– Что ж он голову-то морочит?! – закричал пассажир и бросился к телефону. – Отец! А за десять минут не сделаешь?

– Сделаю, сынок! Костьми лягу, но сделаю!

Пассажир повесил трубку. Из тоннеля, играя прутиком, вышел проводник:

– Ну и трепач этот ремонтник! «Столько работы, столько работы!» А там делов-то на десять минут.

– Вот гад! – прошептал пассажир и набрал номер. – Отец, слышь? Ничего у нас не выйдет. Там гад один обещал стоянку четыре часа, а теперь говорит: десять минут.

– Действительно – гад, – согласился отец. – Ну да не отчаивайся: сейчас кончу!

– Все по вагонам! – донесся из тоннеля голос проводника.

– Прощай, отец! – крикнул пассажир. – Не дали нам с тобой встретиться!

– Погоди, сынок! – шумно дыша, закричал отец. – Я уже освободился! Не вешай трубку!

Но пассажир уже вскочил в вагон.

При выезде из тоннеля он заметил будку путевого обходчика, а в её окне – старика. Он вытирал кепкой мокрое лицо и радостно кричал в телефонную трубку:

– Освободился я, сынок! Освободился!

Но стук колес заглушал его слова…

Сила искусства

Я считаю, с пьянством надо бороться. И не последнюю роль в этой борьбе играет искусство. А что делает наш бригадир Кузьмич? Заваливается на днях в раздевалку и говорит:

– После работы – культпоход в музей. Будем там бороться с пьянством.

Зубов, слесарь наш, ему объясняет:

– Чего мы, туристы – по музеям околачиваться? После работы надо отдыхать от борьбы с пьянством!

Кузьмич говорит:

– Нет, чувырло! Ты у меня в музей почапаешь – повышать свой низкий культурный уровень!

В общем, после работы мы все как один вышли в музей.

Ну, разделись, конечно. Закурили. Кузьмич говорит:

– Покурите – не расходитесь. ещё экскурсовод, наверно, будет. Изучайте пока это полотно.

Смотрим – действительно полотно висит. На окне. Изображает орнамент. А рядом с полотном – картина. Над урной. Изображает бутылку. Сбоку тень пририсована в виде костыля. И слова какие-то написаны. По-русски, кажется. Только мы прочесть не успели, потому что экскурсовод подошел. И вовсе не на мумию похожий, как Кузьмич обещал. А такая маленькая девушка, но в очках.

Зубов её спрашивает:

– А правда, что мумия – это жена фараона?

Девушка говорит сквозь нос:

– Нет, мумия – это забальзамированный фараон.

Зубов говорит:

– Значит, он так бальзама наклюкался, что мужскую силу потерял?! И женщиной заделался?!

Кузьмич говорит:

– Не так. Если фараон был плохим, его убивали, а если хорошим, из него делали мумию.

И тут вся наша экскурсия подходит к такой полукруглой картине. На ней старинная мамаша с пацаном зафиксирована.

Зубов спрашивает эту мумию в очках:

– А чего это у них тарелки на голове? Они чего, пьяные?

– Не задавай девушке глупых вопросов! – говорит Кузьмич. – Раз тарелки на голове, значит, художник был пьяным.

Эта девушка очки сняла и говорит:

– Вопрос поставлен интересно. Над головой мадонны, как и младенца, – нимб – символ святости. А «мадонна» по-итальянски означает «мать».

Ну, мы, конечно, молчим, делаем вид, что не замечаем девушкиных ошибок. Потому что, во-первых, не «мадонна», а «мадера». А во-вторых, это не мать, а муть. Хотя после нее действительно чувствуешь, будто тебе на голову нимб надели. Только размера на два меньше.

Перешли к следующей картине. Девушка-экскурсовод говорит:

– Картина называется «Завтрак крестьянина». Тяжела была крестьянская доля. От зари до зари работал крестьянин в поте лица. Вот и сейчас он выпил бутылку самодельной наливки и, доев последний кусок хлеба, на целый день уйдет в поле.

Зубов говорит:

– А мне кажется, в бутылке маленько осталось.

Кузьмич его в бок толкает: не сбивай, мол, с мыслей экскурсоводку!

Экскурсоводка говорит:

– Следующая картина – «Пир богов».

– Вот черти! – говорит Зубов. – Целую канистру раздавили!

