— Странные люди шурави[43], — Мамедяр оценивающе взвесил на руке дорогие браслеты, — никакого понятия о своей выгоде... Мы хотели обменять на золото и драгоценности свой рис, кишмиш, муку и урюк, живых баранов. Не меняют! Сдают за спасибо в фонд обороны государству, а сами впроголодь живут... Хорошо, правительство республики кое-что закупило, иначе мы и дорогу бы не оправдали...

Еще долго тянул дошлый приказчик из Каракурта жилы, пока не получил от него расписку, что обязуется сполна рассчитаться с Мамедяром в Иране.

В то же утро Каракурт открыто перешел границу через контрольно-пропускной пункт, предъявив подлинные документы иранского чабана, который, заболев, за день до того был помещен в ашхабадскую больницу, а паспорт его хранился у приказчика.

Так Каракурту еще раз удалось ускользнуть за кордон. Он стал опасен, поскольку понял: Ашир Таганов и Ашир Эембердыев — одно и то же лицо, советский разведчик. И теперь Каракурт, чтобы как-то выкрутиться в глазах немцев, может выдать Таганова.

Больше всех за Ашира терзался Иван Касьянов. У самой цели был парень! Счастье, если успеют отозвать... Стареешь, браток, казнился бывалый балтиец. И он воспроизводил в памяти допросы Каракурта, день за днем, его показания... Предатель, спасая свою шкуру, выдавал секреты своих хозяев, называл явки, имена известных ему гитлеровских агентов и их сообщников, всех, с кем прямо или косвенно перекрещивались его шпионские дороги. Он рассказал много ценного, посвятил во многие тайны абвера и СД. Даже его хождения по Ашхабаду вывели чекистов на весьма интересный «объект», о котором никто и не подозревал.

По дороге на Мешхед Каракурт хотел улизнуть в Хасарчу, но Мамедяр вцепился в него мертвой хваткой. До самого города с него не спускали глаз.

В Мешхеде Каракурт знал многие явки, известно ему было и местонахождение Черкеза. Правда, он выдал эти адреса чекистам, которые, пользуясь присутствием на территории Ирана советских войск, не замедлят их обезвредить, но все же надеялся, что Черкеза не арестовали. Курреев всегда верил этому парню, да и терьяк у него никогда не переводился, для Нуры трубочку-другую никогда не пожалел. Где еще такого простака отыщешь? Уж он-то земляка в беде не оставит, поможет откупиться от Мамедяра.

К счастью, Черкез отыскался. Мадер вовремя позаботился сменить вывеску фирмы, и теперь тот представлял торговую компанию Турции: спрос на немецкие товары в Иране упал, особенно после того, как Красная Армия, громя фашистов, вступила на территорию Польши, Румынии, Чехословакии...

Черкез, пока ничего не ведавший о Каракурте, встретил приветливо, но за внешней беззаботностью и веселостью хозяина дома, осунувшегося, постаревшего, гость все же углядел плохо скрытую печаль.

— Что стряслось? — Каракурт по-своему понял состояние Черкеза: может, Мадер взбучку дал, или победами красных опечален.

— Джемал... — в глазах Черкеза стояли слезы, — нет ее больше. Умерла в Берлине. Ей снова нельзя было рожать... Я только что оттуда.

Вот почему Черкез уцелел от ареста — его спасли похороны Джемал, решил Каракурт. Он подумал об Айгуль. Как бы сам отнесся к ее смерти? Так же горевал бы, как Черкез? Зевнул, потянулся, его всего ломило. Знакомое чувство: организм требовал опия.

— Меня сердце редко обманывает, — Черкез растирал виски. — Перед смертью Джемал мне приснилось родное урочище. Будто живем мы с ней в родительской мазанке, посадили вокруг живую изгородь. Выросла она высокой, зеленой. И вдруг кто-то воровски вырубил ее всю под самый корень. Проснулся ночью с болью в сердце, думаю, неужели аллах лишит меня живой изгороди, моей верной опоры на чужбине? Лишил. Нет моей Джемал.

Черкез умолк, думая о своем... А как Джемал тревожилась за него: агенты-двойники, как правило, редко умирают своей смертью. Но больше всего ее угнетала чужбина, и умерла она, пожалуй, от безысходной тоски по Родине. Еще Шаммы-ага говорил: «Орлы выводят своих птенцов только в родном гнезде». А Джемал хотела иметь ребенка хоть на чужбине...

