в завод и не найти пустяка на жалованье. Это ж все равно что рубить сук, на котором сидишь…

– Помилуй бог, какой сук, – засмеялся Столетов, – Никодим Корнеевич этот завод за бесценок купил. А при оформлении купчей так и сказал: «Будет барыш – хорошо, не будет – тоже не беда! Свою цену я всегда за него возьму, так что внакладе не останусь! Еще с руками оторвут!»

Тригер обвел тоскливым взглядом конторские книги, громоздившиеся на столе, словно искал у них совета и помощи. Потом махнул рукой и вышел из кабинета.

Столетов проводил управляющего взглядом, затем перевел его на Алексея и усмехнулся слегка презрительно, кивнув в сторону двери, за которой скрылся расстроенный Тригер.

– Разбаловала Генриха Ивановича казенная служба. Привык, чуть что, руку к губернской казне тянуть. Эко диво рабочих расчесть! И денег не так уж много потребно! – Он заглянул в глаза Алексею и произнес тихо, почти шепотом: – Со дня основания завода не было еще подобной несостоятельности. Ясно дело, избаловали людишек. Дак ведь в государственной казне денег побогаче, чем в кассе у Никодима Корнеевича. Конечно, к новым порядкам не всех враз приучишь. Расчет надо произвести, чтоб осложнений не было. А то опять жалобами засыплют. – Он хитровато улыбнулся и подмигнул Алексею: – Вы ведь по этой части у нас появились?

– А что, у вас есть сведения по поводу жалоб? – в свою очередь справился Алексей. – Или вы предполагаете, что они непременно появятся?