Экскурсоводка спокойно продолжает:

– А эта картина принадлежит кисти такого-то неизвестного художника такой-то половины века. Называется «Натюрморт». Что в переводе означает

– “мертвая натура”.

– А как живой! – говорит Зубов. – Мы таким натюрмортом вчера закусывали.

– Правильно! – улыбнулась экскурсоводка. – Изображение закуски – это натюрморт.

– А изображение лица, – говорит Зубов, – это натюрморда.

И тут действительно подходим к изображению лица. Только – не целиком, а до пояса.

Экскурсоводка говорит:

– Перед вами – «Кающаяся Магдалина».

– Икающая, – говорит Зубов. – После этого всегда хорошо икается.

Экскурсоводка говорит, заикаясь:

– А это – «Утро стрелецкой казни».

Зубов говорит:

– Точно! С вечера так напьешься «Стрелецкой», что утром хоть голову отрубай!

Экскурсоводка говорит, икая:

– А это – картина «Иван Грязный выпивает со своим сыном».

И тут нам всем стало ужасно жалко за экскурсоводку. И мы говорим Зубову:

– Все! Поиздевался! Беги вниз и бери пять по ноль семь. Или семь – по ноль пять.

В общем, экскурсию мы в подворотне заканчивали. Сначала белое пили по-черному. А потом красное – до посинения. Зубов все время мадонну вспоминал. Только нашу. И только когда падал. Кузьмич его три раза перекрестил. Бутылкой. А он за это Кузьмичу нимб попортил.

Нет, с пьянством надо что-то думать. Может, музеи закрыть, к свиньям? Или портреты древних алкоголиков замазать? Только печень их пускай висит. Проспиртованная. Потому что великая она – эта сила искусства!

Аппарат профессора Коро

– Но если никто не виноват, как же объяснить взрыв в лаборатории?

– Это был не взрыв.

– Почему же тогда погиб профессор?

– Он не погиб.

– Где же он?

– В этой комнате.

– Но я вижу лишь дым.

– Это и есть профессор.

– Нет, так у нас дело не пойдет, – инспектор откинулся на спинку кресла. – Начнем сначала. Итак, вы утверждаете, что в лаборатории никого не было, кроме вас и профессора Коро?

– Совершенно верно, – сказал доктор Сислей.

– Как же призошел взрыв?

– Это был не взрыв, – ответил доктор. – Обыкновенная вспышка, сопровождающая освобожденную энергию.

– Освобожденную от чего?

– От профессора, разумеется. Сейчас его энергии хватает только на то, чтобы удерживаться в газообразном состоянии.

– Но, убейте меня, я не понимаю, как он дошел до такого состояния!

– При помощи своего нового аппарата. Человек сначала размягчается, потом разжижается, а потом распыляется.

– А как же обратно?

– Очень легко! Запоминающее устройство помнит связь атомов твердого профессора, а конденсатор при необходимости сконденсирует его из газообразного.

– Потрясающе! А что дает это изобретение?

– Полный отдых всех членов организма, ликвидацию избыточного веса за счет увеличения роста, смену пола на противоположный, траспортировку человека в любой форме, как то: баллон, бутылка, ящик, полиэтиленовый пакет, газопровод…

– Гениально придумано! – воскликнул инспектор. – А теперь я скажу, что дает это вам, доктор Сислей. Место заведующего лабораторией! Но сделали вы это топорно. Убив профессора, топором вы растворили его в кислоте и ждали до тех пор, пока он не испарится. А потом имитировали взрыв.

– Но… – возразил было доктор.

– Спокойно! – инспектор перегнулся через стол. – Не надо пускать мне пыль в глаза! То, что вы не физик, я понял сразу: когда заметил отсутствие крови. Вы химик, Сислей! Не отпирайтесь!

– Да, – прошептал доктор. – Но у меня есть алиби.

– Что ж, – сказал инспектор. – Каждый имеет алиби, пока его не начали допрашивать. Только без этих штучек!

Но доктор уже щелкнул выключателем…

Когда снова зажегся свет, посредине комнаты стоял профессор Коро.

– Рад вас видёть, инспектор! – сказал он.

– Я тоже, – кивнул инспектор седеющей прямо на глазах головой. – Но славы таким путем вам не добиться. Думаете, я не слышал, как вы стояли за дверью и подслушивали наш разговор? Ваше изобретение – фикция чистейшей воды!