В миланском аэропорту мы приземлились поздно вечером. Там меня уже поджидали. После обмена приветствиями Пьетро представил мне молодого человека по имени Рануччо Бастони, который с той минуты должен был стать моим личным импресарио.
– Рануччо – журналист, – заявил Пьетро. – Он будет сопровождать тебя в течение всего дня на все встречи, будет отвозить тебя, привозить обратно и заботиться обо всем, что касается твоего паблисити в Италии.
Это звучало довольно утешительно. Правда, меня несколько огорчил тот факт, что журналист не владеет никаким иностранным языком. «Ну ладно, по крайней мере буду не одна», – подумала я.
Мы поехали в гостиницу. Однако я не успела ни оглядеться, ни отдохнуть с дороги. Оказалось, что уже на следующий день мне предстоит важная встреча с журналистами на знаменитой Terazza Martini и следует должным образом подготовиться к этой встрече.
Начались посещения домов моды (тех, что еще были открыты в этот поздний час). Я с тревогой заметила, что мне подыскивается платье для коктейля длиною не ниже чем до половины бедра. В Польше самые смелые девушки уже давно носили платья такой длины, но я все еще не решалась. Вовсе не потому, что мне было не по душе изобретение Мэри Квант. Напротив! Могла ли, однако, я, испытывающая постоянный стресс вследствие иронии окружающих по поводу моего роста, позволить себе туалет, который, подобно магниту, притягивал бы взоры прохожих и тем увеличивал бы мои страдания?
«Нет, такой мазохисткой я ни за что не стану, даже ради искусства», – подумала я и робко предложила пойти в своем маленьком черном платье. Это было сочтено милой шуткой, и мне притащили очередную охапку туалетов. (Позже мое «маленькое черное» было полностью реабилитировано.)
Во избежание неясностей и недомолвок приведу, пожалуй, мои «параметры». Рост 184 см, а все остальное – во вполне удовлетворительной пропорции. Итальянки же в массе своей невысокие.
Если бы все это происходило в Швеции, Англии, Америке или Голландии, то до 23.00 я непременно подыскала бы что-нибудь подходящее, но я была в Италии, и мои мучения возрастали с каждым потерянным часом. Наконец, уже после полуночи, еле держась на ногах от усталости, я решилась на небольшой шантаж.
– Или вот это платье, или пойду в своем собственном!
Мои спутники тоже были утомлены и потому согласились на платье из джерси кораллового цвета и французские серебряные туфли. Французские – ибо у меня 40-й размер, а среди итальянских такого просто нет, то есть имеются, но в действительности соответствуют нашему 39-му. Поверх всего полагалось накинуть пальтецо из искусственного меха розоватого оттенка. Именно только накинуть, ибо надеть его как следует я попросту не могла. Оно было мне узко в плечах, а рукава коротки. Волосы мне велено было распустить, но, поскольку они у меня вьются от природы, пришлось долго «распрямлять» их в парикмахерской. Но и без того я чувствовала себя как Офелия в сцене безумия. Садясь на следующий день в машину в этом абсолютном «снаряжении», я с чувством какой-то растерянности, удрученно подумала: «Ну, к чему все это? Для кого?»
Подразумевалось, что для меня. Но я многое дала бы тогда за то, чтобы отправиться на эту встречу одетой в свое собственное платье, а волосы заплести в косу, перекинув ее на спину, – такая прическа, кстати, в тот сезон была очень модной.
Нет, та девушка в розовом, с улыбкой позирующая для снимков, раздающая автографы, – это была не я.
Довольно скоро я почувствовала себя как боксер на ринге, которому грозит неминуемый нокаут, а до конца раунда еще невероятно долго.
Требовалось непрерывно отражать удары противника, то есть давать интервью на нескольких языках представителям газет и журналов, не допускать возникновения напряженной атмосферы, когда речь заходила о политических проблемах, отвечать на глупые и провокационные вопросы шуткой. Шутка – мое безотказное оружие, к которому я часто прибегала, поскольку искренность, правдивость нередко трактовались превратно, приводя к прямо противоположному результату. Приятной стороной этой встречи было знакомство со многими интересными людьми – музыкантами, композиторами, актерами. Присутствовал там и представитель нашего консульства в Милане.
