- Передний, марш.

   Гаор скосил глаза и тут же получил лёгкий, но достаточно ощутимый тычок дубинкой в ягодицу.

   - Успеешь. Следующий, марш.

   Как и остальные Гаор после каждой команды передвигался на шаг вдоль стены. Но вот и его очередь.

   - Повернись. Марш.

   Он повернулся и оказался перед двумя высокими коробками.

   - Кидай.

   В одной навалом рубашки, в другой штаны. Он выполнил приказ и шагнул вперёд, расставшись с последним из прошлой жизни. Сержант с зелёными петлицами сверил его номер со списком, оглядел, зачем-то подёргал его за волосы и буркнул.

   - Прямо марш.

   Всё тут же объяснилось. Оказывается, слева дальше подрезали слишком длинные волосы, а прямо стояли остальные. Бурнаша как раз стригли. Гаор шагнул прямо и присоединился к остальным. Стояли не шеренгой, а кучно, у небольшой глухой двери. Рядом опять две коробки. В одной он увидел небольшие бруски тёмно-жёлтого мыла, а в другой растрёпанные мотки пластиковых мочалок. Наконец, Бурнашу обкромсали волосы, чтоб спереди до бровей, а сзади до ошейника, бороду, чтоб не закрывала шею, и пнули.

   - Пошёл, волосатик.

   Бурнаш резво вскочил с маленького круглого табурета и присоединился к остальным.

   - Всё? - спросил, протирая ножницы, стригший Бурнаша немолодой рядовой.

   - Всё, - ответил приведший их надзиратель. - Запускай.

   Рядовой подошёл к маленькому столику у стены и открыл дверку настенного пульта.

   - Взяли по одному, живо, - скомандовал надзиратель. - В затылок, скоты.

   Взяли мыло, мочалки, выстроились.

   - Готово?

   - Пошёл.

   Рядовой пощёлкал тумблерами, и дверь отъехала в сторону.

   - Вперёд, вонючки, - хохотнул надзиратель.

   За дверью оказался душевой зал с десятью рожками, но не разгороженный на кабинки и зачем-то с выступом-скамейкой вдоль стены. Под потолком между трубами горели матово-белые шары ламп. Гаор с удивлением увидел, что сокамерники заметно нервничают. Лысок быстро бормотал что-то похожее на заклинания, побледнел, плотно сжав губы, Седой, испуганно дрожал Малец, сгрудились, прижались друг к другу Чалый, Чеграш, Зима и Гиря, часто как от бега дышал Бурнаш. Да что с ними? Но спросить Гаор не успел, что-то щёлкнуло, и из рожков полилась, быстро набирая силу, вода.

   - Живё-ём!- торжествующе заорал Сивый.

   С хохотом, шлепками и необидными пинками разобрались, где кто своё кладёт, кто на скамейке мылится, кто полощется, кто с кем душем и скамейкой меняется. Мылись яростно, оттирая, отскрёбывая себя.

   Гаор, все эти дни старательно не думавший о душе и старавшийся не замечать влажной, пропитанной запахами пота и параши, духоты в камере, мылся с неизведанным до сих пор удовольствием, даже не замечая отсутствия обычных перегородок. Непривычно было мыть голову, ощущая пальцами волосы.

   - Мыло с башки смой, - сказали рядом, - а то зудеть будет.

   - Ага, спасибо, - поблагодарил Гаор.

   Наконец он промыл голову так, что волосы заскрипели под пальцами, и открыл глаза. Нашёл взглядом Седого. Надо бы узнать напоследок. Гаор вышел из-под душа и прошлёпал к скамейке, где Седой сосредоточенно оттирал себе мочалкой ступни. Сел рядом.

   - Ну? - спросил, не поворачивая головы, Седой.

   - Чего все испугались?

   - С чего взял? - с несвойственной ему угрюмостью спросил Седой.

   - Заметил.

   - А что кранов нет, тоже заметил? - по-прежнему угрюмо ответил вопросом Седой.

   - Дда, а что, как-то связано?

   - Ещё как.

   Седой, наконец, поднял голову и посмотрел ему прямо в глаза.

   - Всё включается с пульта, дверь закрывается герметично, надзиратель с нами не заходит. Всё понял?

   - Ничего не понял, - честно ответил Гаор.

   - Ну, так пойми и запомни. Когда запускают назначенных к утилизации, то вместо воды включают газ, из тех же рожков.

   - Какой газ? - тупо спросил Гаор, не желая понимать услышанное.