— А ты не думай много, постарайся забыть ее. Мешхедского сушнячка[44] прими, лучше с чаем...

— Никогда эту отраву не употреблял.

— Напрасно. Глотнешь горошину — и как в раю! — У Курреева аж глаза заслезились. — Это бальзам от всех болезней, телесных и душевных. Он как аллах, всем помогает... Не найдется у тебя малость этого волшебного зелья?..

Черкез безучастно махнул рукой в сторону серой занавеси, прикрывавшей нишу в стене. Курреев нашел коробку, доверху наполненную коричневыми трубочками терьяка. Задыхаясь от жадности, незаметно положил одну трубочку в карман, от другой отломил кусочек с две горошины, размял пальцем в пиале с холодным чаем и залпом выпил.

Они сидели молча: Каракурт кейфуя, Черкез убитый своим горем.

— Как там Мадер? — Каракурт первым нарушил молчание. — Обо мне говорили?

— Он как-то упомянул, что ты вышел из-под его подчинения и работаешь на СД. Так что поздравляю с повышением...

— Какое, к шайтану, повышение! Я к тебе из Туркмении пришел. — Каракурт, заметив недоверчивый взгляд Черкеза, усмехнулся. — Не веришь? Чуть к стенке там не поставили. Вырвался... Знаешь, кого я в Ашхабаде встретил? Машата. Расфранченный ходит, увидел меня, испугался.

— Что-то не припоминаю такого.

— Да это же один из сыновей конгурского Атда-бая!

— О бае слышал, а сына у него вроде не было, — умышленно возразил Черкез.

— Даже три! Старшего, Эрена, я отправил в Германию, Машат — средний сын, а вот про младшего не знаю.

— Машат богат, как сам Атда-бай? — Черкез знал, что Каракурта теперь можно и не раззадоривать, с дурманом в голове сам все выболтает.

— Откуда? Машат живет в Туркмении под чужой фамилией. Его отец был другом Кейли и Джунаид-хана.

— То отец, а то сын, как небо и земля. Атда-бай давно умер...

— Зато Джапар Хороз и поныне служит англичанам. Не бросился, как мы, дураки, в объятия немцев.

— Но при чем тут Машат?— Черкез не сказал Каракурту о смерти Хороза.

— Его, оказывается, Хороз опекал, возился с ним. Рыжебородый тогда в английском консульстве служил, не прятался как мы... — Каракурт злорадно засмеялся. — И все же я ловко подставил его иранцам, он вшей кормил в зиндане, пока сам английский консул не вмешался. Везучий гад! А про Машата я тогда ни сном, ни духом...

— Подумаешь, важная птица! — усмехнулся Черкез.

— Вот и важная! Рыжебородый, выполняя приказ англичан, дорожил им. Году в тридцать пятом он снарядил в Туркмению группу во главе со своим сыном. Никто не вернулся, говорят, нарвались на чекистские пули. А Машата тогда не послал...

— Ты так и не сказал, Нуры, кем он сейчас...

— Простофиля ты, Черкез! Сколько у немцев служишь, а живешь, будто не на земле. Кем ему еще быть! Английский агент, как и его наставник.

— Но ведь Россия и Англия союзники. Зачем англичанам...

— Сегодня союзники, а завтра — враги, — снисходительно изрек Курреев. — Можно даже кожу сменить, но натуру — никогда. Как волк никогда не станет овцой, так и Англия в отношении большевиков. Так что, земляк, у нас с тобой еще не все потеряно...

Черкез немедленно связался с Центром, сообщил о появлении Каракурта в Мешхеде. Особо подчеркнул информацию о Машате Атдаеве, который, по предположению Каракурта, является английским шпионом, возможно, прошел подготовку в Пешаваре, в учебном центре Интеллидженс сервис.

Центр тут же дал Черкезу задание срочно известить по своим каналам начальника отдела контрразведки советской воинской части, расквартированной в Мешхеде, о местонахождении Каракурта, чтобы арестовать его! Хотя Черкез не мешкая исполнил указание Центра, задержать Каракурта не удалось, того и след простыл.

Чары Назаров в который раз листал документы, кропотливо собранные чекистами, анализировал каждую справку, акты экспертизы. Прежде чем заручиться ордером на арест, ему хотелось все взвесить. Да и прокурор дотошный, в прошлом армейский контрразведчик, у которого могли возникнуть самые неожиданные вопросы. А если арестуют человека ошибочно, незаконно?