— Ник... — начала она.

— Старина Ник, — пропел он, кривя губы в сардонической усмешке, — уже слишком стар, чтобы играть с женщинами в бирюльки.

Линдси захотелось остаться и убедить его в том, что он не прав. Вот уж действительно — пакет с леденцами! Ей захотелось сказать ему, что он городит чепуху. Но тут ее врожденная честность и внутренний голос подсказали ей, что он, скорее всего, говорит правду. К тому же не мешало бы последовать его совету идти домой, пока он в состоянии ее отпустить. Неужели такой человек, как он, может утратить контроль над собой? Да нет, он просто потешается над ней. Она провела языком по внезапно пересохшим губам. Но если это правда, ей тем более не стоит искушать судьбу!

Едва удержавшись от едкого замечания, готового сорваться с ее губ, Линдси наскоро пожелала Нику спокойной ночи и выбралась из машины. Оказавшись на улице, она почти побежала, словно сам дьявол преследовал ее по пятам, и сбавила ход только у двери своей квартиры.

Ночь выдалась теплой, но, даже будь иначе, она все равно ворочалась бы без сна в своей постели, обливаясь потом. Жар, охвативший ее тело, шел откуда-то изнутри; казалось, это голос неутоленного и затаенного желания. Тонкая ткань ночной рубашки прикрывала ее разгоряченное тело, хранившее воспоминания о недавних ласках. Губы горели, словно наяву ощущая властное и мягкое прикосновение его губ. Она невольно приоткрыла рот, словно навстречу его языку — влажному и чувственному. Не выдержав этой изощренной пытки, она зарылась лицом в подушку, пытаясь таким образом отделаться от мучившего ее наваждения и ругая себя последними словами за то, что позволила себе потерять голову. Ее мучил стыд, но еще сильнее — охватившее ее ощущение физической неполноценности, позволившей ей пасть так низко. Раньше она подсознательно пыталась обмануть голос плоти, а теперь пришла пора расплачиваться. Ник был прав, когда сказал, что она желала его ласк, его любви... Каждая клеточка ее тела была сейчас охвачена сладострастной пыткой. Она была слишком возбуждена и душевно и физически и никак не могла расслабиться. Тем временем где-то в нижней части тела, чуть пониже живота... точно сказать сложно... под воздействием охвативших ее чувств она ощутила что-то вроде спазма. Она почувствовала какую-то щемящую боль, которую, пожалуй, так и не удастся унять до тех пор, пока...

Глава 5

— Рада видеть тебя, Линдси. Только утром я подумала, что чье-нибудь общество мне не повредит, а ты взяла и пришла! Наверное, мне очень этого хотелось, — говорила Кэти, от души радуясь приходу подруги и гостеприимно увлекая ее в дом. По мнению Фила, дом был маленький и тесный, но даже в нем Кэти и четырехлетняя Стефани выглядели затерянными и одинокими.

— Нужно бы навещать тебя почаще. Это моя вина. — На самом деле Линдси считала, что для проявления дружеского участия в судьбе Кэти вполне достаточно одного прихода в неделю и телефонных звонков в остальные дни. Впрочем, Кэти, видимо, придерживалась того же мнения.

— Ты ведь очень занята, и вряд ли мне можно рассчитывать на большее. Но знаешь, когда не работаешь, время тянется так медленно!

Уловив ворчливые нотки в голосе невестки, Линдси нахмурилась и сказала:

— Есть действенный способ разогнать скуку. Почему бы тебе не устроиться на работу?

— К чему мне это? Я, конечно, не могу, в отличие от некоторых, сорить деньгами напропалую, но на то, чтобы сводить концы с концами, хватает.

— Но я говорю не о деньгах, а о душевном равновесии.

Кэти иронически усмехнулась и выложила свой дежурный козырь:

— Неужели ты считаешь, что мне не хочется работать, общаться с людьми, оказаться в гуще событий? Но мне нужно думать о Стефани, она еще совсем маленькая. Будь Фил жив, все было бы по-другому... Неправда, что дети все быстро забывают, во всяком случае, не Стефани. Уже два года прошло, а она скучает по отцу. Допустим, я устроюсь на работу, передам ее на попечение чужого человека. И что из этого выйдет? Бедняжка и так одинока и беззащитна.

