— У него еще есть картины? — спросила она. Но Надеж не слышала ее. Бекки обернулась и выглянула во внутренний дворик. Она искала Генри, но нигде не видела его. Она кожей ощущала, как группа мужчин рядом с барбекю шепотом обсуждают ее, когда она проходила мимо, — молодая, хорошенькая, еще не замужем, все интересующие их качества у нее присутствовали — и европейка. Она терпеть не могла эти разговоры. Она ненавидела их самих. В общем, она ненавидела все здесь. Ей не терпелось вернуться домой. Генри конечно же никогда не вернется. Хотя он и сомневался в том, что это возможно, когда они только приехали сюда, но теперь он определенно не мог жить вне Зимбабве — он нашел свое место в жизни. Разве после такого кто-нибудь решится уехать. Бекки, напротив, она никогда... никогда в жизни не чувствовала себя такой... бесполезной... никчемной. В Зимбабве она не была нужна никому, и это мучило ее. Поначалу изображать мужа и жену, застрявших в маленьком коттеджном поселке, который даже напоминал Англию, было весело. Ей нравилось создавать интерьеры, помогая миссис Фэафилд оформить остальные домики. Она даже не раз предлагала способы расширения дела, но вскоре поняла, что она всего лишь наемный работник, взятый для того, чтобы ходить за миссис Фэафилд и выполнять ее бесполезные поручения. Хотя ей еще повезло, что ее вообще наняли — ведь первоначально на работу принимали Генри, а не Генри и его подружку. Ей платили крохотную зарплату наличными, которые выдавались ей в конце каждого месяца. Этого едва хватало на сигареты и бензин на экстренные поездки в Хараре. Если бы не Хараре и новый круг друзей, которых она здесь нашла, она бы давно села в самолет и улетела в Лондон. Даже если бы ей пришлось занимать деньги.
Надеж О'Коннер, красивую англичанку ирландского происхождения, бывшую замужем за Гидеоном Бейном, который неожиданно для всех учился в той же самой школе, что и Генри, — она встретила не так уж и случайно, как она потом решила. В небольшом обществе светлокожих людей в Хараре все друг друга прекрасно знали; они учились в одних школах; дружили с одними и теми же друзьями и все перебывали друг у друга в постели... замкнутый круг партнеров и всеобщих обид. Генри не выносил их. Даже стадо диких лошадей не заставит его принять участие в их бесконечных вечеринках и матчах поло, но Бекки, устав до смерти от фермы, принимала их как должное городское развлечение. А они в свою очередь обожали ее. Надеж «нашла» ее, когда Бекки бродила по рынкам в Чинхойи в поисках ткани для занавесок, и сразу же решила познакомиться с ней. Они с Гидом ехали в роскошный лагерь сафари в Доум, к северу от Чинхойи, и остановились заправиться и перекусить. Надеж заприметила рыжеволосую голову в очаровательных розовых очках и соломенной шляпе и тут же вскочила на ноги в «лэндровере».
— Эй! Вы... Вы, в шляпе! — закричала она через прилавки со свежей серебристой и сияющей рыбой. Бекки обернулась. — Да! Вы... подождите минуту. — Бекки, не сходя с места, наблюдала, как пара длинных загорелых ног в шортах цвета хаки выходит из машины. — Привет! Я Надеж, — сказала женщина, приближаясь к ней с протянутой рукой. — У вас такая... красивая шляпа. Я не могла не заметить ее. А ваше платье! Такое милое. — Бекки, пока стояла там среди тысячи любопытных глаз прохожих, влюбилась. Надеж была неподражаемой — высокая, стройная блондинка... безукоризненная женщина, решила Бекки. Все в ней было гармонично, начиная с шортов и футболки с глубоким вырезом до черно-белой банданы и голубых очков в стиле Джона Леннона. Она так изголодалась по женской компании за все это время, что буквально впилась взглядом в Надеж и ее мужа, красавчика Гидеона, и не могла сдвинуться с места. И Надеж определенно была очаровательна. Она немного занималась моделированием, поделилась она с Бекки, — в их доме в Борроудэйле хранилась пара ее фотографий — и работала несколько месяцев в пиар-компании, но весной 1990 года встретила Гидеона в Челси — любовь с первого взгляда и все такое, пришлось быстро сворачиваться и отправляться в Зим, так она называла страну. У них с Гидом было двое прекрасных детишек, хотя они любопытным образом отсутствовали в повседневной жизни родителей. Они проводили большую часть времени со своими постоянными нянями, объяснила Надеж; «В самом деле, все прекрасно устроено: наемные работники здесь невероятно дешевые, а девочки просто обожают Лизбет и Марьям; они не могут и дня без них прожить...» Это помогало ей сконцентрироваться на любимых занятиях. Каких например? Бекки не заставила себя ждать с этим вопросом. Естественно, Надеж не работала. Она пожала плечами. Езда в основном. И конечно же деловые встречи Гидеона. Похоже, только это и занимало неприлично большое количество ее времени.
