Тем же вечером она встретила Годсона Маримбу и его друга Томаса в клубе. Тогда она впервые увидела смешанную толпу: светлокожие и темнокожие горожане, туристы, сидящие вокруг бара так, словно они в Лондоне или Нью-Йорке, обменивались невероятными историями, распивая пиво и танцуя... Она осмотрелась вокруг с нескрываемым удивлением.

— На что вы так пристально смотрите? — прокричал Годсон из-за громкой музыки.

Она сделала большой глоток пива.

— Просто... Я впервые... тут столько разных людей, смешанная толпа, вот и все.

— Где, вы говорили, вы живете? — спросил Томас.

— На ферме. Рядом с Чинхойи. — Оба переглянулись.

— Что вы здесь забыли? — спросил Годсон.

— Я... ну, мой парень помогает на ферме с туристами... они занимаются поездками в сафари и все такое.

Лицо Годсона искривилось в усмешке.

— Видите? Я все-таки не ошибался.

Бекки состроила гримасу.

— Это работа, — сказала она извиняющимся тоном. — Именно поэтому я хочу заняться чем-нибудь другим.

— Давайте потанцуем. — Годсон вдруг встал с места. — Тут слишком шумно. Потанцуем и поговорим. — Бекки нервно взглянула на него. — Да перестаньте же. Я не укушу вас. Я женат.

Он протянул ей руку. Немного поколебавшись, Бекки взяла его за руку и пошла за ним в самую гущу танцующих. «Это сон», — думала она, следуя за ним сквозь толпу. Она чувствовала себя Алисой, попавшей в свой волшебный мир, спрятанный в ней самой. А Зимбабве казалась ей огромной головкой лука, которую можно было бесконечно очищать от слоев: Генри и Фэафилды на ферме в той части страны, которая сойдет за английские Котсуолдс, коими их сделали бы их владельцы, отдав все свое состояние; Надеж с ее друзьями и до смешного устаревшим образом жизни; а теперь этот — Годсон и его мир молодых и современных горожан. Где же ее место?

— В чьем доме вы сегодня утром были? — спросила она, когда они стали танцевать. — Где я нашла вас?

— О, это дом моей тети. Ей установили новую раковину в одной из комнат, и она текла вот уже несколько дней. Я обещал ей помочь справиться с течью.

— А вы где живете?

— В Читангвизе. Это в двадцати километрах отсюда. Вам обязательно нужно там побывать. Там у меня студия.

— У вас есть студия? — удивилась Бекки.

— Конечно. А где же, вы думаете, я рисую?

— Да, конечно... извините. Я... я не подумала.

Несколько минут они танцевали молча.

— Так что вы говорили сегодня утром про... галерею. Вы это серьезно? — спросил Годсон через некоторое время.

Бекки кивнула:

— Да. Я даже место присмотрела. В старом кафе на Альбион-Роад, рядом с ночным клубом «Тьюб».

— Вы имеете в виду старое кафе Ндебеле? — вдруг перебил ее Годсон.

— Вы его знаете?

— Боже мой, это же потрясающее место. Но... разве у вас есть деньги для этого? Я слышал, владелец здания — индиец. Они всегда требуют высокую цену.

— Что ж. Вообще-то, лично у меня денег нет. Но, думаю, не составит большого труда достать их.

— Ты что, совсем с ума сошла?

Генри был в ярости. Она сидела на краю кровати в своем летнем платье без бретелек, которое ему нравилось больше всего, подобрав под себя ноги, и довольно спокойно говорила ему, что собирается переехать в Хараре.

— Здесь невыносимо, — сказала она, вытягивая тоненькую ниточку из шва на платье. Генри смотрел на нее, не в силах вымолвить ни слова.

— С каких это пор? — спросил он наконец.

— О, всегда. В смысле, все было прекрасно, когда мы только приехали, но мне противно жить у черта на куличиках, и больше всего мне противны Фэафилды. Я просто не вижу в этом смысла.

— Смысла в чем?

— В том, чтобы притворяться, что ты все еще в Южной Родезии и что все по-прежнему. Годсон говорит...

— И кто этот чертов Годсон?

— Годсон Маримба. Он художник, я уже говорила тебе о нем. Он помогал мне.

— Помогал в чем? — ненароком вдруг вылетело у него. Маримба? Африканец? О боже... нет... только не снова.

