- Рыжий, очнись, - толкнул его в плечо Полоша.

   - Да, - ответил Гаор.

   Он перевёл дыхание и огляделся уже по-новому.

   На мокром бетоне толпились, бегали и толкались люди в куртках поверх комбинезонов, и он даже не сразу узнавал их. Похоже... похоже на перемену в училище, вдруг понял он. Когда их выпускали с занятий, они тоже вот так носились, даже если до этого были в спортзале или в тренажёрном, даже после строевой подготовки, когда, казалось бы, только лечь и лежать, а они, сдав в цейхгауз учебные винтовки, начинали носиться по коридорам и лестницам, а, если выпускали, то и по саду. И капралы - сержанты-воспитатели - не мешали им. Называлось это "пар сбросить". Так что он на перемене. Всё ясно и понятно.

   На границе светового круга, достаточно, правда, просторного, у бетонного парапета, присев на корточки, чтобы ветер не задувал огня, курило несколько мужчин. Гаор подошёл к ним и, так же присев, расстегнул куртку и полез за сигаретами. Чтобы не намокли, прямо там под курткой и комбинезоном достал из пачки одну сигарету и зажигалку. Умело пряча от ветра огонёк, закурил и жадно вдохнул горький, обжигающий нёбо и горло дым.

   - Что, Рыжий, дорвался? - засмеялся Зайча.

   Гаор с улыбкой кивнул.

   - Сколь, гришь, не курил?

   - Три недели, - наконец выдохнул дым Гаор. - Когда приехали за мной, как раз я одну докурил, а вторую не начал. И всё.

   Немного выждав, он уже расчётливо сделал вторую затяжку.

   - Три недели, гришь, - Полоша покрутил головой, - я б столько не вытерпел.

   - И что бы сделал? - с интересом спросил Гаор.

   Интересно, в самом деле, какие здесь порядки. На фронте сигаретами делились, считать и отдавать потом, как долг, между своими было не принято.

   - Попросил бы, - пожал плечами Полоша, - дали б затянуться. А ты гордый. Будто брезгуешь.

   Гаор негромко засмеялся.

   - Я просто порядков не знаю, а нарываться не хочу.

   - Паря, - спросил его ещё кто-то, - а ты чо, прямо с фронта и сюда попал?

   - Да вы что? - удивился Гаор. - Война два года как кончилась.

   - А нам это по хрену, - сказал спросивший.

   И Гаор был вынужден признать: в самом деле, идёт там где-то война или кончилась - здесь уже неважно.

   - Ну, так чо, ты где ж был, раз уж не на фронте?

   - Работал, - пожал плечами Гаор. - Ветеранская пенсия маленькая, на неё не проживёшь.

   Он не знал, насколько поняли его слушатели, знают ли они, что это такое - ветеранская пенсия, но слушали его явно сочувственно, и он продолжил.

   - Вагоны грузил, машину водил, да за любую подработку брался.

   О газете Гаор твердо решил до последнего не говорить. Седой - другое дело, тот понял, а здесь - точно слишком много объяснять придётся, и ненароком дойдёт до надзирателей, тоже неизвестно как обернётся. Вот растрепал он о фронте и получил сразу. Но фронт указан в его карте, а газета нет, этого и надо держаться. Но спрашивали его о другом, вернее, вели к другому.

   - А этот, что метелил тебя, он тоже... ветеран?

   Гаор понял, но ответил спокойно и будто небрежно.

   - Палач он везде палач.

   - Тебя в надзиратели звали? - спросили его уже впрямую.

   - Нет, - так же прямо ответил Гаор.

   - А позвали бы?

   - Не пошёл бы.

   - Чего так? Ты ж...

   - Кто я? - перебил настырного Гаор, не дав ему произнести то, на что, как легко догадаться, придётся отвечать ударом.

   Остальные негромко засмеялись.

   - Что Булдырь?

   - Получил?

   - Не, ща получит!

   - Ну, давай. Кишка тонка Рыжего поддеть?

   Булдырь курил быстрыми затяжками, глядя в упор на Гаора и явно решая, вести дело на драку или нет. Гаор спокойно ждал, надеясь, что ему дадут докурить. Он чувствовал, что отношение к нему изменилось и если он врежет приставале, то того не поддержат.

   - Эй, хватит сидеть вам, куряки, - подбежала к ним маленькая, чуть больше Матуни женщина, - айда в горелки.

   - Каки горелки осенью?! - возмутился Полоша, но загасил окурок и, бережно спрятав его в карман, встал, - вот я тебя, чтоб не путала!

   Женщина, взвизгнув, метнулась от него, Полоша сделал вид, что не успел ухватить её за куртку, рванул следом, и они сразу затерялись в толпе. Остальные засмеялись.