Надеж познакомила ее с самыми шикарными и модными представителями общества белого населения и эмигрантов Зимбабве, живущими в северном пригороде Хараре, которые, как метко подметил Генри, не задумываясь, переехали бы в Челси или в Слоан-Сквер с той лишь оговоркой, что их местных долларов не хватит на покупку билета, а уж на то, чтобы нанять необходимое количество слуг, тем более. Генри постоянно саркастически говорил о ее новых друзьях. Бекки иногда сомневалась, все ли Генри рассказал ей — один или два человека косо посмотрели на нее, когда она сказала, что Генри Флетчер ее парень.
— Флетчер... он не учился... случайно не был в Академии принца Эдварда?
Бекки осторожно кивнула. Похоже, все здешние мужчины учились в Академии принца Эдварда.
— Бекки, хочешь немного пунша? — прервал Гидеон наступившее молчание и после ее кивка отвел ее в сторону. Ей не терпелось спросить у Надеж, почему Генри был таким нежелательным гостем, но у нее не хватало смелости.
Она стала проводить в Хараре почти каждый выходной, уезжая с отбывающими гостями или, как они стали делать позже, просто выходила в переднюю дверь, где ее уже ждал «лэндровер» Бейнов. Надеж посылала за ней водителя — вопрос о том, чтобы добраться на автобусе, был совершенно неуместен. Она что же, сумасшедшая? «Нет, нет... я пошлю за тобой водителя. Нет, не будь глупой. В конце концов, ему за это платят, дорогая». Бекки умела уступать, к тому же с Надеж было бесполезно спорить. Та всегда добивалась своего.
Сначала ей нравилось это — чувство ожидания, когда же наконец водитель проедет Ломагунди-Роад, а потом повезет ее мимо университета, потом по Александровскому парку с его милыми английскими домиками, проедет трек, поднимется по Ган-Хилл и выедет на Борроудэйл-Драйв. Дома на этой улице буквально утопали в зелени деревьев и цветов невероятной красоты. Почти в каждом саду были бассейны; площадки для тенниса и полосы идеально постриженных лужаек. Названия были, естественно, английские — Гейблз; Авонли; Хай Хаус; Дэйлз. Теперь она знала их так же хорошо, как и деревья, обрамляющие поворот на ферму.
Люди, собиравшиеся у Бейнов, Бэкстеров или Роуеров — имена почти не менялись, — были странным сборищем отчаявшихся из-за своего возраста, профессии или темперамента, оказавшихся в одной компании по причине своего богатства, терпимости и белого цвета кожи. Единственными темнокожими в их обществе были слуги. Бекки однажды обратила внимание Генри на это. Он нетерпеливо покачал головой. Когда же она наконец поймет? Просто так всегда изначально было. Разве ферма чем-то отличалась? Бекки медленно кивнула. Они постоянно собираются у бассейнов ближе к вечеру, прежде всего женщины, устраиваясь лениво на солнце, подставляя ему лица и груди, поблескивающие от кокосового масла. Через некоторое время, словно по волшебству, рядом появляются бокалы с мартини, джином с тоником, блюда со сливами, оливами или солеными орешками. Служащие снуют взад и вперед, то принося полотенца, то забытые ненароком солнечные очки; свежие напитки, телефон шести или семи дамочкам, растянувшимся на солнце. Сначала Бекки неуютно чувствовала себя среди всего этого — лежа под солнцем едва ли не обнаженной, каждый раз бормоча «спасибо» парню, аккуратно ставившему напиток рядом с ней. Некоторые ребята — что ж, если честно, — были самые что ни на есть мужчины.
