Перемену в ней Иден почувствовал раньше, чем она сама. Почувствовал и понял: Ханна дрогнула. Движения его стали сдержанней, исступленный восторг сменился простой лаской. Усилием воли он сдержал свою чувственность, наладил дыхание. Ханна сразу ощутила напряженность его рук. Она смутилась, немного отодвинулась, и, опустив голову, стала перебирать бахрому на пледе.

– Мне пора? – глухо произнес Иден.

– Да. Иди,– одними губами сказала Ханна.– Я не хочу этого, но так надо. Иди.

– Еще минутку...

– Конечно. Я не гоню тебя.

– Я хочу, чтобы у нас было все,– вдруг горячо сказал Иден.– Ты поняла? Все. И то, что сегодня, и все остальное... Ты поняла? Чтобы весь день был наш. И утро. И полдень. И ужин вдвоем. И...

– Да.

– Я хочу быть с тобой. У меня дома. У тебя. В музее. В кино. В лесу. На побережье. Мне все равно.

– Да.

– А сейчас...

Ханна молчала. Молчал и он. Они понимали друг друга без слов.

Иден поднялся. Непроизвольно Ханна потянулась за ним. Как трудно расстаться! На прощание он сжал ее обнаженную руку, коснулся губами ее губ. Как перышко...

– Ты завтра на вызовах?

– Всего несколько адресов.

– Значит... до понедельника? – шепнул он.

– До понедельника.

Хартфилд вышел. Двигался он резко и быстро, будто стряхивая чувственное наваждение, еще державшее его в своей власти. Ханна стояла на пороге: вот он завел машину, вот ждет, когда прогреется двигатель. Ночь была холодной, от дневной благодати не осталось и следа. Ханна замерзла, но не могла уйти, не проводив его глазами.

Должно быть, Иден видел ее, потому что в отъезжающей машине мелькнуло светлое пятно – рукой он махнул ей на прощание. Подняла руку в ответ и Ханна. Автомобиль скрылся из виду.

Наконец она зашла в дом, еще хранивший полуденное тепло, захлопнула дверь. Надо согреться. Пора спать. Ее ждет одинокая постель. Так лучше, повторяла она себе, так надо, так разумнее... Но чувства не слушались рассудка, а тело томилось по такой желанной мужской силе.

– Надо же было так попасться!

Но эти слова прозвучали так, будто бы их сказал ей злейший недоброжелатель.

– Не нравится мне этот парень,– вполголоса сказал Хартфилд Ханне. Они стояли у постели нового пациента, который лежал неподвижно и безучастно, равнодушный даже к боли, ибо ожоги были настолько глубоки, что поразили нервные окончания.

– И мне не нравится,– кивнула Ханна, глядя на мониторы, где мигали красные цифры – показатели сердечной деятельности, артериального давления, венозной циркуляции. Трубки настолько густо опутывали больного, что, скорее, возникали мысли о подпольном самогонном цехе, чем о палате интенсивной терапии. Парень был весь в катетерах, дренажах, капельницах, отсосах, в горле – интубационная трубка...– Около восьмидесяти процентов поражения, и все – третьей-четвертой степени... Боюсь, как бы мы его не потеряли. Что с ним случилось?

– Именно это не нравится мне больше всего.

– Что же? Я не видела...

– Дело скверное. Подружка его еще здесь?

– Она была в вестибюле, когда я заходила.

– Надо бы потрясти ее хорошенько.

– Ты думаешь, что она...

– Думаю, она не говорит всей правды. По ее словам, парень собирался залить в машину бензин из канистры, но из сообщения полиции следует, что то была настоящая развалина, на которой никто не ездил по меньшей мере год. Все шины спущены. Интересно, что она скажет тебе?

Ханна содрогнулась.

– Неужели она скрывает что-то? Значит, несчастный случай под сомнением?

– Под большим сомнением.

– Но ведь... неужели попытка самоубийства? Самосожжение?

– То же вряд ли. Взгляни на его левую руку. Вот тут, на предплечье осталась неповрежденная кожа. Видишь?

– Игла!

– Да. Я сразу вспомнил Детройт. Повидал там всякого. Наркобизнес – преступление – смерть. Страшная цепочка. В Канберре это редкость, слава Богу, но беда может прийти куда угодно.

