– Знаете, Илья, – он приподнял голову и справился: – Можно, я буду называть вас без всяческих церемоний – просто Ильей?

Алексей кивнул головой.

Владимир Константинович вновь опустил голову на руки и, устремив взгляд в небо, мечтательно произнес:

– Открылась бездна, звезд полна… – Затем перевернулся на бок и, опершись на локоть, пристально посмотрел на Алексея: – Где вы так научились драться? Я заметил, что Мишу вы бросили за борт весьма профессионально.

Алексей пожал плечами:

– Когда-то занимался французской борьбой. Как видите, пригодилось…

– Вы надолго в наши края?

– На месяц, не меньше. Кстати, вы не подскажете, где можно остановиться в Тесинске? Гостиница, частный пансионат…

– Я вас приглашаю к себе, – быстро проговорил учитель, – у меня небольшой дом, но для вас найдутся отдельная спальня и даже кабинет. Кухарка у меня хорошая, готовит все, что душа пожелает. Сам я уже семь лет как овдовел, – он тяжело вздохнул, – жена у меня славная была, но детьми бог обделил, не дал нам ни сына, ни дочку. Так что не отказывайтесь, не стесните вы меня ни по какому случаю. И вам спокойнее будет, чем в нашей гостинице, и обеды домашние, да и мне, старику, в радость, если когда вечерком вместе за чайком или стопочкой посидим да побеседуем.

Алексей не успел ответить. Со стороны парохода донеслось неясное бреньканье. Похоже, кто-то настраивал гитару. Потом невидимый музыкант взял несколько аккордов, и вновь полилась над рекой так взволновавшая Алексея песня:

Заметив изумление, с каким Алексей выслушал всю песню, Владимир Константинович усмехнулся:

– Что я вам говорил, Илья! Страдает Миша, иначе не разогнал бы свою шатию-братию по каютам. Все знают, если затянул Михаил Корнеевич эту песню, значит, совесть нечиста, значит, душа болит и мечется… – Он опять лег на спину и устремил взгляд на небо. – Смотрите, Илюша, сколько на небе звезд! Миллиарды миллиардов! И лишь немногие складываются в созвездия, и еще меньшее число светят ярче всех, затмевая свое окружение. – Он помолчал некоторое время. С парохода не доносилось ни звука, лишь три крошечных огонька продолжали светиться на палубе. – Вот и Миша тоже звезда, причем очень яркая. Возможно, ему следовало родиться чуть позже, тогда бы он сумел найти себя в жизни. У него есть задатки ученого и даже литератора. Он любит путешествовать. Мурку он еще котенком привез с Памира, когда охотился там на тигров и барсов. Она за ним как собачонка теперь бегает, ласковая и совершенно ручная. Потом он напечатал в «Североеланских ведомостях» с десяток интереснейших очерков о своих похождениях в Средней Азии. В Верном[10] познакомился с генералом Черновым. В конце семидесятых, когда начались события на Балканах, восстали Герцеговина и Сербия, Миша помог Чернову перебраться на Балканы, где генерал возглавил сербскую армию. Говорят, что Третье отделение учредило за ним надзор и ему было отказано в заграничном паспорте. Миша по своим связям в канцелярии генерал-губернатора, наверняка за большие деньги, паспорт этот Чернову устроил, и на лихой тройке, не поставив никого в известность, они умчались из Москвы. Через некоторое время Чернов объявился в Белграде, а Миша всю кампанию безотлучно находился рядом с ним. Солдаты любили его за храбрость и щедрость. Он и там всем помогал, тратил огромные деньги на госпитали и помощь раненым солдатам. Домой вернулся с солдатским Георгием и сербским орденом за храбрость…

– Насколько я понимаю, купеческие дела ему не совсем по душе? – поинтересовался Алексей.

Учитель перевернулся на живот, вновь зарядил трубку табаком и прикурил от кострового уголька. Со вкусом затянулся.

– Матушка у него была актрисой и давней любовницей Корнея Кретова и Мишу родила вне брака. После смерти жены старый Кретов женился на Мишиной матушке, переписал сына на свое имя, и поговаривают, что любил его гораздо сильнее, чем старшего – Никодима. Правда, наследство поделил поровну, но братья не слишком ладят между собой. В прошлом году Никодим пытался лишить Михаила части наследства, но тот привез из Москвы хороших адвокатов, и Никодим остался с носом. Теперь они общаются только через посредников и отношения выясняют лишь в письменном виде.

