«Вот это мне нравится!»
— Я влюблен в Бостон, — говорит он несколько недель спустя своей кузине Маргарет. С ней у него уже установились близкие дружеские отношения.
— Неужели? — спрашивает она. — Город становится каким-то жалким. Отец как-то говорил, что мест, куда можно пойти, остается все меньше и меньше. (У нее несколько удлиненное лицо, от него веет приятным холодком. Нос чуть великоват, кончик слегка вздернут.)
— Ох уж эти ирландцы, — не без раздражения поддакивает он и тут же смущается от сказанного, так как сознает, что его слова банальны.
— Дядя Эндрю всегда жалуется, что они забрали власть себе.
Позавчера он сказал" что здесь сейчас, как во Франции. Ты ведь знаешь, он был там. Карьеру теперь можно сделать только на дипломатической или военной службе, но и там есть свои минусы. — Поняв свою ошибку, быстро добавляет: — Ты ему очень нравишься.
— Я рад.
— Ты знаешь, странно, но несколько лет назад, — говорит Маргарет, — дядя Эндрю совершенно не переносил пехотинцев. Скажу тебе по секрету, — она смеется, берет его под руку, — он всегда предпочитал флот. Он говорит, что у моряков манеры лучше.
— В общем, да.
На какое-то мгновение он теряется. Их вежливость и то, что его приняли в их семье как родственника, он видит в новом свете. Он пытается припомнить и с новой точки зрения пересмотреть все разговоры, которые велись при нем.
— Но ты не придавай этому значения, — говорит Маргарет, — ведь люди двулики. Страшно подумать, но мы считаем правильным и принимаем только то, что считается правильным и принято у нас в семье. Меня буквально потрясло, когда я впервые поняла это.
— Тогда со мной все в порядке, — облегченно говорит он.
— Нет, нет, ты ничего не думай. — Она начинает смеяться, и он после некоторого колебания присоединяется к ней. — Ты всего-навсего наш дальний родственник с Запада. Мы просто не привыкли к этому. — На ее продолговатом лице на какое-то мгновение отражается веселье. — Серьезно, до сих пор мы знали только флотских. И Том Гопкинсон, и Тэтчер Ллойд, ты, кажется, встречал его, оба они моряки, и дядя Эндрю хорошо знает их отцов. Но и ты нравишься ему. По-моему, он когда-то увлекался твоей мамой.
— Это уже лучше. — Они снова смеются, усаживаются на скамейку и бросают камешки в реку. — Ты очень жизнерадостна, Маргарет.
— О, я ведь тоже двулика. Если бы ты знал меня лучше, то сказал бы, что я страшно капризна.
— Уверен, что не сказал бы.
— Ты знаешь, я плакса. Я по-настоящему расплакалась, когда мы с Мино проиграли гонку на лодках два года назад. Это было глупо. Отец хотел, чтобы мы выиграли, и я испугалась, что он станет ругаться. Здесь нельзя и шагу ступить — всегда найдется причина, по которой то одно, то другое делать нежелательно. — На какое-то мгновение в ее голосе появляется горечь. — Ты на нас не похож, ты серьезен и кажешься таким солидным. — Ее голос снова звонок и весел. — Отец сказал мне, что ты второй по успеваемости в классе. Это неприлично.
— А середнячком было бы прилично?
— Только не тебе. Ты будешь генералом.
— Не верю. — В эти недели пребывания в Бостоне он научился говорить особым тоном, более высоким тембром, чуть-чуть размереннее. Он не мог найти слов, чтобы передать свое впечатление от города. Все здесь казались ему совершенными. — Ты просто смеешься надо мной. — Он слишком поздно спохватывается, что произнес банальную фразу из речевого обихода жителей Среднего Запада, и это на какой-то момент выводит его из равновесия.
— О нет. Я уверена, что ты станешь большим человеком.
— Ты мне нравишься, Маргарет.
— Иначе и быть не могло, после того как я наговорила тебе столько комплиментов. — Она снова смеется, а потом добавляет искренне: — Не исключено, что мне хочется понравиться тебе.
В конце лета, когда он уезжает, она крепко обнимает его и шепчет на ухо:
— Жаль, что мы не обручены, а то я поцеловала бы тебя.
— И мне жаль.
Впервые оп подумал о ней как о женщине, которую можно было бы полюбить. Мысль об этом немного смутила его, он почувствовал некоторую опустошенность.