— О, ради бога, Генри. Это не то, что ты подумал. Он женат.

— И? Их это не остановит, поверь мне. Ты понятия не имеешь, кто они такие. Я могу... — Он вдруг остановился. Бекки смотрела на него с каким-то страшным сожалением во взгляде. — Бекки, не делай этого, — взмолился он вдруг. — Ты не понимаешь, во что ты ввязываешься. Это просто еще одна толпа Бейнов и Бэкстеров. Ты была помешана на них... а теперь посмотри, ты почти забыла о них. Ты всегда такая, ты всегда быстро меняла увлечения. Это просто-напросто твоя очередная прихоть. Это пройдет. Я же знаю.

— Это не прихоть, Генри, — сказала Бекки холодно. — Это то, что я непременно сделаю. Я застряла здесь, помогая тебе делать то, что хотел ты, — теперь я хочу сделать что-то для себя. Кстати, про Надеж я не забыла, я до сих пор хожу к ней. Просто сейчас я была занята другими делами.

— Но где ты найдешь деньги? Кто возьмется с тобой открывать галерею? Это абсурд, Бекки. Это бред.

— Я найду деньги. Как бы там ни было, это уже не твое дело. Ты дал ясно понять, что ты об этом думаешь. Тебе не все ли равно, получится у меня или нет?

— Не все равно. Потому что... я люблю тебя, — выпалил Генри. Он уже едва ли не скулил — он терпеть не мог звук своего голоса. Он вдруг впился рукой в волосы. — Хорошо. Я думал... сначала я хотел вернуть Амбер, понимаешь... а ты тут как тут... как я мог знать... просто так вышло. Но теперь все по-другому... — он осекся. Бекки странно смотрела на него.

— Реванш? Ты об этом?

— Только поначалу, — сказал Генри, вдруг задумавшись, не сделал ли он сейчас большую ошибку.

— О, правда? И когда же все изменилось? Когда ты перестал думать о реванше?

— Черт, я не знаю, Бекки... это неважно. Все дело в том, что я люблю тебя и не хочу, чтобы ты уходила.

— О, Генри, в этом-то как раз и вся суть на самом деле. — Бекки была спокойна, как никогда.

Она ушла. Он не мог ее остановить. Она погрузила вещи в «лэндровер», который прислала за ней Надеж — стерва!— и уехала с фермы, не удосужившись даже попрощаться с Фэафилдами. Генри стоял на середине двора, вместе с тремя садовниками наблюдая, как она закидывает в машину сумки, она обняла его и забралась в машину. В кустах, откуда наблюдали за происходящим садовники, послышался сдавленный смех. Он бросил на них взгляд, не в состоянии даже прикрикнуть на них. Он чувствовал себя совершенно беспомощным.

Будет нелегко. Она понимала это с самого начала. Она переехала в свободную комнату в доме Надеж — «оставайся столько, сколько тебе потребуется, дорогая»— и постаралась подумать о том, что делать дальше. Она позвонила Годсону Маримбе, и они снова встретились в кафе рядом с площадью Африка Юнити. Она уже четко знала, что ей нужно; оставалось заинтересовать его.

— Дело в том, — сказала она, помешивая свой кофе, — что ты совершенно прав. Другие владельцы галерей просто налетят, заберут все эти работы и прямиком обратно. Я не собираюсь этим заниматься, но не из-за боязни, что меня назовут чертовым стервятником, — она усмехнулась. — А потому, что сомневаюсь, сработает ли этот вариант.

— Почему нет? — спросил Годсон.

— Потому что это слишком сложно. Послушай, во всем мире только Лондон и Нью-Йорк считаются основным рынком продажи предметов искусства. И в обоих городах чертовски дорого содержать галерею. Я-то знаю — женщина, на которую я работала, едва ли не обанкротилась, решив создать галерею в Ист-Энде Лондона, куда никто никогда не заходил. Поэтому... удаленность делает их совершенно неприбыльными. Во-вторых, рынок сбыта африканского искусства совершенно не развит — особенно современного. Маски и другие сувениры, которые европейцы и американцы привыкли считать этническим наследием, просто-напросто еще одно ответвление современного искусства. Все остальное — это покушение на их собственное искусство.

— Черт, Бекки, да ты разбираешься в этом лучше, чем я даже мог предполагать.