«Если б только в письменном», – неожиданно тоскливо подумал Алексей.

Задание, которое ему поручил Федор Михайлович, лишь на первый взгляд казалось незатейливым. На самом деле одна трудность цеплялась за другую. И самая главная в том, что Михаил Кретов совсем не так прост, каким представляли его в своих описаниях Иван Вавилов и даже Тартищев. Алексей почему-то больше поверил Владимиру Константиновичу, хотя рассказ учителя с трудом вписывался в тот образ забулдыги и пьяницы, который успело создать его воображение. Но тем не менее первая схватка уже показала, что справиться с Михаилом Кретовым будет крайне нелегко.

Шел второй час ночи, когда Алексей подтащил к костру толстую валежину и взгромоздил ее на раскаленные угли. Сухое дерево тут же занялось огнем, а два товарища по несчастью вползли в шалаш и, тесно прижавшись друг к другу, неожиданно быстро уснули…

Проснулся Алексей от пронзительных, режущих ухо пароходных гудков. Низкий туман стелился над рекой, заволакивая пароход, лишь трубы торчали над молочно-белой пеленой, но из них валил густой дым, машины работали вовсю, выходит, «Амур» готовился отплыть в Тесинск… Алексей сел на своем неудобном ложе, протер глаза и с удовольствием зевнул. Несмотря на неудобства шалаша, они с Владимиром Константиновичем умудрились выспаться, и теперь учитель возился около костра, пытаясь раздуть едва тлеющие угли.

Алексей выбрался наружу, присел на корточки возле костра, потирая руки и ежась от утреннего холода. Потом не выдержал и накинул на себя шинель, которая тут же покрылась бисером из мельчайших капелек воды – моросью, сочившейся из тумана.

Владимир Константинович кивнул в сторону реки:

– Машины разогревают, часам к девяти туман спадет, пойдут на Тесинск. – Замолчав на мгновение, он прислушался и совсем весело добавил: – Видите, Илья, я был прав, только что от «Амура» отчалила лодка…

Алексей посмотрел на него с удивлением. Он ничего подобного не разобрал, все звуки заглушал треск разгорающегося костра и пронзительные гудки парохода. Но через несколько минут в тумане и вправду замаячило темное пятно, которое быстро увеличивалось в размерах и вскоре приняло очертания лодки. Учитель не ошибся. В лодке находились два гребца, и один из них был Михаил Кретов. Хватаясь за корни деревьев, он вскарабкался на берег и, похлопывая тростью по голенищу сапога, неторопливо направился в сторону костра. Не дойдя до них несколько шагов, он оглянулся и свистнул. На берег взлетела Мурка и, высоко задирая лапы, помчалась к хозяину. Догнав, принялась брезгливо отряхиваться и передергивать шкурой. Как всякая кошка, тигрица терпеть не могла сырости.

– Приветствую вас, Владимир Константинович. – Купец снял цилиндр и склонил голову в легком поклоне. – Пожалуйте на пароход. Через час уже отплываем.

– Миша, смирение вам идет, и я очень благодарен за приглашение, – весьма сухо произнес учитель, – но я не вернусь на пароход, и причины вам известны.

Алексей заметил, как вспыхнул Михаил, но тем не менее ничем другим свое негодование не выказал, а продолжал в том же тоне:

– Вчера мы все погорячились, но, думаю, не стоит доводить дело до полной бессмыслицы. Своим протестом вы ничего не докажете, лишь кожу на ладонях до кровавых мозолей сотрете да спины надорвете. Уверен, никто из вас на веслах против течения не ходил, а я хаживал и по первости слезами кровавыми умывался. – Он посмотрел на Алексея и с вызовом произнес: – Пожалейте старика, Илья Николаевич. Я его упрямство знаю… Вернитесь на пароход! – И, заметив огонек неприязни в глазах Алексея, расправил плечи. – Учтите, я два раза не прошу, но если приглашаю, то от чистого сердца! – и протянул Алексею руку. – По правде, я вас зауважал, давненько мне морду не били, чаще собственные рожи да задницы подставляют.