Король Синум замолчал.

– И… – заерзал Игнис.

– На стороне императора тоже были боги, – словно очнулся рассказчик. – Хотя никто не знал об этом до последнего момента. Они выглядели как бродяги, но сражались вместе с обычными воинами. Их называли угодниками. Они и сейчас есть, но теперь это и в самом деле бродяги. Жалкие подделки под былое величие. Богов после той битвы на земле не осталось. И вот один из этих угодников, Энки, встал перед Лучезарным. Как мальчишка перед зловещим воином.

– И у него тоже был огненный меч? – вытаращил глаза Игнис.

– Нет, обычный, – ответил дед. – Висел на поясе. Он даже не вынул его из ножен.

– И Лучезарный убил его? – прошептал Игнис.

– Опять нет, – покачал головой дед. – Не все маленькое, что попадается на пути, можно убить. Есть камешки, о которые тупится даже лучшая сталь. Между ними состоялся разговор. Смысл его сложен для детского ума, скажу только, что угодник сравнил нашу землю с плотом. И сказал, что если плот становится слабым, то бревна раскатываются, и тяжкий груз камнем идет на дно.

– А Лучезарный? – прошептал Игнис.

– Он засмеялся, – пожал плечами дед. – Но не убил собеседника. Потому что как бы ни был этот угодник мал, но там, где меряются подлинной силой, он был равен Лучезарному.

– Энки! – выпалил Игнис. – Но почему же Лучезарный засмеялся?

– Потому что слабый плот точно так же должен был раскатиться и под ногами Энки, – объяснил король. – Лучезарный не мог поверить в способность кого-то совершить то, чего он никогда не совершил бы сам.

– А Энки… – почти перестал дышать Игнис.

– А Энки совершил, – кивнул дед. – Обхватил собственные плечи и покрылся пламенем. Настоящим пламенем, потому что боль скрутила его. И он даже почти кричал от боли. Стонал, стиснув зубы. И прочие угодники, что стояли рядом и в отдалении, тоже занялись пламенем. И земля стала слабой для Лучезарного, и он начал погружаться в нее, как в трясину. И утонул. В том месте посередине Светлой Пустоши, которое теперь некоторые называют Пир. Так на древнем поганом языке обозначалось место святости. На самом деле это грязное и вонючее болото, хотя слуги Лучезарного до сих пор бродят вокруг него в поисках своего хозяина. Но вряд ли найдут его. Почти полторы тысячи лет прошли с того дня.

– А Энки? – налил глаза слезами внук.

– Энки и другие угодники, исконные боги этой земли, растаяли, ушли, исчезли, – объяснил король. – Оставили ее нам. Может быть, они теперь живут где-то в небе и смотрят оттуда, как постигает науки и умения юный принц Лаписа – Игнис.

После этих слов короля малыш обычно получал медовый пряник и обещал деду, а заодно и всесильному (но почему-то сгоревшему) Энки усердие и послушание, но в то утро начала весны он продолжил расспросы. Впрочем, недолго.

– И ничего не осталось от Лучезарного? – спросил он тогда.

– Ну почему же? – скривил губы король. – Перед тем как он утонул в тверди, Лучезарный рванул ожерелье на шее, и семь пылающих камней, подобно каплям яда, разлетелись по всей земле. Поэтому и войны не прекращаются. Поэтому и Светлая Пустошь плодит нечисть. Да и проклятая Сухота за нашими горами тоже исходит ядом из-за этих камней.

– А что стало с теми, кто уцелел в битве? – спросил внук деда.

– Ничего, – ответил тот. – Всех или почти всех аксов Лучезарный забрал с собой, а остальные… Кто-то бросился помогать раненым, кто-то словно очнулся от морока и отправился, куда глаза глядят. Битва закончилась сама собой. Зло рассеялось или почти рассеялось и потеряло силу. Иногда оно подобно хмелю, а хмель рано или поздно рассеивается…

– А на какой стороне были наши предки? – сдвинул брови Игнис.

– На стороне зла, – ответил король и вручил внуку медовый пряник.

Он так и не рассказал Игнису больше ничего о Лучезарном. Вскоре его хватил удар, и до самой смерти король уже не приходил в себя. Дед умер, когда его внуку было двенадцать лет…

…Воспоминания схлынули, но сон так и не пришел. Принц открыл глаза, прислушался к отдаленному крику в коридоре – опять Пустула изводила бесконечными придирками несчастных служанок, затем осторожно снял с груди руку красотки Катты и сел. С ним явно происходило что-то необычное, впервые перед испытанием Игнису не удавалось уснуть, и даже недавние любовные упражнения вместо сладкой истомы только разожгли желание. Он коснулся кончиками пальцев бедра Катты. Или сейчас ему была нужна другая женщина?

