В письмах Лейбницу Папен жаловался, что голова его разрывается от новых идей, но для их осуществления у него нет ни часа времени, ни талера денег.

Такое положение не могло продолжаться. Папен видел: если он немедленно не отделается от своих врагов, все его идеи и проекты обречены на гибель.

Как только Карл вернулся с войны, Папен подал ему просьбу отпустить его в Англию для продолжения научной работы. Ландграфу успели надоесть сплетни об этом неугомонном старике французе, да и не было желания заниматься разбором жалоб. Поэтому он принял отставку и, наградив Папена деньгами, позволил ему уехать.

Награда была для Папена неожиданностью. Обрадовавшись, он решил употребить эти деньги с пользой для науки — совершить путешествие в Лондон невиданным до сих пор способом: на судне, которое приводится в движение паровым двигателем.

По замыслу Папена, машина должна была работать без перерывов, так как пар для нее будет вырабатываться в отдельном котле.

Работы по постройке судна подходили уже к концу, когда выяснилось, что оно не имело права выйти из устья Фульды в Везер. По привилегии, предоставленной ганноверским курфюрстом везерским судовладельцам, ни одно судно из Фульды не могло дойти до портового города Бремена. Все товары должны были перегружаться в Мюндене на суда, принадлежащие везерцам.

Папен обратился к мюнденским судовщикам с письменной просьбой пропустить его будущее судно к морю, но они ответили отказом. Тогда он послал письмо Лейбницу с просьбой похлопотать у самого ганноверского курфюрста. Но и ходатайство философа не помогло: курфюрст не захотел нарушить интересы судовладельцев Ганновера.

И все-таки Папен решил двинуться в путь: будь что будет!

Ранним утром 24 сентября 1707 года жители гессенской столицы Касселя увидели странное зрелище. У пристани покачивалось необыкновенное суденышко. Оно не имело ни парусов, ни весел. На палубе возвышалось странное сооружение с высокой трубой.

На судне хлопотал Дени Папен. Седая щетина его головы серебрилась под лучами раннего солнца. Парик валялся в стороне. Старик возился с машиной, засучив рукава перепачканного сажей и салом старенького кафтана. Пот струился с высокого лба; худые, жилистые руки дрожали. Но морщинистое лицо с большим носом и сухим энергичным ртом сияло счастьем.

Старику помогал его пятнадцатилетний сын Франсуа. Мальчик был горд порученным ему делом — подкладывать дрова в топку и работать кочергой. Он с важностью ощупывал котел, определяя его температуру.

Сопровождаемая насмешливыми репликами зрителей, к берегу приблизилась жена Папена, а с нею — дети, которые без труда несли на судно небогатый скарб старого академика.

Никто из провожавших не пожелал Папену счастливого пути: ни ученые-соперники, которые столько раз завидовали ему; ни чиновники, которым он доставлял столько хлопот постоянными требованиями денег на опыты; ни торговцы, которым было мало проку от этого полунищего семейства. Одни были рады отъезду Папена, другие оставались безразличными, но никто не горевал.

В момент, когда Папен уже готов был отвязать причал, сквозь толпу протолкался пожилой человек в перепачканном платье, подпоясанном прожженным кожаным фартуком. Это был мастер Вольфганг Ланген, который помогал Папену изготовлять его машины и аппараты. Он один понимал, кто покидает его родной Кассель.

Подойдя к сходне, Ланген почтительно снял шляпу и скромно протянул Папену сложенную бумагу:

— Я слышал о затруднениях с пропуском судна. Если у вас что-либо не поладится, передайте это письмо корабельному мастеру Теодору Даймлеру в Лохе, близ Мюндена. Он вам поможет советом. Да хранит вас бог, сударь.

Дым валил из трубы. Котел дрожал от кипящей воды. Папен взялся за кран. Балансир сделал движение, но вдруг маленький кочегар что-то вспомнил и бросился к отцу:

— Мы забыли нашу собаку!

Действительно, большая мохнатая собака бегала по берегу. Зрители пинками отгоняли ее. Папен махнул рукой — ничего, мол, теперь не поделаешь, — но мальчик заставил его остановить машину и втащил собаку на палубу.

Балансир закачался, колеса ударили лопатками по воде, и странный корабль отошел от пристани.

