– Я совсем не голодна, – сказала она Афраэли и Ксанетии. Они сняли комнату в чистенькой тихой гостинице в центре города. – Все, что мне нужно, – горячая ванна и часов двенадцать сна.

– Ты нездорова, сестра моя? – обеспокоенно спросила Ксанетия.

Сефрения устало улыбнулась.

– Нет, дорогая, – сказала она, положив руку на плечо анары. – Я немного устала, только и всего. Наше стремительное путешествие утомило меня. Вы идите ужинать, только скажите, чтобы мне принесли наверх чайник с горячим чаем. Пока мне этого достаточно. С едой я подожду до завтрака. Только не слишком шумите, когда будете укладываться спать.

Она провела приятнейшие полчаса в мыльне, погрузившись по шею в горячую воду, и вернулась в комнату, закутанная в стирикское одеяние, освещая себе дорогу свечой.

Комната, которую они сняли, была небольшая, зато теплая и уютная. Ее, как водилось в Дарезии, согревала изразцовая печка. Сефрении нравились такие печки, потому что из них пепел и зола не сыпались на пол. Она придвинула кресло ближе к огню и принялась расчесывать длинные черные волосы.

– Тщеславие, Сефрения? В твои-то годы?

Она вздрогнула, вскочив при звуке знакомого голоса. Заласта сильно изменился. Он сменил стирикское одеяние на кожаную арджунскую куртку, холщовые штаны и сапоги с толстыми подошвами. Он настолько презрел свое происхождение, что носил у пояса короткий меч. Его седые волосы и борода были спутаны, лицо напоминало хищную птицу.

– Только не устраивай сцен, любовь моя, – предостерег он. Его усталый голос был лишен всяких чувств, кроме глубочайшего сожаления. Он тяжело вздохнул. – Что мы сделали не так, Сефрения? – печально спросил он. – Что разделило нас и привело к такому грустному концу?

– Неужели ты хочешь, чтобы я ответила на твой вопрос, Заласта? – отозвалась она. – Почему ты не мог оставить все как есть. Я ведь любила тебя – хотя, конечно, не той любовью, которой ты добивался, но все же любила. Неужели ты не мог принять эту любовь и забыть о другой?

– Видимо, нет. Мне это даже не приходило в голову.

– Спархок намерен убить тебя.

– Возможно. По правде говоря, мне это уже безразлично.

– Тогда в чем же дело? Зачем ты явился сюда?

– Чтобы взглянуть на тебя в последний раз… что-бы услышать звук твоего голоса. – Он поднялся из кресла в углу комнаты, где сидел до сих пор. – Все могло быть совсем иначе… если бы не Афраэль. Это она привела тебя в земли эленийцев, она совратила тебя. Ты же стирик, Сефрения. Нам, стирикам, не пристало иметь дело с эленийскими варварами.

– Ты ошибаешься, Заласта. Анакха – элениец. Лучше бы тебе уйти отсюда. Афраэль сейчас как раз ужинает внизу. Если она обнаружит тебя здесь, она съест твое сердце на десерт.

– Сейчас уйду. Вот только прежде выполню то, за чем пришел. После того она может делать со мной все, что пожелает. – Мучительная боль вдруг исказила его лицо. – Но почему, Сефрения? Почему? Как ты могла принять нечистые объятья этого эленийского дикаря?!

– Вэниона? Тебе этого не понять, даже если будешь стараться изо всех сил. – Сефрения смотрела на него с ненавистью и презрением. – Делай то, за чем пришел, и убирайся. От одного твоего вида меня тошнит.

– Что ж, отлично. – Его голос вдруг отвердел, точно камень.

Сефрения ничуть не удивилась, когда он выхватил из-под куртки длинный бронзовый кинжал. Несмотря ни на что, Заласта все же оставался стириком – настолько, чтобы ненавидеть прикосновение железа.

– Ты и представить себе не можешь, как горько я сожалею об этом, – пробормотал он, шагнув к ней.

Она пыталась отбиваться, царапая ногтями его лицо и стараясь добраться до глаз. Она даже ощутила минутное торжество, когда ухватила его за бороду и увидела, как он зажмурился от боли. Она с силой дернула бороду, перекосив его лицо, и тогда закричала, зовя на помощь, но потом он вырвался и грубо отшвырнул ее. Она споткнулась и упала, налетев на кресло, и это окончательно погубило ее. Она еще не успела вскочить, когда Заласта ухватил ее за волосы, и она поняла, что обречена. В отчаянии она призвала из памяти лицо Вэниона, в последний раз вглядываясь в его черты, всем сердцем впитывая их, и в то же время вновь безуспешно пыталась выцарапать глаза Заласте.