   - Дурак. Чему тебя только на химзащите в училище учили. Были уроки?

   - Были.

   - Ну, так вспомни. И иди, вон потри кого, если сам вымылся.

   Гаор послушно отошёл, мучительно пытаясь не понять, ему все очень доходчиво объяснили, а... а согласиться с этим. Конечно, утилизация это понятно что, но чтобы вот так...

   - Кажин раз трясусь, - доверительно сказал ему мылившийся рядом Бурнаш, - тут ведь ежли что, кому ты мёртвый про свою категорию говорить будешь.

   - Затрясёшься, - кивнул Гаор, задним числом не понимая, а ощущая этот страх перед неотвратимой, но прошедшей мимо смертью. Как вот повисела над тобой мина, когда не знаешь куда бежать, и упала, и ты в мёртвом пространстве остался. Уже встал, землю с себя стряхнул, и вот тут тебя смертный колотун начинает бить.

   - Спину потри, - попросил Бурнаш.

   - Давай, - согласился Гаор.

   Он уже заметил, что взаимному натиранию спин с укладыванием по очереди на скамейку предавались все охотно и даже с явным удовольствием, так что ничего в этом зазорного, как понял Гаор, не было. Хотя в училище и в армии подобное если и практиковалось, то скрытно и расценивалось совершенно определённо, недаром все кабинки были раздельные. Блаженно покряхтев под его руками, Бурнаш приподнялся на локтях.

   - Лады, давай ты теперь ложись.

   - Давай, - согласился Гаор, укладываясь на скамейку всё же с некоторой опаской. - А ты и мохнатый! - вырвалось у него.

   Он тут же пожалел о сказанном, но Бурнаш гордо ответил.

   - А то! Мы исконные все такие. Потому и Бурнаш, бурнастый значит, - и утешил, - ничо, паря, ты ещё молодой, обрастёшь.

   Это настолько противоречило всему усвоенному с детства, что Гаор промолчал, хотя и запомнил новое слово.

   Он успел ещё раз намылиться целиком и обмыться под душем, когда под потолком оглушительно заверещал сигнал, и тут же резко отключилась вода.

   - Эх, кончилась банька, - вздохнул Сивый, отжимая обеими руками воду из волос.

   - Это ж рази банька, - откликнулся Бурнаш, - так, баловство одно.

   - Всё, - встал Седой, - пошли.

   Расхватали со скамьи мочалки и обмылки и встали опять в затылок, но уже к другой двери, напротив той, через которую впускали. Она медленно отъехала в сторону, и они друг за другом вышли в новый зал. Где у стены стояли уже четыре коробки, а у противоположной двери, поигрывая дубинкой, их ждал надзиратель.

   Подражая остальным, Гаор бросил в одну коробку мыло, в другую мочалку, взял из третьей застиранное, но достаточно чистое и большое полотенце и стал вытираться.

   - С башки начни, - посоветовал ему, пряча лицо в полотенце, Зима, - чтоб на вытертое не стекало. И волосы раздвинь, чтоб клеймо видели.

   Гаор молча, понимая, что надзиратель разговоры не одобряет, кивнул. Вытерев голову и расправив надо лбом волосы, он, как говорила ему врач, приподнял себе ошейник, вытер насухо основание шеи и опустил ошейник. Двигался тот намного легче. И стал вытираться дальше, по-прежнему наблюдая за остальными. Они старослужащие, а он новобранец.

   Вытеревшись, использованные полотенца сбрасывали обратно в ту же коробку и брали из четвёртой, стоявшей чуть поодаль, другое полотенце, заметно меньшее и белое. Его повязывали вокруг поясницы, стягивая узел на лобке.

   - Узел простой делай, - тихо сказал Чеграш, - чтоб, если прикажут, заголиться по-быстрому.

   Внутренне содрогаясь от предстоящего унижения, Гаор завязал полотенце, чтоб как у остальных, ягодицы оставались открытыми, а свисающие концы спереди только-только прикрывали гениталии.

   Странно, но надзиратель не торопил их. И только когда они уже все были готовы, дубинкой показал им, чтоб они встали перед ним в шеренгу, оглядел их и, ткнув дубинкой, заставил Мальца перевязать полотенце, чтоб концы слишком не свисали. И открыл перед ними дверь.

   - Выходи.

   "Конвейер", - снова подумал Гаор. В следующей комнате опять сверяли номера и привязывали им к ошейникам небольшие номерки на шнурках.