Всякий раз, когда принцу Лаписа предстояли серьезные испытания, будь то проверка или навыков боя, или магических умений, или каких-то знаний, что устраивал своим чадам время от времени король, или же случался какой-нибудь турнир, вроде того, что уже завтра потребует от принца сосредоточения всех сил, Игнис предпочитал подольше поспать. Утренние разминки, долгие растирания и умащения маслами он не признавал. Все, что ему требовалось, это хорошенько выспаться, поваляться в постели до и после сна, затем оправиться, облиться холодной водой, расчесать волосы и затянуть их узлом на затылке, надеть чистую одежду и легко перекусить – съесть, к примеру, тушенного в глиняном горшке цыпленка с кореньями да запить его кубком легкого араманского красного вина. К привычному набору не помешало бы добавить еще вечерней и утренней тишины в коридоре, но добиться этого можно было, только оставив Пустулу в Лаписе, а на подобный подвиг не был способен даже отец Игниса. Да и стоило ли превращать жизнь дяди Латуса почти на месяц в муку или, что точнее, лишать его ежегодного отдыха? К тому же визгливые причитания Пустулы не могли заглушить шума, который доносился через окно; ардуусская ярмарка не думала заканчиваться даже ночью. На Торговой площади стучали молотки плотников, сколачивающих помосты для финальных схваток в борьбе и фехтовании, стрельбе из лука и магии, звенело железо в кузнечных рядах, а в прочих ржали лошади, дудели трубы, били барабаны, щелкали и трещали колдовские шутихи, давил на уши гул тысяч голосов. И все это диковинное действо, наполняющее строгий, но веселый в эти дни Ардуус шумом и беспорядком, оборачивалось в груди Игниса, которому завтра предстояло биться в финальных схватках, странной, нежданной бодростью. Какой уж тут сон?

Принц стянул ночную рубаху, провел ладонями по груди. Пять дней уже минуло, как лаписский королевский кортеж вошел в ворота Ардууса. Пять дней минуло, как из ельника, в котором Окулус, Вентер, Сор и непоседа Кама разбирались с магической ловушкой, ударила молния, и вот, пожалуйста, – даже следа не осталось на коже, только легкий синеватый узор, словно морозом на стекле выткан. А ведь в первое мгновение показалось, что конец пришел принцу Лапису. Хотя что там показалось, он даже грохота не услышал. Вспыхнуло что-то, встряхнуло так, что почернело в глазах, а когда отпустило, оказалось, что и пары секунд не прошло. Тошнота, которая мучила Игниса с прошлого вечера, куда-то делась, словно впитала неожиданный удар и отправилась тяжелым камнем на дно желудка. Только на груди у сердца расползлось синее пятно, но и оно уже почти сгинуло.

А ведь придворный маг короля Ардууса – Софус, который по просьбе королевы Фискеллы осмотрел ее сына, показался Игнису весьма обеспокоенным. Нет, он не смог сказать, чей наговор едва не отправил лаписского принца к праотцам. Долго жмурился, теребил тонкими сухими пальцами глухой воротник рубашки, пока не вымолвил, что заклинание действительно было направлено не против принца, а против какой-то магии, следов которой он обнаружить не может. Заметив сдвинутые брови королевы Фискеллы, Софус побагровел и добавил, что общий рисунок заклинания схож с заклинаниями воды, но след его более всего напоминает заклинание огня, а уж тот лад, что описала магу Кама, так и вовсе мог обернуться и заклинанием земли, и заклинанием воздуха, что не имеет особого значения, поскольку на высших ступенях магического мастерства школы колдовства смыкаются. Ведь даже диковинная магия прайдских жрецов, которая обращена к древесным силам, ничто без воды, земли, воздуха или огня. Фискелла, которая была всерьез обеспокоена случившимся, потребовала подтверждения, что колдовство оказалось опасным и было сотворено магом высшего посвящения, может быть, даже великим орденским мастером, но так ничего и не добилась. Софус кивал, но одновременно с этим бормотал, что нет в Ардуусе ни одного сильного орденского мага, еще не прибыли, хотя орденские башни с милостивого разрешения короля Ардууса уже достраиваются. А если б и был, то вряд ли бы осмелился на запрещенную в здешних краях магию. Ардуус – сильное королевство, и порядки в нем строгие, и если уж кто осмелился их нарушить… На этом месте собственного бормотания Софус закашлялся и зажмурился, как будто от ужаса, но Игнис ясно ощутил, что сквозь притворство проглядывает подлинный испуг ардуусского мага. Но не своеволие и мощь безымянного колдуна испугали его. И не то, что магия, оставившая след на груди принца, и в самом деле была направлена не против него, а против другой магии, следов которой ардуусский маг не отыскал. И даже не то, что молния, ударившая в грудь Игниса, куда бы она ни была нацелена, должна была, без сомнения, выжечь ему сердце, как выжгла она сердце лошади Камы, хотя самой девчонке не смогла даже толком опалить кожу, верно, удар все же был направлен на несчастного Окулуса. Нет, по другой причине трясло главного ардуусского колдуна, да так, что порой зубы начинали отстукивать произносимые им слова. Другое повергло его в ужас.