Рик Бэлин слыхал эти имена и прежде. Все детство слышал рассказы об их подвигах — например, о том, как банда Монка, прозванная в честь ее главаря (который когда-то был Эдвардом Остерманном) Истменами,^[81] схватилась с парнями с Пяти углов, которых вел Пол Келли (на самом деле он был итальянцем по фамилии Вакарелли). Они подняли такую пальбу на перекрестке Ривингтон и Аллен-стрит, что усмиряли их не меньше двух сотен копов, а шматесы,^[82] которые обдуривали простаков в штос в вечной тени надземки, разбежались по щелям и, наверное, целых три часа не возвращались к своему занятию.

Воспоминания у Солли всегда начинались с историй о Квёлом Бенни, прозванном так из-за какого-то нерва в щеке или еще чего: нерву пришел капут, а щека обвисла и впредь нередко становилась причиной потасовок, избиений и пальбы, когда кто попало позволял себе произнести ненавистную кличку. Дальше память Солли живо проскакивала через конец столетия к событиям более-менее современным, а завершал он рассказ благословением исчезающему роду настоящих гангстеров еврейской веры, таких ребят, что могут, глазом не моргнув, стоять лицом к лицу с ирландцами и макаронниками и никому не спустят насмешки.

Рик неизменно слушал Солли, навострив уши и с блеском в глазах. Всякий раз, когда Рик возвращался домой, в унылую необжитую квартиру на 182-й Западной улице, его уважение к Соломону Горовицу росло с каждым лестничным пролетом. И каждая ступень темной лестницы, провонявшей жареной рыбой и вареной капустой, казалась ему шагом прочь от той жизни, о которой он мечтал, шагом назад, к Кристи-стрит, за которой уже маячили корабль, штетл^[83] и Галиция. Мать довольно порассказала ему о своем детстве в Галиции, жутком краю угольных шахт и (по крайней мере, в ее изложении) казаков, так что возвращаться в Восточную Европу Рику совсем не хотелось. Париж, думал он, ему больше по вкусу.

— Солли, а вы никогда не хотели завязать? — спросил Рик.

— Завязать? — рассмеялся Горовиц. — Шутишь, что ли?

— Ну а почему нет? — упорствовал Рик.

— Я объясню тебе почему, умник, — рявкнул Солли. — Я тебе скажу, что значит легальный бизнес. Это копы с протянутыми руками, обдирают как липку мистера Московица со Второй авеню. Это политики из Таммани, которые нахлобучивают ермолку и высиживают шиву^[84] по тем, кого даже не знают, а потом требуют твой голос. Это когда открывают новый притон в веселом квартале вместо церкви или школы. — Солли презрительно плюнул. — Вот что такое легальный бизнес. — Он наклонился к своему протеже. — Завязать… Я не мешуге.^[85]

В углу хрюкнул Шапиро.

— А ты, Рики, иногда я думаю, ты, что ли, мешуге? Это меня беспокоит. Ты же знаешь правило.

— Правило? — переспросил Рик.

— Правило Лоис, — пояснил Солли. — Я слышу всякое. И вижу. И не тупой. — Горовиц застегнул верхнюю пуговицу жилета. — И ты не тупой. Пусть нравится, но не вздумай коснуться. Коснешься — и Тик-Таку придется тебя пристрелить.

— С удовольствием, — сказал из полумрака Тик-Так.

— Такая потеря! — Казалось, Солли огорчила мысль о Риковой безвременной кончине. — На нее у меня потому что есть планы.

Рику хватило ума не спрашивать, что это за планы, и хватило ума сообразить, что ему в них места нет.

— И на тебя, Рики, — сказал Горовиц. — На тебя у меня тоже планы есть. Не те же самые. Но есть. Такой малыш, как ты, чтобы в деле сёк… можно ж наваривать гельт^[86] на пивнушках, притом легкий гельт. Вот об этом, — сказал Солли, — я хотел с тобой поговорить.

С тем Соломон Горовиц сообщил Рику Бэлину, что отныне тот будет управляющим нового ночного заведения «Тутси-вутси», только что открытого на месте бывшего негритянского общественного клуба.

— Сам я уже староват для этих детских забав. До четырех утра точить лясы с клиентами, разнимать драки, прибирать-чинить, ой. Я лучше спать. К тому же ты лучше с ними поладишь.

