Рома чуть ли не с отвращением посмотрел в коридор, на темную ссутулившуюся фигуру, застывшую в кресле.

Так, еще раз. Если он пойдет по этому пути, все его труды по организации собственного дня рождения пойдут к чертям. Не переносить же его на следующую неделю? Что же делать?

«Ты можешь оставить все как есть, – тихо промурлыкал в его голове голос. – Приедешь пораньше в понедельник и сообщишь…»

Рома вздрогнул. Эта мысль материализовалась в его сознании совершенно спокойно и ненавязчиво, будто даже не претендуя на воплощение в жизнь, но на душе сразу почему-то стало комфортней. Три дня. Всего каких-то жалких три дня, за это время тело не успеет сильно… ммм… испортиться.

– Ничего страшного в этом нет, – сказал он сам себе, удивившись, как уверенно звучал его голос. – Вот так. Я любил деда. И сделаю для него все, что в моих силах. Но… чуть позже. За три дня ничего не изменится. Даже за два с половиной. Он… все равно умер!

Стараясь не смотреть в сторону сгорбившегося тела на кресле, Рома быстро прошел в комнату и выдернул из розетки телефонный шнур. Если что, он ничего не знает, может, дед случайно задел. Мать, конечно же, встревожится, почему в квартире никто не берет трубку, и позвонит ему на сотовый, но он скажет, что оставил деду поесть, а телефон у них часто барахлит… Главное, чтобы она ничего не заподозрила.

Он обулся, открыл дверь и замер на месте.

– Ой, Ромочка, здравствуй! – радостно защебетала Анна Семеновна, стоявшая у порога. В руках у нее была упаковка с печеньем. – А я вот Андрея Степановича проведать пришла! Разрешишь? – И она бочком, по-утиному, принялась протискиваться в квартиру.

Остолбеневший Рома быстро сориентировался и решительно загородил проход:

– Анна Семеновна, спасибо, давайте в другой раз. Он спит сейчас, неважно себя чувствует.

– Что-то случилось? – Лицо старушки стало испуганным.

– Нет, пустяки, просто будить не хочу. Давайте ваше печенье, я ему передам.

– Нет, я лучше попозже зайду. Ты ведь будешь дома?

Рома неопределенно кивнул и стал закрывать дверь, матеря про себя назойливую старуху. Как же не вовремя она приперлась сюда со своим печеньем!

Из прохладного подъезда он выскочил в жаркий душный двор. Мелькнула припозднившаяся мысль, что следовало закрыть окна, ну да ладно, на них все равно сетки, а за выходные запах не успеет появиться. Во всяком случае, ему очень хотелось в это верить.

Жанна сидела в машине и курила с каменным выражением лица. Судя по набитой пепельнице, за те полчаса, пока Рома был в квартире, она уничтожила больше половины пачки.

– Ну и? – не глядя на него, процедила она сквозь зубы, и Роме вдруг с неудержимой силой захотелось схватить эту развалившуюся в его машине девицу и трясти до тех пор, пока с нее не осыплется вся косметика вместе с накладными ресницами.

– Что «и»? – глухо спросил он, включив зажигание. Двигатель мерно заурчал.

– Что ты там делал? – визгливо спросила Жанна, нервно запихивая окурок в пепельницу. При этом она запачкала указательный палец, и на ее лице появилась брезгливая гримаса.

– Не твое дело! – холодно ответил Рома, резко трогаясь с места.

Голова Жанны по инерции дернулась назад, глаза округлились; она хотела набрать в легкие побольше воздуха и разразиться какой-нибудь обвинительной тирадой, но что-то во взгляде Ромы ей показалось таким ненормально-чужим, что она прикусила язык и стала судорожными движениями поправлять прическу.

Какое-то время они ехали молча, Жанна продолжала дуться на Рому, но, видя, что он и не думает первым идти на примирение, не выдержала:

– Что все-таки случилось?

– Голова разболелась, – нехотя соврал Рома, не отводя глаз от дороги. На МКАД, как всегда в это время, образовались чудовищные пробки.

– Мм… голова, – протянула Жанна. На ее лице заиграла неуверенная улыбка: – Потерпи, мышонок, скоро приедем, и тогда я сниму твою нестерпимую боль.

