- Да он спит уже, - засмеялся Новенький, укладывая Гаора на нары. - Руки перестегнуть или совсем снять?

   - Перестегни, а то дёрнется со сна, - усмехнулся Старший. - И не буди, пусть спит.

   - Фуу, отвели душу, - вздохнул кто-то, укладываясь рядом с Гаором и гладя его по спине. - Ничего, парень, кабы хоть раз в неделю такое, то совсем бы хорошо было.

   Слова доходили до Гаора глухо, сил на понимание не было, полусон-полузабытье поглотило его белым колыхающимся туманом.

   Очнулся он уже под вечер, опять, в который раз, лёжа ничком на нарах под чьим-то телом. Было больно и противно, горел после "пойла" рот, тошнило, но всё это было уже привычным и потому...

   - Очнулся? - спросил Младший.

   Он лежал рядом, подсунув руку ему под живот, гладя и лаская ему мошонку.

   - Пятый, кончай, ему поесть надо.

   - Можно, - согласился Пятый. - Ты подщекочи ему, чтоб прочувствовал. А так совсем хорошо лежит.

   - И не дёргается? - подчёркнуто удивился Резаный. - А ну давай, проверю.

   - Себе пососи, если свербит, - спокойно сказал Младший. - Велено мягко работать, так не лезь.

   - А ты, я смотрю, осмелел, - угрожающе сказал Резаный. - Думаешь, одного задохлика заодно со всеми трахнул, так и "прессом" настоящим стал?

   - Не задирайся, - продолжая ласкать Гаора, ответил Младший. - Я здесь побольше твоего, на моей памяти, знаешь сколько таких, как ты, в "печку" ушло? Так что отвали. Ну вот, Лохмач, не надувался, не держал в себе, и всё хорошо.

   Гаор молчал, про себя проклиная собственное, в очередной раз предавшее его тело. Пятый оттолкнулся от его спины ладонями и встал, Младший убрал руку и тоже встал:

   - Отдыхай, сейчас я тебе поесть принесу.

   Пресс-камера жила обычной вечерней жизнью, отдыхая после удачной работы. Гаор лежал по-прежнему ничком и слушал разговоры про выданный в обед доппаёк за удачную работу, что завтра должен быть душ, что... "В душ-то хоть раскуют?"- подумал Гаор.

   - Поешь, - тронул его за плечо Младший.

   Гаор подтянул под грудь скованные руки, оттолкнулся ими от нар и встал на колени, повернулся и сел, преодолевая боль. Младший протянул ему кружку с хлебной кашей.

   - Ешь, она ещё теплая.

   Гаор кивнул. Кружилась голова, тошнило, во рту мерзкий вкус "пойла", делавший противной и кашу.

   - А это доппаёк, - Младший забрал у него опустевшую кружку и дал другую... с чаем?

   Гаор глотнул и едва не поперхнулся. Чай был сладким! Или не чай, неважно, но сахару в кружку сыпанули не меньше двух ложек.

   - Ага, - засмеялся его удивлению Младший, - за работу выдали. Что на допросах, что сегодня сработали чисто. Правда, здорово?

   - Младший, а чего ты так подлизываешься к нему? - лениво спросил Резаный. - Думаешь он тебе отхлебнуть даст? Как же, лохмачи поселковые, они только о себе думают. Або вонючие.

   Резаный нарывался и напрашивался вполне откровенно, и пора давать ему укорот. Если он хочет дальше жить в камере нормально - а о том, что его завтра отдадут хозяину, Гаор старался не думать, чтобы разочарование не оказалось слишком страшным - так надо укорачивать сейчас. Ну, была не была. Тело, конечно, болит, и руки скованы, но... надо. Гаор допил и отдал кружку Младшему. Повернулся к лежавшему на нарах Резаному, чтобы не оказаться спиной к нему.

   - Тебе врезать или сам заткнёшься? - угрожая не словами, а интонацией, спросил Гаор и продолжил на говоре Арботанга, проверяя мелькнувшую догадку. - Если у тебя ко мне что есть, фраерок, то и без толковища разберёмся.

   - Обоим накостыляю, - ответил вместо Резаного внимательно наблюдавший за ними Старший. - Что раньше было, забудь как не было. Резаный, ты тоже. Понял, нет?

   - Это ты не мне, а ему объясни, - рывком сел Резаный. - Ты чего про Серенгай вздумал орать? Тебе какая там печаль?

   - А ты что, про Серенгай помнишь? - спросил Гаор.

   Всё вставало на место. Ненависть Резаного к аборигенам, болезненная реакция на нашенские слова, и вечно сжатый правый кулак, и как смотрел сегодня на строй, и как слушал приговор... должно сойтись, если б ещё не кружок у него был...

