- Когда Огонь даёт слишком много, его благодеяния перестают ценить.
- Вы правы, - кивнул Венн и осторожно продолжил: - Когда не ценишь, то и не имеешь.
- У неимущего отымается, - подхватил Пятый. - Приятно, что молодость не забывает мудрости предков. Не оставляйте своего друга в одиночестве. Такие потрясения часто дают... нежелательные последствия. А при отягощённой наследственности...
На этом они расстались, но Венн уже всё понял и давно не нуждался в мелочной опеке и детальном руководстве. А что касается планов начальства... будем их осуществлять, пока они совпадают или способствуют собственным, но, разумеется, внося необходимые коррективы. Теперь лишь бы Рыжий выдержал пресс-камеру. Здоровье он там возможно и сохранит, если не будет сдуру лезть на рожон, а вот крышу может и потерять. А без крыши он уже только для утилизации пригоден. Вот чёрт, не одно так другое.
Он опять плыл. В белой, обжигающе-холодной боли. Последние слова хозяина болезненным эхом отдавались в голове. Пресс-камера... пресс-камера... пресс-камера... такова моя воля... пресс-камера... на "губе" была пресс-камера, туда отправляли на медленную смерть, когда карцер считался слишком слабым, а приказа убить не было, там сидели приговорённые к расстрелу и откупали себе ещё день жизни, убивая подсаженных. Живыми оттуда не выходили, то, что вытаскивали... пресс-камера.... его в пресс-камеру... За что? Нет, зачем... Зачем Фрегору его убивать? И сам себе ответил. А просто так... О Жуке Гаор старался не думать, Жук уже у Огня, ждёт его... пресс-камера... нет, он не ляжет сам, его убьют быстро, и он встретится... с Жуком и Кервином... они там, ждут его... пресс-камера...
Его куда-то везли, иногда каталку встряхивало, и привязные ремни впивались в тело, но эта боль уже казалось слабой и неопасной. Внутри болезненно дёргалось и зудело, под закрытыми веками вспыхивали и гасли ослепительно-белые молнии, болело горло... но боль не такая, чтобы потерять сознание... чтобы уже вместо белизны темнота и ничего не чувствуешь... каждый толчок отдаётся во всем теле...
Каталка остановилась, щёлкнули замки и рычаги, резкий запах нашатыря ударил в нос, выжав из него хриплый еле слышный стон. Каталку наклонили, и он скатился на пол, холодный и скользкий кафельный пол. Гаор слегка приоткрыл глаза, увидел сверкающую белизну и зажмурился. А над ним вели свой сугубо деловой разговор два голоса. Он слышал и, к своему ужасу, всё понимал.
- Он личный раб-телохранитель. После тока. К вам на неделю. Так что кожу не рвать, и вообще, чтобы целенький был. Понял, морда?
- Да, господин старший надзиратель.
- А в остальном пусть всё до печёнок прочувствует. И чтоб без перерывов. Знаю я вас, двадцать рыл, чтоб в нём всегда хоть один да был.
- Сделаем, господин старший надзиратель.
- Сегодня не кормите его. И чтоб не пил, тока ему под завязку ввалили. А он, - и хохоток, - работающим нужен.
- Да, господин старший надзиратель.
- Если не справитесь, все в печку пойдёте.
- Да, господин старший надзиратель.
- Сегодня он кричать не может, но чтоб завтра уже голосок был, понял?
- Да, господин старший надзиратель.
- Ну, и стерженьками его поковыряйте, аккуратно, но чтоб прочувствовал.
- Сделаем, господин старший надзиратель.
- И чтоб через три дня сам работал. По всему циклу пропустите его.
- Да, господин старший надзиратель.
- Всё, забирайте эту падаль, и в работу. Теперь ваша очередь.
Его взяли за руки и поволокли по полу, перетащили через железный порожек-рельс. Рабская камера - понял Гаор. Та сволочь сказала: "будет среди своих". Это рабы, его будут насиловать и мучить рабы, такие же, как он. Сделают таким же палачом и подстилкой, как они сами. На "губе" было так же, кто выживал в пресс-камере, сам становился палачом. Нет, не хочу, нет!... Он попробовал рвануться, но несколько сильных умелых рук прижали его к полу и защёлкнули наручники на запястьях.
* * *
27.09.2002 - 2.01.2003; 23.12.2010
СОН ВОСЬМОЙ
...время всё равно идёт, даже когда стоит...
