– Обе эти позиции – оборонительные, – возразил Энгесса. – Войну нельзя выиграть в обороне.

Спархок и Вэнион обменялись долгими взглядами.

– Вторгнуться в Кинезгу?.. – с сомнением спросил Спархок.

– Нет, – сказал Вэнион, – рано. Подождем, покуда из Эозии не придут рыцари церкви. Когда они войдут в Кинезгу с запада, тогда и настанет время для нас двинуться туда с востока. Мы возьмем Киргона в клещи. Когда с двух сторон на него пойдут такие силы, он может воскресить всех киргаев, какие когда-либо жили на свете, и все равно проиграет.

– До тех пор, пока не спустит с цепи Клааля, – угрюмо вставила Афраэль.

– Нет, Божественная, – сказал Спархок. – Беллиом хочет, чтобы Киргон выслал против нас Клааля. Если мы поступим таким образом, то сами будем решать, где и когда состоится поединок. Мы выберем место, Киргон выпустит Клааля, а я выпущу Беллиом. А уж потом нам останется только сидеть и ждать.

***

– Мы поднимемся на стену точно так же, как это сделали тролли, Вэнион-магистр, – говорил Энгесса на следующее утро. – Мы не хуже их умеем карабкаться по осыпям.

– Только у нас это займет побольше времени, – прибавил Тикуме. – Нам придется убирать валуны, чтобы по осыпи могли пройти кони.

– Мы поможем вам, Тикуме-доми, – пообещал Энгесса.

– Стало быть, решено, – подвел итог Тиниен. – Атаны и пелои двинутся на юг, чтобы занять позиции в Самаре и Сарне. Мы выведем рыцарей на побережье, и Сорджи переправит нас в Материон. Оттуда мы двинемся сушей.

– Именно переправа меня и беспокоит, – признался Спархок. – Сорджи придется сделать, самое меньшее, с полдюжины рейсов.

Халэд вздохнул и закатил глаза.

– Ты, кажется, опять собрался прилюдно стыдить меня, – сказал Спархок. – Что я упустил на этот раз?

– Плоты, Спархок, – устало пояснил Халэд. – Сорджи собирается отогнать плоты на юг, чтобы продать на лесоторговой ярмарке. Он намерен увязать их в один большой плот. Посади рыцарей на суда, коней на плот, и все мы доберемся до Материона за один рейс.

– О плотах я и впрямь забыл, – смущенно сознался Спархок.

– Однако плот будет двигаться не слишком-то быстро, – заметил Улаф.

Ксанетия уже давно с интересом прислушивалась к их разговорам. Сейчас она взглянула на Халэда и заговорила застенчиво, почти робко:

– А что, молодой господин, будет ли тебе подмогой сильный ровный ветер, дующий вослед твоим плотам?

– Еще какой подмогой, анара! – с восторгом подтвердил Халэд. – Мы сможем сплести из веток что-то вроде парусов.

– Разве Киргон либо Клааль не почуют, что ты вызываешь ветер, дорогая сестра? – спросила Сефрения.

– Киргон не может почувствовать дэльфийскую магию, Сефрения, – ответила Ксанетия. – Анакха мог бы спросить у Беллиома, касается ли сие и Клааля.

– Как это вам удается? – с любопытством спросила Афраэль.

Ксанетия слегка смутилась.

– Сие было совершено, дабы укрыть нас от тебя и родичей твоих, Божественная Афраэль. Когда Эдемус проклял нас, наложил он свое проклятье таким образом, дабы магия наша оставалась сокрытой от врагов – ибо таковым почитали мы тогда и тебя. Сие оскорбляет тебя, Божественная?

– Только не сейчас, анара! – воскликнула Флейта и, бросившись в объятия Ксанетии, крепко ее расцеловала.

ГЛАВА 2

Гигантский плот, который смастерили матросы Сорджи, был в четверть мили длиной и в сотню футов шириной. Большую его часть занимал загон для коней. Колыхаясь и раскачиваясь, плот двигался на юг под угрюмым зимним небом, которое то и дело обрушивало на него ледяные потоки дождя со снегом. Стоял жгучий холод, и молодые рыцари, разместившиеся на плоту, кутались с головы до ног в меховые плащи и искали прибежища в сомнительном укрытии полоскавшихся на ветру навесов.