   - Ещё чего спросишь? - явно сдерживаясь из последнего, спросил Резаный, пристально глядя на него.

   И Гаор рискнул:

   - Почему тебе кружок вместо кубика впаяли?

   Камера изумленно замолчала.

   - Ты... - выдохнул Резаный, кидаясь на него, - ах ты...!

   Гаор боковым переворотом ушёл от его удара, заставив Резаного промахнуться и вылететь на середину камеры, и сам вскочил на ноги, плечом отбросив, чтоб не попал под удар, растерявшегося Младшего. Резаный встал против него, пригнулся в боевую стойку.

   - Я ж тебя... - прохрипел он.

   - Моей кровью своё клеймо смоешь? - усмехнулся Гаор. - Давай попробуй.

   Резаный покосился на Шестого. Но тот не торопился на помощь приятелю. Несмотря на скованные руки, Гаор чувствовал себя уверенно. Драка - это уже по нему. Лишь бы за Резаного кто другой не вступился. А один на один... а если и убьют его, то тоже... не самое худшее.

   Кому и какой сигнал подал Старший, он не увидел. Просто вдруг все разом вскочили на ноги и схватили их. Поставили рядом, и Старший одинаково сильно избил обоих. По лицу, в грудь, в живот, снова по лицу. И Резаный, и Гаор, не сговариваясь, молча мотали головами, покорно принимая удары Старшего. Резаному только завели руки за спину и так держали, а Гаору подняли вверх. И бил их Старший молча, считая все пояснения излишними. Закончив избиение, Старший молча приподнял Гаору волосы надо лбом, посмотрел клеймо, удивлённо присвистнул и отпустил, ничего не сказав. И сразу разжались удерживавшие их руки. Продолжать драку было не только бессмысленно, но и опасно. Понимали это оба, поэтому молча, не глядя друг на друга, вернулись к нарам и легли в разных концах.

   - Резаный, с Лохмачом не работаешь, пока я не разрешу, - сказал Старший, когда они легли.

   Резаный что-то пробурчал.

   - Нну?! - рявкнул вдруг Старший совсем по-офицерски.

   И в ответ доведённое до автоматизма:

   - Есть, командир!

   - Кто я?! - в голосе Старшего прибавилось угрозы.

   - Да, Старший, - покорно ответил Резаный уже обычным "камерным" тоном.

   - Лохмач, Резаному молчишь. Что надо, - Старший усмехнулся, - я тебе сам скажу. Понял?

   - Да, Старший, - ответил Гаор, благоразумно удерживаясь от сразу завертевшихся на языке вопросов.

   Его послушание успокоило Старшего, и он решил всё-таки объяснить.

   - Ты про кружок спрашивал. Так слушай. Когда прирождённый трахает, позор больше. От обращённого и снести можно. А тебе ставить не стали, так у тебя и так вид дикарский, вот и решили, видно, что и так сойдёт. А теперь... что было, забудь как не было. Или в "печку" ложись. Всё понял?

   - Да, Старший, - уже вполне искренне ответил Гаор.

   - Всё, - Старший хозяйственно оглядел камеру. - Ложимся. Лохмач, крутись. Третий номер ему и пусть дрыхнет. Всем спать.

   Не выполнить приказа Старшего никто не рискнул.

   И как раз они легли, и свет заменили ночным. Младший, лежа рядом с Гаором, осторожно погладил его по лицу, прерывисто вздохнул и затих. Гаор лежал молча, не замечая боли, ставшей за эти дни привычной. Так... так вот оно что. Чёрт, это ж надо такое придумать. А Старший тогда, кем он был до пресс-камеры? Но Новенького-то он видел, знает, что Новенький прирождённый, родовой. А остальные? Черт, аж голова кругом пошла. Хотя... хотя теперь-то это и в самом деле, как говорит Старший, забудь как не было, отсюда один выход, в "печку", а как и почему или за что тебя сюда впихнули... забудь как не было. И тогда... тогда прав Новенький, хоть здесь душу отвести. С этим он и заснул.

   Разумеется, положенную неделю Фрегор в санатории не выдержал. Но и нарушить приказа не посмел: он же не самоубийца! И потому, уехав из санатория, отправился не в "Орлиное Гнездо", а в Дом-на-Холме. И сегодня с утра толкался в курилках и холлах, жадно собирая последние сплетни. Венну сообщили об этом ещё в гараже, где он ставил свою машину. Что ж, по мнению Венна, это был не самый худший вариант. И к себе он пошёл через курилку, где был наибольший шанс встретить Фрегора.