— С кем? — спросил Рик.

— С гоями, вот с кем! И не только с картошниками да итальяшками, нет, с высшим светом. А как же, сам Джон Джейкоб Астор, будь он жив, заявился бы к нам с тремястами девяносто девятью друзьями.^[87] — Солли потер руки. — Это у нас будет местный бальный зал миссис Астор!

Солли сгреб Рика за плечи и заглянул в глаза.

— Запомни: гои, они торгуют с нами, они покупают у нас. Иногда спят с нашими женщинами. Но они с нами не пьют. И ты, если умный, не будешь с ними пить. Так и держись с ними, всегда. — Руки Солли соскользнули. — Понял?

— Будьте покойны, Солли, — сказал Рик. Ему все не верилось, что одно из двух его заветных желаний только что сбылось. — Возьму за правило никогда не пить с клиентами. — Он посмотрел на босса. — С кем бы они ни спали.

Вперед, ко второй мечте.

Глава шестнадцатая

Нью-Йорк, апрель 1932 года

— Угадай, что я принес? — спросил Рик Бэлин у Лоис Горовиц однажды вечером. Они сидели на крыльце ее дома. На улице приятная свежесть, но не холодно: Рику нравилось, как румянятся бледные щеки Лоис.

Рик прятал руки за спиной.

— Две бутылки «Мокси»?^[88] — сказала она.

— Холодно.

— Карта пиратского острова с сокровищами?

— Холодно как лед, и к тому же у Блински они закончились прямо передо мной.

Лоис куснула нижнюю губу.

— Знаю, — сказала она. — Билет на «Двадцатый век»^[89] в Калифорнию!

Этого, он знал, ей по-настоящему хотелось бы.

— Нет, — сказал он. — Но уже теплее.

— Сдаюсь. — Лоис очаровательно надула губы.

— Вот. — И Рик протянул ей два билета: места в партере на сегодняшний спектакль «Звезды сцены» с Руби Килер и Элом Джолсоном^[90] в театре Генри Миллера.

Это будет непросто. Время от времени Соломон Горовиц разрешал Рику сопровождать дочь на мелкие светские события — на манер дуэньи, — но и такие случаи бывали редки. Однако бродвейское шоу с последующим ужином — это полноценное свидание, а такое строго ферботен. Рика эти запреты все больше возмущали. Он хотел вывести любимую девушку в свет. В конце концов, что за радость быть гангстером, если не можешь вести себя как оный?

Солли такого допустить не мог. Может, сам он был вполне доволен, если не счастлив, живя над скрипичным магазином, но для дочери ему хотелось большего. Солли не стремился на Пятую авеню, но хотел, чтобы стремилась она. Он не был тщеславен и никогда не завидовал шелковым костюмам и зализанной прическе О'Ханлона или красивой, по-итальянски смуглой внешности Салуччи. Денег у Солли было навалом, но он их не тратил — набивал ими сейф в «Тутси-вутси»; когда-нибудь они окажутся кстати и, быть может, даже пойдут на благое дело — не ему, так хоть его единственной дочери. Горовиц полагал эти деньги своего рода приданым, только предназначалось оно одной Лоис, но не ее мужу — которому в любом случае придется разбогатеть и добиться положения в обществе, чтобы Соломон вообще согласился рассматривать его кандидатуру.

Но Рик Бэлин влюбился в Лоис с первой минуты, покоренный волосами цвета воронова крыла, васильковыми глазами и алебастровой кожей. Однако вскоре убедился, что эта девушка не просто красива. Как и он, Лоис чего-то хотела от жизни — и многого. Не просто роскошную машину и большой дом — еще образование и положение в обществе. Лоис изо всех сил старалась правильно говорить, отлавливая все «нету» и отучая себя глотать «г», а дни проводила в библиотеке, читая все, что только попадется. Скромное содержание, положенное ей отцом, Лоис тратила на модные вещи. Она и прежде не очень походила на остальных девушек в округе, а теперь и вовсе стремительно от них отдалялась.

— Рик Бэлин! — воскликнула она. — Дал бы девушке время подготовиться к выходу на самый шикарный бродвейский спектакль!

— Прекраснейшей девушке Гарлема не нужно много времени, — сказал Рик.

Лоис взбежала на крыльцо. В дверях послала Рику воздушный поцелуй.