– Все дело во внимании к деталям, Берит, – говорил Халэд, закрепляя веревку, которая натягивала правый край одного из «парусов». – Детали – это и есть сущность всякой работы. – Неодобрительно щурясь, он разглядывал край заледенелого паруса, который был так покрыт инеем, что больше походил на снегозащитную стенку. – Спархок придумывает великие замыслы, а детали оставляет другим. И это, по правде говоря, даже хорошо, потому что он оказывается безнадежным неумехой, когда дело доходит до мелочей и настоящей работы.

– Халэд! – воскликнул потрясенный Берит.

– Ты когда-нибудь видел, как он пытается работать с инструментами? Отец нам не раз повторял: «Не давайте Спархоку далее притронуться к инструментам!» У Келтэна руки растут из нужного места, а вот Спархок совершенно безнадежен. Если поручить ему честную работу, он скорее покалечит себя… – Халэд резко вскинул голову и выругался.

– В чем дело?

– А ты не чувствуешь? Буксирные канаты с левого борта ослабли. Пойдем-ка, встряхнем матросов. Мы же не хотим, чтобы эта неуклюжая громадина снова встала торчком.

И двое молодых людей, кутаясь в меховые плащи, быстро зашагали по покрытым инеем бревнам, огибая на ходу загон, где кони тесно сбились в кучу, и спасаясь от ледяного пронизывающего ветра, который дул в корму.

Идея увязать все плоты в один гигантский плот была безусловно хороша, но управлять этим плотом оказалось даже труднее, чем предполагали Сорджи или Халэд. Сплетенные из веток примитивные паруса хорошо ловили ветер, вызванный Ксанетией, направляя тяжесть громадного плота к югу. Корабли Сорджи должны были вести плот на буксире, и тут-то и начинались проблемы. Даже два корабля, подгоняемые ветром одинаковой силы, никогда не движутся с одинаковой скоростью, а потому полсотни судов впереди плота и по двадцать пять по бокам приходилось вести с небывалой точностью, чтобы громадный плот двигался в нужном направлении. Покуда все были настороже, все шло как надо, но в двух днях южнее Беллиомовой стены вдруг сразу несколько мелочей пошло наперекосяк, и плот начал опасно крениться набок. Выровнять этот крен не удавалось никакими усилиями, а потому пришлось разбирать и наново увязывать плот – нелегкий труд на морозе и под промозглым ветром. Никому не хотелось снова повторять этот подвиг.

Когда они добрались до левого борта, Берит вынул из-под мехового плаща бронзовый рожок и проиграл краткий немузыкальный сигнал, повернувшись к буксирным судам, а Халэд между тем неистово размахивал желтым флагом. Условленные заранее сигналы были просты. Желтый флаг приказывал судам прибавить парусов, чтобы натянуть буксирные канаты, синий флаг велел сбросить скорость, чтобы ослабить канаты, а красный – отвязать канаты и убираться с дороги плота.

Наконец канаты снова натянулись – это краткий сигнал Халэда был передан по цепочке матросам, стоявшим на вахте.

– Как тебе удается следить за всем? – спросил Берит у своего друга. – И откуда ты так быстро узнаешь, что что-то не так?

– Боль, – сухо ответил Халэд. – Я вовсе не горю желанием несколько дней подряд разбирать и собирать эту неповоротливую скотину под ледяным дождем, который сразу на мне и намерзает, а потому я весьма внимательно прислушиваюсь к тому, что говорит мне мое тело. Малейшие перемены можно ощутить ногами, а то и пятками. Когда хоть один из канатов ослабляется, плот движется немного по-другому.

– Есть ли что-нибудь такое, чего ты не умеешь?

– Я плохо танцую. – Халэд сморщился под новым порывом жгуче-ледяного дождя со снегом. – Пора кормить и поить лошадей. Пойдем, скажем послушникам, что довольно сидеть сложа руки и восхищаться своими титулами, – пора приниматься за дело.

– Ты и в самом деле ненавидишь аристократов? – спросил Берит, когда они вдоль края загона двинулись к навесам, под которыми укрывались молодые послушники.

– Да нет, вовсе я их не ненавижу. У меня просто не хватает на них терпения, и я никак не могу взять в толк, как это можно не замечать того, что творится вокруг. Титул, должно быть, увесистая штука, если тот, кто его носит, больше ни на что не обращает внимания.