На этот счет у Линдси была своя точка зрения. В глубине души она считала Стефани вовсе не такой ранимой, как казалось Кэти. Возможно, девочке и правда не хватает отца. Но Фил для Стефани, по мнению Линдси, — не более чем фотография в серебряной рамке: ведь ей исполнилось всего два года, когда его не стало. Что может запомнить ребенок в таком возрасте?

После смерти Фила Кэти замкнулась в себе, прекратив всякие отношения с их общими друзьями, которые, по ее словам, будили в ней грустные воспоминания, доставляли лишнюю боль. Тогда почему бы ей не найти новых друзей? Если она пойдет работать, они наверняка появятся.

Но Кэти была слишком поглощена дочерью, и в ее отношении к ней скрывалась изрядная доля эгоизма. Стефани на глазах превращалась в избалованного ребенка. Линдси понимала, что, потакая девочке, она не добьется ее дружбы и доверия, но ей казалось естественным покупать подарок для ребенка всякий раз, когда она отправлялась к ним в гости. И все же было нечто неприятное в том, как Стефани, даже не удосужившись поздороваться и попросить разрешения, выхватывала у Линдси сумочку, чтобы вытащить оттуда конфеты, которые, она знала, там непременно лежат. Однажды времени у Линдси было в обрез, и она не успела зайти в кондитерский магазин. Ребенок отреагировал на это обстоятельство воплями и рыданиями. Вместо того чтобы пожурить девочку, Кэти прочитала Линдси лекцию о том, как опасно не оправдывать ожидания детей. Это, мол, подрывает их веру во взрослых. Линдси не знала, так это или нет, но отлично понимала, что происходит с девочкой.

Стефани была очаровательным ребенком со светло-золотистыми волосами, которые изящными кудряшками обрамляли ее личико и спускались на шею. На пухлых розовых щечках, когда она улыбалась, появлялись ямочки, но уголки ее губ в последнее время, как правило, были обиженно опущены: девочку многое не устраивало. Линдси полагала, что она дуется просто от скуки, ведь ум ребенка нуждается в постоянных свежих впечатлениях, которых Стефани явно недоставало. Линдси было грустно оттого, что, все видя и понимая, она ничем не может помочь двум этим заблудившимся в жизни существам.

Позже, когда Стефани уложили в кроватку, Линдси решилась заговорить о том, что не давало ей покоя в последние дни. Постаравшись придать голосу беспечное выражение, она спросила:

— Ты видишься с Грегом Хэммондом? — Она надеялась, что этот вопрос позволит естественным образом перевести разговор на Ника Фарадея.

— Да, но не часто.

— Извини, что я вмешиваюсь в твои дела, но, мне кажется, что тебе и Стефани нельзя оставаться одним. Мне казалось, что Грег проявляет к тебе интерес и у вас может что-то получиться.

— Да, он пригласил меня поужинать... постой, когда же это случилось... месяца полтора назад. Мы с ним поссорились. Весь вечер он на все лады превозносил своего босса. Не представляю себя радом с мужчиной, который способен облить грязью одного ради того, чтобы представить другого — в данном случае своего ненаглядного Ника Фарадея — в лучшем свете. К тому же многое из того, что Грег наговорил о Филе, просто ложь.

— Что ты имеешь в виду?

— У меня не было желания выслушивать его до конца, но смысл сводился к следующему: Фил делал не то, что говорил. Я знаю это. Но обсуждать это сейчас тем более низко: Фила нет, и он не может постоять за себя.

Что правда, то правда. Вздохнув, Линдси сказала:

— Должна признаться, что я познакомилась с Грегом Хэммондом... и знаешь... мне он понравился.

— Вот как? И где же ты с ним познакомилась?

— У Ника Фарадея, — набравшись храбрости, ответила Линдси.

— О-о-о, ты, оказывается, вращаешься в высшем обществе.

— Я оказалась там по долгу службы. Он пригласил на прием шесть наших моделей, чтобы хорошенько рассмотреть их и, возможно, отобрать одну для рекламы своего нового товара.

— Понятно. А я-то думала, что нянька твоим моделям не требуется.