Рома пропустил изысканную, совсем не характерную для Жанны фразу мимо ушей. Зверек, неприятно скребущийся в груди, снова дал о себе знать. Что это, отголоски совести? Или просто водка перестала действовать? Кстати, о водке. Только сейчас он понял, что поступил опрометчиво, хлопнув тогда на кухне стакан, ведь впереди пост ДПС, и не один, а эти ребята с полосатыми палочками, выскакивающие из-за кустов и кричащие взахлеб: «Касса свободна!» – вряд ли станут разбираться, по какому поводу Рома устроил поминки. Но, чему быть, того, как известно, не миновать.

Он спросил у Жанны, есть ли у нее жевательная резинка, и она молча протянула ему нераспечатанную упаковку «Орбита». Рома меланхолично жевал резинку, чувствуя, как рот наполняется мятой, и вспоминая еще об одной смерти, случившейся в их доме меньше года назад. О ней ему поведала, разумеется, Анна Семеновна. Смерть была страшной и нелепой одновременно, и Рома даже не сразу поверил, что подобное вообще возможно.

На втором этаже проживала некая Таисия Алексеевна, вдова какого-то генерала ракетных войск. Жила тихо, никому не мешая, на улице показывалась редко, а затем и вовсе исчезла. Соседи не сильно удивились: бабулька ни с кем не общалась и вела замкнутый образ жизни. И только когда из квартиры потянулся тяжелый душок, спутать который невозможно ни с чем другим, жильцы забеспокоились. Вызвали слесаря, участкового, дверь вскрыли. Как водится, Анна Семеновна была впереди всех, и ей первой открылась дикая картина. А картина была следующей – Таисии Алексеевны в квартире не было. Точнее, она-то была, но то, что от нее осталось, без труда уместилось бы в коробке из-под пряников. Дело в том, что старушка решила принять ванну и, чтобы водичка была, как говорится, погорячей (к такой версии пришло следствие), ничтоже сумняшеся, сунула в воду огромный кипятильник. Естественно, произошло короткое замыкание, и ее моментально убило током. При этом на всем этаже вылетели пробки. Когда электриком было все восстановлено, кипятильник как ни в чем не бывало заработал. Заработал в наполненной водой ванне, в которой покачивался труп Таисии Алексеевны. Это продолжалось почти пять дней, пока от старухи не остались лишь рожки да ножки, а содержимое ванны напоминало огромный, только что сваренный холодец. Когда все-таки жуткое месиво было спущено в канализацию, на дне ванны остался череп, пара костей и комок слипшихся волос. Участковый, как рассказывали соседи, блевал так, ну разве что наизнанку не выворачивался. Так что в гроб положили черный полиэтиленовый пакетик – все, что осталось от бедной старушки.

Рома уже не верил, что они когда-нибудь доедут – пробка, казалось, никогда не кончится, словно именно сегодня все автовладельцы решили ехать в этом направлении. И когда он уже всерьез подумывал, а не бросить ли машину посреди дороги и добраться до дачи на своих двоих (благо до нее оставалось совсем немного), впереди неожиданно открылась пустая трасса, и он с наслаждением утопил педаль газа в пол. «Форд» послушно взревел и рванул вперед, моментально взяв критическую скорость.

Странный зверек, поселившийся у него внутри, неожиданно снова закопошился, и перед глазами Ромы вдруг отчетливо обозначился образ деда. Аккуратно причесанный, гладко выбритый, в своем парадном военном кителе, на котором поблескивали тяжелые ордена, он осуждающе смотрел на него.

Это было так быстро и внезапно, что Рома чудом сдержал в себе крик, испытывая непреодолимое желание развернуть машину и понестись обратно в Москву, домой, чтобы в последний раз поцеловать холодный лоб деда, закрыть ему глаза, срочно позвонить матери… но он не сделал этого. Вместо этого смахнул с виска побежавший ручеек пота и увеличил скорость. Вскоре они въехали в дачный поселок, и он немного расслабился. Зверек тоже замолчал, понимая, что эта партия им проиграна. А когда Рома увидел припаркованные возле его дома машины, знакомых ребят с девчонками (ожидая его, они на капоте «Ниссана» устроили импровизированный стол и уже разливали по пластиковым стаканчикам шампанское), воздушные шары в руках девушек и услышал их беспечный веселый смех, зверек скрылся в норке. Тихо и незаметно. Рома улыбался, и эта улыбка была искренней и открытой. Наконец-то он приехал! И его двадцатилетие пройдет незабываемо.