– В Лондоне мне приходилось оперировать наркозависимых пациентов. Это особая категория больных, но таких случаев не было. Но что же случилось?

Хартфилд пожал плечами.

– Мы можем только предполагать. Но обычно это бывает так: иные торговцы наркотиками, вроде нашего парня, становятся и потребителями. Часто потребляют они товара больше, чем сбывают. «Хозяин» наказывает их – в назидание другим. А что может быть проще, чем плеснуть на человека бензином и бросить горящую спичку? Дешево и сердито,– мрачно произнес Хартфилд.

– А девочка настолько боится полиции, что...

– ...Готова оставить безнаказанным преступление. Ее парня, считай, убили, но она молчит. Значит «хозяина» она боится больше полиции,– заключил Иден.– Придется нам подключиться. Мы обязаны в течение суток сообщать властям о всех подозрительных несчастных случаях.

– В течение суток...

– Да. А он, может, и до ночи не доживет.

– Он и раньше не жил! – жестко сказала Ханна.– Посмотри, у него и на ногах следы шприцов! Исколот весь. Разве это жизнь?

– Иди, поговори с этой девочкой. Пока не поздно. А я подумаю, чем можно ему помочь... Хотя боюсь, что времени у нас уже нет.

Ханна быстро вышла в вестибюль. Близился вечер, посетители были в палатах у своих родных, и Ханна думала, что в приемной она застанет эту девушку в одиночестве. Но ее не было. Ханна подождала немного, потом прошлась по коридору, посмотрела на лестнице, в туалетах, спустилась в кафетерий – нигде никого, кто был бы хоть отдаленно похож на таинственную приятельницу несчастного парня.

Ханне оставалось только вернуться в отделение.

– Она смылась.

– Ничего удивительного,– скривился Хартфилд.– Она с самого начала ужасно нервничала. А уж когда я записал в карточку Филдера ее данные...

– Значит, ее имя известно? Наверное, она нуждается в помощи. Может, она хочет избавиться от наркотиков? Может, нуждается в консультации?

– Да, вот ее имя. Вот адрес.– Хартфилд полистал историю болезни.– Баффи Делани.

– Как?

– Баффи Делани. Похоже на...

– Иден, это не ее имя,– вздохнула Ханна.– Видимо, здесь с ней до сих пор говорили только мужчины... или те, кто совершенно не сведущ в моде.

– То есть?

– «Баффи Делани» – название шикарного дамского магазина в центре города.

– Ясно. Я звоню в полицию.

Через несколько минут прибыли полицейские. Подробно расспросив Хартфилда, Ханну, персонал «скорой», они отбыли по адресу, указанному в карточке.

Дэмпен Филдер умер спустя два часа.

– Теперь мы можем ехать домой,– сказал Хартфилд.

Все понимали, что быстрая смерть стала для Дэмпена избавлением. Полиция ничего и никого не обнаружила в его доме. «Баффи Делани» растворилась. Ближайшим родственником погибшего наркомана был дядя, проживавший в глубинке. Это была темная история с печальным концом.

Разумеется, в отделении не обсуждали этот случай, но кое-что просочилось. Общее настроение заметно упало. Ханна спасалась тем, что была сильно загружена: операции, обход, процедуры. В свободные минуты она теперь думала только об Идене. Четыре дня прошло с их прогулки, а ощущение счастья не покидало ее. Встретиться наедине им не удавалось, но они уже договорились провести вместе ближайшие выходные. Ханна предвкушала чудесные минуты: прогулка по городу, выставка, ужин... С таким настроением ей и работалось легче.

Ханна зашла проведать Шона. Накануне Хартфилд сделал мальчику последнюю операцию. Скоро ему домой. Рядом с Шоном сидела Хелен Кэролл и держала сына за руку. На щеке у нее блестели слезы.

– Простите, доктор,– виновато улыбнулась женщина.– Но я так счастлива! Мой мальчик жив, скоро мы будем дома... Иногда я думаю, а если, не дай Бог... Нет. Главное, мы вместе. Он жив. Все хорошо. Спасибо вам, доктор. Если бы не вы...

– Что вы, Хелен, что вы! Мы сделали то, что делаем всегда.

Хелен Кэролл плакала, но плакала от счастья. Такие слезы не иссушают душу.

– Ну, как наша Джоан? – зайдя в другую палату, с улыбкой спросила Ханна у сиделки Гретхен Олдер.