   - А чо, айда, мужики.

   - Успеем и насидеться, и належаться.

   - И то, бабёнкам вон и поиграть не с кем, молодняк один!

   Что такое горелки, Гаор не знал, но о смысле происходящего догадался легко. Перемена - она перемена и есть. Где ещё и поиграть, и побегать? Но у него ещё на две хорошие затяжки хватит, и он остался сидеть, когда остальные уже ушли. Перед ним крутилась весёлая и вроде совсем уж беззаботная толпа, в которой только по росту, да ещё голосу можно было отличить мужчину от женщины. Гаор уже давно заметил, что одеты все здесь одинаково: штаны, рубашки, комбезы, ботинки, у женщин только волосы длиннее, и они их по-всякому закручивают на макушке, оставляя лоб и шею открытыми. Но почему так? То ли принято так, то ли хозяин женщинам отдельной одежды не даёт, он не знал, а спросить - не знал у кого, и не обидит ли этим вопросом.

   Неподалёку от него остановились две, судя по росту, девчонки, как и все, в куртках с капюшонами поверх комбинезонов и, глядя на него в упор, звонко полупрокричали-полупропели.

   - Рыжий, рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой!

   Гаор не понял ни слова и даже не был уверен, что сказанное относится к нему, и потому продолжал сидеть, приступив к последней, чтоб уж до конца, затяжке.

   Девчонки переглянулись и повторили. С тем же результатом. Девчонки снова переглянулись.

   - А ты чего за нами не гонишься? - спросила одна.

   - А должен? - ответил вопросом Гаор, медленно, с сожалением, выпуская дым.

   - Мы тебя дразним, дразним, а ты ни с места.

   Гаор оглядел докуренный до губ остаток сигареты, убедился, что ничего уже из него не выжмет, и погасил, сдавив пальцами и растерев в пыль, которую уронил, вставая, себе под ноги.

   - А когда поймаю, что делать? - на всякий случай уточнил он.

   - А ты поймай! - радостно заорали девчонки, бросаясь от него в разные стороны.

   Гаор рассмеялся им вслед и вошёл в толпу, игравшую в неизвестные ему игры, шутившую и ругающуюся непонятными словами, беззлобно отпихивающую его с дороги, как старшекурсники в "диком футболе" отпихивали путающихся под ногами "мальков". Да, он пока чужой здесь, не знает, не понимает, но... у него ещё всё впереди. Пока категорию не потерял.

   Каждый день похож на другой и всё равно на особицу. Потихоньку укладывались в памяти слова, имена, лица, правила и порядки.

   Здесь тоже пели, в выходной дозволялось. Выяснилось с одеждой. Да, как он и думал, просто хозяину так удобнее, чтоб все одинаково ходили, тогда только размеры подобрать и всё.

   Зуда больше не приставал к нему и вообще стал таким тихим, что Гаор вообще не замечал его. Вот только Тукман... Гаор старался держаться от него подальше, но мальчишка вечно попадался ему на глаза, то и дело оказывался в опасной близости, и у Гаора всё чаще чесались кулаки врезать этому дураку уже всерьёз.

   В один из вечеров, после ужина Гаор уже привычно размялся, отжался - довёл все-таки до пятидесяти - и прикидывал, выдержит ли его вес верхняя перекладина, скреплявшая под потолком стояки коек, уж очень хотелось поподтягиваться - он и в училище любил турник больше других снарядов. Рубашку и штаны Гаор на разминку снимал, оставаясь в нижнем белье - эту неделю он носил армейский комплект, такой привычный и даже приятный, Матуня ему совсем новый и целый подобрала. Внимания на него уже никто особого не обращал, как и в камере тогда привыкли же к его отжиманиям, а тут ещё волшебная, как он убедился, формула: "Матуха велела", - избавляла от любых вопросов. Словом, всё хорошо, и на тебе! Опять Тукман рядом. Вылупился и смотрит. И так лезет, того и гляди, опять руки распустит, а он в одном белье. Гаор выругался в голос с досады и пошёл одеваться. Тукман, похоже, обиделся, на что Гаору было глубоко плевать, а временами и хотелось довести дело до драки, но что бывает за драку, ему сказали. Если узнают надзиратели, то двадцать пять "горячих" точно обеспечено, а не узнают, так Старший сам тебе накостыляет за милую душу. За надзирательские хоть пожаловаться другим можно, а Старший влепит, жаловаться некому. Сам виноват! Потому Гаор и решил просто уйти. Сегодняшнюю норму он уже выкурил, но можно просто постоять с остальными курильщиками, а заодно, может, и выяснить, куда ещё бегают курить: в умывалке не все курят, куда-то же уходят. И тут его окликнул Старший.