Снег в этом году выпал рано, ещё в начале ноября, и лёг сразу плотно. По нянькиным приметам зима ожидалась холодной, но снежной, так что сад пострадать, как сказали ему, не должон. Ридург Коррант сидел в своем кабинете за письменным столом и разбирал бумаги. Новые законы о бастардах неизбежно потребуют поездки в Аргат, так что стоит заодно и кое-какие другие дела провернуть и оформить. А ведь не так плохо всё складывается - год он, похоже, завершит с прибылью. И самое приятное, что прибыль обнаружилась там, где не ждал.
В дверь кабинета тихонько постучали. Коррант поднял голову и улыбнулся.
- Войдите, - сказал он нарочито строго.
Дверь открылась, и Малуша вкатила сделанный Тумаком сервировочный столик на колёсах. На Малуше был новенький белоснежный фартук с оборочкой поверх платья, а волосы упрятаны под белый же высокий колпачок, совсем как у повара на картинке в книжке.
- Извольте откушать, - весело сказала Малуша.
- Изволю, - рассмеялся Коррант. - Чем сегодня меня потчуешь?
- Суфле алемань, - бодро сказала Малуша, не запнувшись ни на одном слове.
- Ох! - восхитился Коррант, пока Малуша весьма ловко расстилала перед ним на столе салфетку и переставляла со столика блюдо, накрытое перевёрнутой миской, которая изображала необходимую по рецепту крышку, тарелочку с тонкими ломтиками белого хлеба, бокал для вина и обёрнутую салфеткой бутылку белого вина.
Накрыв на стол, она поклонилась:
- Приятного вам аппетиту, хозяин.
Коррант снял крышку, вдохнул поднявшийся сразу пар и одобрительно кивнул:
- Молодец, Малуша.
- Вы откушайте, тогда и хвалите, - серьёзно сказала Малуша. - Может, оно и не по вкусу вам будет.
Рыбное суфле было, как и положено, нежным и воздушным, пряностей в меру, вино подобрано правильно, овощной гарнир не перебивает вкус суфле, а оттеняет его. И, доев, Ридург повторил:
- Молодец, Малуша, сегодня безукоризненно. Где рецепт отыскала?
- А в большой книге, - ответила Малуша, убирая со стола. - Так, может, в воскресенье на весь стол сделать? Как слово хозяйское будет?
- Делай, - кивнул Ридург. - Но тогда и остальное продумай, чтоб вкус не перебивало.
- А как же, - даже обиделась Малуша и стала перечислять, чего тогда на закуску, первое, антреме, мясное и третье подавать.
Ридург согласился с её вариантом и велел сказать хозяйке, что воскресный обед она будет делать, а остальные у неё на подхвате. Малуша просияла радостной улыбкой: полный воскресный обед ей в первый раз доверили - и, ещё раз поклонившись и поблагодарив на добром слове, покинула кабинет, важно катя перед собой столик с опустевшей посудой.
Оставшись один, Коррант достал каталог рабского ведомства и в который раз с удовольствием прочитал отчёркнутые месяц назад строки, из которых следовало, что грамотный повар или повариха с умением готовить по книгам стоит до пятидесяти тысяч. Вот так! Растёт на твоём дворе девчонка, крутится под ногами у взрослых женщин, случайно выучивается читать, и пожалуйста! Конечно, до нынешних высот была масса подгоревшего, недосоленного и переперченного. Хорошо ещё, что рабы нетребовательны и молотили Малушину стряпню независимо от её качества. Он думал, что она так и останется рабской стряпухой, тоже, кстати, весьма необходимой в хозяйстве и стоящей дороже обычной девки, но Малуша нашла в ларе забытые, вернее, брошенные ещё матерью Гарда, кулинарные журналы. А после первых удачных опытов с рецептами Гройна дала Малуше "Большую кулинарную энциклопедию", и началось. Готовить каждый день на всех и всё, конечно, девчонке не под силу, но почти каждый день его знакомят с очередным кулинарным шедевром. А Малуше всего двенадцать, даже "в сок" не вошла, ещё в детском ошейнике. Так что... этому капиталу ещё расти и расти. Во всех отношениях. Хорошие умелые повара и поварихи наперечёт и всем известны, горбатый полковник из соседнего городка даже живёт за счёт своих рабов-умельцев, сдавая их в аренду, а Малуша подрастёт и будет не хуже его знаменитого на всю округу раба-кондитера, без которого не обходится ни одна свадьба или другой крупный праздник. Так что... даже не продавая Малуши, он будет иметь доход.