В поезде на обратном пути она перестает быть для него живой, беспокоящей индивидуальностью, становится лишь центром в круге приятных воспоминаний о ее семье, об оставшемся позади Бостоне.
Рассказывая однокашникам о своей девушке, он испытывает новое для себя приятное чувство тождественности. «Это очень важно — иметь свою девушку», — решает он.
Он все время что-то познает и уже начинает понимать, что его ум должен работать на ралных уровнях. Есть вещи, о которых он думает как об объективно существующих, ситуации, в которых он должен добираться до сути; есть вещи, которые он относит к «глубоколежащим» — матрас, покоящийся на облаке, и ему вовсе не обязательно докапываться до его ножек; но есть и такие вещи и ситуации, о которых он должен говорить и в которых он должен поступать, учитывая тот эффект, который его слова и действия произведут на тех, с кем он живет и работает.
Это последнее правило он усваивает на уроке военной истории и тактики. (Чисто убранная комната с коричневыми стенами, доска и скамейки для слушателей, расставленные в строгом, проверенном временем порядке, как шахматы.)
— Сэр, справедливо ли будет сказать, — он получил разрешение говорить, — что Ли как полководец лучше Гранта? Я знаю, что их тактика сравнению не подлежит, но Грант лучше знал стратегию... Какое значение может иметь тактика, сэр, если... более сложное дело маневрирования войсками и их снабжения... поставлено как следует? Ведь тактика — это только часть целого. В таком случае не был ли Грант лучшим полководцем? Ведь он стремился учесть все. Грант не выделывал особых трюков, но зато умел продумать весь спектакль до конца.
Взрыв смеха в классе.
Каммингс совершил тройную ошибку — вступил в спор с преподавателем, показал себя бунтарем и позволил себе пошутить.
— В следующий раз, Каммингс, потрудитесь излагать свою мысль более кратко и четко.
— Слушаюсь, сэр.
— В данном случае вы не правы. Опыт всегда важнее всяких теоретических выкладок. Никакой стратег не может заранее предвидеть все аспекты стратегии, они изменчивы — так случилось под Ричмондом, так происходит сейчас в окопной войне в Европе. Тактика всегда имеет определяющее значение. — Преподаватель пишет на доске. — И еще, Каммингс...
— Да, сэр?
— Поскольку в лучшем случае к двадцати годам вы будете командовать батальоном, вам лучше заняться пока стратегическими проблемами взвода, а не армии.
Слышатся приглушенные смешки, а когда слушатели замечают в глазах преподавателя одобрение, раздается громкий, обидный для Каммингса смех.
Каммингсу долго еще припоминают это событие. «Эй, Каммингс, сколько часов тебе потребуется, чтобы взять Ричмонд?», «Говорят, тебя, Эд, посылают советником к французам. Если как следует продумать план атаки, линию Гинденбурга можно прорвать».
Этот случай многому научил Каммингса. Помимо всего прочего, он наконец понимает, что его не любят, не будут любить, что ему нельзя допускать ошибок, нельзя подставлять себя под удар всей стаи, что ему нужно терпеливо выжидать своего часа. Оп болезненно переживает случившееся и не может удержаться от того, чтобы не написать обо всем Маргарет. Он жаждет расплатиться за нанесенную ему обиду. Ведь существует мир, мир Маргарет, о котором смеющиеся над ним люди не имеют никакого представления.
Когда он заканчивает учебу, в журнале «Гаубица», издаваемом кадетами, под данными о его успеваемости появляется приписка: «Стратег». И как бы желая смягчить удар, который так не вязался с праздничным и сентиментальным настроением последних дней учебы, кто-то добавил: «О человеке судят не по словам, а по делам».
Краткосрочный отпуск он проводит с Маргарет. Объявление об их помолвке. Торопливая поездка на транспорт, уходящий в Европу, на фронт.
Каммингс работает в отделе планирования штаба главнокомандующего и живет в уцелевшем крыле дворца. Он занимает пустую, чисто убранную комнату, которая когда-то принадлежала горничной, но он об этом и не подозревает. Война доставляет ему удовольствие, позволяет избежать удручающе скучной возни со всякого рода формулярами, скрупулезной работы по составлению графиков передвижения войск. Звуки артиллерийских выстрелов являются для него приятным сопровождением работы, а голая, потрескивающая под колесами земля подчеркивает значение выводимых им цифр.