А потом он направил кинжал в ее грудь и тотчас выдернул его.

Она закричала, отпрянув, схватилась обеими руками за рану и почувствовала, как между пальцев хлещет кровь.

Заласта подхватил ее и удержал в своих объятиях.

– Я люблю тебя, Сефрения, – полным боли голосом проговорил он, глядя в ее гаснущие глаза.

Часть 2

НАТАЙОС

ГЛАВА 11

– Я не могу найти человека, который хотя бы выслушал мой вопрос, – проворчал Комьер, вернувшись в конце пасмурного дня с отрядом своих разведчиков. Он угрюмо поглядывал на опустевшие, вспаханные под пар и аккуратно обнесенные низкими каменными стенами поля, бережно придерживая сломанную правую руку. – Эти крепостные, едва завидев нас, опрометью мчатся в лес, словно вспугнутые серны.

– Что впереди? – спросил Дареллон. Его шлем был приторочен к луке седла – на нем была такая глубокая вмятина, что надвинуть его на перевязанную голову было совершенно невозможно. Взгляд Дареллона был затуманен, а повязка насквозь пропиталась кровью.

Комьер вынул карту и всмотрелся в нее.

– Мы приближаемся к реке Астел, – сообщил он. – На том берегу реки мы видели город – скорее всего, Дарсас. Я так и не сумел изловить кого-нибудь, кто сказал бы мне это наверняка. Я, конечно, не красавец, но никогда прежде люди не удирали в ужасе при виде меня.

– Эмбан предупреждал нас об этом, – заметил Бергстен. – В провинции полно подстрекателей. Они твердят крепостным, что у нас рога и хвосты и что мы явились сюда, чтобы сжечь их церкви и силой вынудить их исповедовать ересь. Кажется, за всем этим стоит человек по имени Сабр.

– Вот до кого я бы с удовольствием добрался, – мрачно пробормотал Комьер. – Он у меня стал бы главным украшением доброго костра.

– Комьер, не стоит будоражить местных жителей, – предостерегающе проговорил Дареллон, – они и так уже достаточно взбудоражены. Мы сейчас не в том состоянии, чтобы вступать в открытый бой. – Он оглянулся на изрядно потрепанную колонну рыцарей церкви и длинную вереницу повозок, на которых везли тяжелораненых.

– Ты заметил какие-нибудь признаки организованного сопротивления? – спросил Гельдэн у Комьера.

– Нет еще. Я полагаю, что мы узнаем, чего нам следует ожидать, когда доберемся до Дарсаса. Если мост через Астел будет обрушен, а на стенах города выстроятся лучники, мы сразу поймем, что послание Сабра о мире и доброй воле дошло до местных властей. – Лицо магистра генидианцев потемнело, и он с мрачной решимостью расправил плечи. – Что ж, не страшно. Мне и прежде доводилось с боем входить в города, так что это будет не первый случай в моей жизни.

– Комьер, тебе уже удалось привести к гибели Абриэля и почти треть всех рыцарей церкви, – едко заметил Бергстен. – Я бы сказал, что место в истории тебе обеспечено, так что давай попробуем вступить в переговоры, прежде чем разбивать городские ворота и жечь дома.

– Ты, Бергстен, еще послушником был чересчур языкаст. Жаль, что я не успел исправить этот недостаток, покуда ты еще не носил клобук.

Бергстен многозначительно взвесил в руке увесистый боевой топор.

– Я могу снять клобук в любое подходящее для тебя время, друг мой, – предложил он.

– Не отвлекайтесь, господа, – слегка невнятно проговорил Дареллон. – Нашим раненым требуется уход и помощь. Не время затевать драки – ни с местным населением, ни друг с другом. Думаю, что мы четверо должны выехать вперед под белым флагом и выяснить, откуда ветер дует до того, как мы начнем строить осадные машины.

– Ужели я слышу голос разума? – мягко пробасил Гельдэн.

Они привязали к копью сэра Гельдэна снежно-белый сириникийский плащ и под унылым предвечерним небом поскакали к западному берегу реки Астел.