Впервые в истории человечества по воде шло судно, приводимое в движение паром. Но никто из тех, кто стоял на берегу, не понял, что уже одним этим зрелищем они могут гордиться. Нет, люди смеялись над невиданным кораблем, и только Вольфганг Ланген, мастер в кожаном фартуке, долго бежал вдоль берега и махал шляпой.

Машина скрежетала и стучала. Все ее движения сопровождались шипением пара, который клубами вырывался из всех сочленений, плохо пригнанные части скрежетали…

Но Папен был доволен. Наблюдая за своей машиной, он уже думал над тем, как улучшить ее по приезде в Лондон.

Судно шло со скоростью улитки. Двигатель работал с большими перебоями: то соскакивала цепь с балансира, то отходила крышка цилиндра, то зазевавшийся Франсуа забывал открыть кран для впуска новой порции пара из котла в цилиндр. Не раз и сам Папен останавливал машину, чтобы прикрепить ее расшатавшийся фундамент к остову судна.

К удовольствию госпожи Папен, бо́льшую часть пути из-за повреждений машины судно проплыло по течению. Без больших приключений они прошли всю Фульду и в сумеречной синеве вечера увидели водный простор широкого устья Фульды, впадающей в Везер.

С остановленной машиной судно бесшумно спускалось по затихшей в предвечернем сумраке реке. Не доходя селения Лох, Папен увидел заброшенную дощатую пристань. Он решил остановиться здесь, чтобы раньше времени не привлекать внимания жителей. Дрожащей рукой передал он соскочившему на мостик сыну причал. Он так волновался, что должен был на минуту присесть. Жена посмотрела на него с жалостью. Она понимала, что переживает этот человек, пришедший, быть может, к самому решительному дню своей жизни.

Папен ушел в Лох отыскивать Теодора Даймлера. Он взял с собой сына, чтобы тот мог расспрашивать о дороге, не привлекая к себе внимания французским акцентом: рожденный в Касселе, мальчик говорил, как настоящий гессенец.

Скоро они отыскали дом корабельного мастера и постучали в дверь.

Теодор Даймлер встретил ночных гостей не очень приветливо, но, когда прочел письмо мастера Лангена, сразу изменил отношение.

— Эх, сударь, — сказал он, — неважно ваше дело. Сами знаете, какие они сквалыги, эти купцы. Наш брат мастеровой человек еще может понять ваше положение, и, если бы дело зависело от нашего цеха, мы завтра же пропустили бы вас вниз. Но гильдия на то и гильдия, чтобы зубами держаться за свои привилегии. Придется вам потрясти кошельком, чтобы получить разрешение.

— Я рад бы отдать все, что имею, но содержимого моего кошелька едва ли хватит на то, чтобы оплатить пропуск, — грустно сказал Папен.

Даймлер долго молча ходил по комнате.

— Вот что, сударь, — сказал он наконец. — Завтра с утра я отправлюсь к своему судовладельцу и попробую его уговорить. Вы же идите к президенту округа и добивайтесь своего от чиновников. Узнав что-нибудь, я приду вам рассказать. Где вы остановились?

И, услышав, что вместе со всей семьей Папен будет ночевать на берегу, Даймлер ужаснулся.

— Марта, Марта! — закричал он. — Ты слышишь? Господин Папен ночует под открытым небом! Разве это дело, Марта? Не думаешь ли ты пойти и пригласить их провести ночь в нашем доме?

На следующий вечер, как и накануне, Папен вместе с сыном устроился для ночлега на судне. Его жена с младшими детьми опять отправилась к Даймлерам.

Папену не спалось. Завернувшись в плащ, он лежал рядом с сыном. Франсуа свернулся комочком и прижался к отцу. Ночь была прохладная. Ветер налетал короткими резкими шквалами. Волны с плеском ударялись в борт судна.

Мальчик знобко вздрагивал. Папен сбросил плащ и заботливо укутал им сына, а сам сел на палубе, беззаботно подставив тело пронизывающему ветру. Но он не чувствовал холода — мысли его были далеко. Он глядел на небо. Там, гонимые невидимой силой, неслись облака. Они то окутывали бледный лик месяца, то вновь обнажали его. Облаков становилось все больше, они мчались все стремительнее и, казалось, стирали с неба звезды.