В продолжение всей встречи из безупречно действующих репродукторов, размещенных так умело, что их совсем не было заметно, негромко звучали мелодии моих песен с польской пластинки. Это было как бы знамением, смысл которого я тогда еще не понимала. Кончилось, мол, время, когда ты могла распевать. Теперь пение перестало быть самым важным делом, а вскоре оно вообще отодвинулось куда-то на задний план. Теперь я должна была только говорить, прежде всего, говорить – все ради того, чтобы выйти на пресловутый «рынок». А поскольку по характеру я скорее мягкая, в меру отходчивая, то я и не объявила забастовки в отместку за «розовость», не наложила, топнув ногой, «вето», а с пониманием восприняла план средневековой эксплуатации человека человеком на весь последующий период, вплоть до дня моего возвращения домой. Мало того, в душе я еще корила себя за старомодность и неумение идти в ногу со временем. Я намеренно употребила выше определение «средневековая эксплуатация», ибо правдивым изображением фактов хотела бы умерить восторг (часто перерастающий в зависть) не посвященных в детали людей относительно положения польской певицы за рубежом.
Каждый выезжающий за границу артист получает от «Пагарта» незначительную сумму, которая должна обеспечить ему возможность: 1) пользоваться телефоном, в случае, если никто из организаторов не явится в аэропорт (или на вокзал); 2) заказать себе прохладительный напиток с целью успокоить нервную систему, ибо это как раз та ситуация, при которой даже сильно развитое чувство юмора может подвести. На такси нескольких долларов не хватит, ведь аэропорт обыкновенно расположен далеко от центра, а поездка городским транспортом в чужой стране, да к тому же еще с багажом, – это уж, я считаю, для женщины чересчур.
Поскольку за гостиницу и питание платил синьор Карриаджи, а возил меня мой личный охранник – Рануччо, то, казалось бы, мне было нечего и желать. Но человек так странно устроен, что время от времени ему хочется выйти на улицу и за углом в киоске купить себе газету. Можешь и не читать ее вовсе, но важно хоть на минуту почувствовать, что ты сам себе хозяин. Увы, этой привилегии я была лишена.
Самой же унизительной была минута, когда официант, принеся еду, замешкается в дверях в надежде на чаевые. Ведь я не могла даже сказать: «Извините, у меня нет ни гроша», я представляла фирму CDI, была иностранной звездой, фотографии которой публикуются в прессе, а песни звучат по радио. Я все больше убеждалась в том, что пренебрежительная улыбка официанта – поистине одно из самых тяжких жизненных испытаний.
Но не каждый официант «одаривал» меня именно такой улыбкой. В маленьком баре при гостинице работал в числе других невысокий коренастый сицилиец Джузеппе. Университета он, по всей видимости, не кончал, но зато весьма хорошо разбирался в людях и был отменным психологом. Он мгновенно понял мое положение, вследствие чего я никогда не испытывала неловкости в его присутствии. Как-то Джузеппе рассказал мне короткую историю своей жизни, типичную для южанина. Происходил он из многодетной деревенской семьи. «Однажды, – говорил он, – голод вынудил меня принять трудное решение. Я заявил матери, что отправляюсь на поиски работы. Не знал даже, куда пойду. Прощаясь, плакал. Мне было тринадцать лет. Нечего и объяснять, что я брался за любую работу, какая только попадалась. На добытые гроши я должен был существовать в чужом городе и, разумеется, не забывал помогать матери. Так что после всего пережитого службу в армии, откуда недавно демобилизовался, вспоминаю как чудесные каникулы. Совсем недавно мне удалось получить место бармена в гостинице».
Как я уже сказала, биография Джузеппе была типичной биографией южанина. Именно молодые люди главным образом вынуждены покидать родные края, отправляться на заработки, а так как единственное их богатство – сильные руки, то, попав в промышленный город, они не находят слишком большого выбора, где и кем работать. Для учебы у них никогда не хватало ни времени, ни средств. Горничные в моей гостинице также были родом из различных южных областей.
